Слово Говорящего [Авторский сборник]

— Ацуко, — зашептали женщины.

Ацуко бросилась к людям, но ее тут же отшвырнули в сторону. Может быть, нечаянно, но Ацуко ударили по руке и, видно, сломали, потому что она побледнела, застонала и схватилась за плечо.

— Довольно! — заорал Тэссай, и глухие удары, перемежаемые всхлипами и гневными возгласами, прекратились. Мужчины разошлись в стороны. У костра остался лежать Кагэро. Кажется, у него было сломано почти все, что вообще можно сломать; только голова чудом уцелела. Правда, нос был перебит и свернут набок, а в разбитых губах белели костяные обломки.

Ацуко кинулась к мужу, забыв о руке, упала на твердую глину. Мужчины ошалело смотрели на рыдающую женщину и чуть живого Кагэро. При каждом вздохе на его губах вздувались красные пузыри, в расплющенной груди что-то сипело и булькало.

— Надо позвать врача, — сказала одна из женщин.

— Какой врач! Не видишь, ему жить осталось всего ничего.

— Врача! — заверещала Ацуко. — Позовите! Врача!

— Ну позовите для успокоения, — тихо сказал Тэссай.

Лекарь сначала посмотрел на Кагэро, а потом обвел недоуменным взглядом людей. Тэссай пожал плечами и кивнул на рыдающую Ацуко.

— Давно? — спросил врач, опускаясь на колени рядом с Кагэро.

— Да не очень…

— Странно, что живой. Глядите, вы же все ему разбили! Что-то я такого раньше не видел в деревне. А?

Он поднял голову и посмотрел на Тэссая.

— Это такие твои новые порядки?

— Потише, Сидзима-сан, не я велел бить его!

Врач снова посмотрел на Кагэро. Тот все еще дышал.

— Не знаю, — покачал он головой. — Не знаю, можно ли вылечить его, но он до сих пор жив! Поразительно! Было бы кощунством погубить такую жизнь. Не знаю, что получится, но я попробую.

Месяц Кагэро лежал пластом, и неизвестно, как держалась жизнь в искалеченном теле. «Хочет жить — вот и живет», — отвечал Сидзима на вопросы Ацуко, которая за этот месяц постарела лет на тридцать, почернела лицом, и Сидзима уже испугался, как бы ему не пришлось возвращать к жизни еще и ее.

Кое-как срослись собранные по кусочкам Сидзимой кости. Срослись вкривь и вкось. Ацуко со страхом смотрела на врача, а тот лишь разводил руками: «Хромой и косой будет, и кривобокий, но что я могу сделать? Хорошо, хоть живой».

Через три недели, когда Кагэро наконец пришел в себя, Ацуко упала в обморок. Сидзима покачал головой и сказал больному:

— Почти все время рядом с тобой сидела. Не спит, не ест…

Кагэро повел глазами, опустил взгляд на свою вдавленную грудь, неглубоко вздохнул и снова уснул.

И вот, через месяц Кагэро смог двинуть рукой.

— Больно? — спросил Сидзима. Тот лишь сморщился в ответ.

— Ненавижу… — прохрипел и сжал зубы, чтобы не закашляться.

— Ты это брось. Куда тебе. Не знаю, сможешь ли ходить, а ты уже вон что надумал… Больно? Тебе надо двигаться. Мало, но надо, иначе все там срастется, и ты вообще разогнуться не сможешь.

Кагэро не слушал. Он лежал, закрыв глаза и погрузившись в собственные мысли. Сидзима покачал головой по своему обыкновению и вышел из дома.

Еще через две недели Кагэро сел. Подавившись стоном, но сел, и швы не разошлись, не открылись уродливые раны. Он порывался встать, но Сидзима не позволил.

— Рано, — сказал он. — Лучше лежи пока и двигай потихоньку руками, ногами. И сам поворачивайся, только медленно-медленно.

Кагэро и впрямь сделался кривобоким. Левое плечо стало гораздо ниже правого, и оттого все туловище было искривлено, согнуто влево. Левая нога стала короче, правая кисть почти не двигалась, будто закостенела.

— Так навсегда останется? — спросил он однажды у Сидзимы.

— Боюсь, что да. Не знаю, есть ли на свете такой врач, который смог бы переломать все твои кости и срастить их заново. Разве что лечить тебя возьмутся сами боги.

Настал день, когда покалеченный Кагэро встал на ноги. Он ожидал встретить боль, но ее не было. Правда, суставы работали нехотя, с хрустом. Кагэро подошел, опираясь на плечо Сидзимы, к окну и посмотрел на улицу. В деревне, должно быть, уже и забыли о нем. Может, они вообще считают его мертвым. Но ему с этим телом жить! «И пусть они не валят вину на меня, я поступил правильно, я убил врага!»

— Отойди.

Сидзима осторожно отошел в сторону, а Кагэро попытался выпрямиться. Спина его так и осталась согнутой набок, отчего сам Кагэро стал ниже ростом. Но во взгляде его скользил прежний холод.

«Всё, закончились дни страданий, грядут дни мщения».

То была лунная ночь, спокойная и тихая. Притаившаяся. Ждущая.

Ацуко прижимала ладонь ко рту, чтобы не заголосить на всю деревню. Кагэро сидел на кровати и молчал. Сидзимы не было в доме, он ушел, чтобы принести сумку покрепче, новую одежду и обувь. Зажженная свеча мешала свету луны заполнить собой комнату.

Ацуко вскинула голову и увидела, как улыбается Кагэро. Улыбается по-настоящему, не вымученной пустой улыбкой. Желтый свет свечи и белый — луны смешались на его лице, и в этот момент он был больше похож на молодого бога, чем на человека.

— Ты уйдешь? Навсегда? — спросила она, немного успокоившись.

— Нет, — твердо ответил Кагэро. — Не навсегда. Обязательно вернусь. Жди.

— Когда?

Кагэро вмиг изменился. Лицо стало жестким, каким-то острым. И он не ответил. В этот момент вошел Сидзима с сумкой в руке.

— Вот, — он бросил вещи на кровать. — Одежда внутри. Нашел такую, как ты просил.

Кагэро просил простые штаны и рубаху. Обычную рубаху, похожую на мешок с дырой для головы и двумя рукавами. Он сбросил с себя опостылевший, пропитанный потом и сукровицей халат, надел принесенное. Невесть откуда в его руках появился короткий меч кодати. Его он бросил на дно сумки.

— Все, — сказал он. — Саенара.

Глава вторая

Каппа [1] стоял, широко расставив ноги и растопырив в стороны руки. Кагэро вспомнил рассказы об этих существах и о способе их питания, и это воспоминание заставило его содрогнуться. Каппа явно был преисполнен решительности.

— Ну? — скучающим голосом сказала огромная черепаха, напоминающая человека, но с клювом на морде. Кагэро увидел, что зеленая кожа и панцирь уже не поблескивают, высыхают.

— Я сражусь с тобой, уважаемый… — Кагэро лихорадочно перебирал в памяти всё те же рассказы и поглядывал на макушку каппа — там поблескивала вода. — Но прежде должен выразить тебе мое уважение.

И Кагэро согнулся в глубоком поклоне, что пробудило в груди тупую, почти забытую боль. Замерев так и чувствуя, как медленно разворачивается клубок боли, Кагэро поднял глаза. Каппа замешкался. Опустил руки и совсем по-человечески почесал затылок.

— Проклятье, — недовольно пробурчала черепаха. — На вежливость отвечаю вежливостью.

И Кагэро едва сдержался, увидев, как проливается на землю вода, которую носил каппа на макушке.

— Хитрая тварь! — завизжала черепаха, но что она может сделать без воды на макушке? Каппа бросился к воде, но не успел добежать до берега — смерть настигла его. Кагэро перевел дух и поднял с земли свою сумку. Убивать каппа мечом было бы глупо — кто знает, какой силой обладает это низкорослое существо. И так ли уязвима его кожа, как кажется.

Кагэро развернулся, чтобы продолжить путь, но не сделал ни шагу. Прямо перед ним стоял человек. Светловолосый мужчина с зелеными глазами. Кагэро никогда не видел таких людей. И такой одежды. На незнакомце была странная рубаха, чем-то похожая на ту, что носил Кагэро, только гораздо длиннее — до колен. Рубаха перехвачена красной лентой пояса, а на ногах — сандалии из мягкой и тонкой кожи. Незнакомец улыбался.