Магистериум морум (СИ)

– Зачем мне врать? – удивился Фабиус. – Я слышал много историй про чертей, обманувших…

– Обманутых!

Раздался грохот и вопль, вылетевший в едином порыве из множества глоток.

– Похоже, дверям конец, – констатировал демон.

Фабиус положил здоровую правую ладонь на камень медальона и посмотрел в пылающие глаза инкуба:

– Решайся же!

– Ладно… хм… маг, – демон сощурился, смиряя пляшущее в зрачках пламя. – Я… попробую.

– Быстрее, – Фабиус прислушался к шуму на лестнице. – Я их задержу!

Он распахнул дверь и посмотрел вниз.

Широкая крутая лестница спускалась от обеденной залы на втором этаже прямо к входной двери на первом. Сейчас обе дверные створки щетинились проломленными досками, и чернь уже валила вверх, словно грязь, вздымаемая прибоем.

Ветер тоже ворвался в дом. В подстывшем к ночи воздухе запах горячей человеческой крови читался так явственно, словно бандиты перерезали полгорода, а не горстку слуг, отважившихся защищать ворота. Магистр сжал искалеченной рукой медальон и шагнул на лестницу, плотно прикрыв за собой двери залы. Он лихорадочно соображал, смогут ли бандиты попасть в дом с тыла? На первом этаже располагались помещения для слуг, они были доступны с чёрного хода, а жил мэтр Грэ на третьем, куда заходил через пристроенный флигель…

Но размышлять времени не было. Самые бойкие из бунтовщиков уже одолели половину лестницы и грозили магу немудрёным оружием. Однако не они были опасны, а те, кто держался чуть сзади, движения имел уверенные и точные, а черты лица – смазанные простецкой деревенской магией. Так выглядели в Ангистерне настоящие головорезы.

Магистр, загородивший бунтовщикам дорогу, предостерегающе поднял обе руки, а затем резко скрестил их на груди.

Передние замешкались: именно в такой позе маги и колдуют, положив ладони на невидимый под одеждой медальон Магистериума. Но у этого мага рубашка была разорвана, и сияние колдовского камня злобно пробивалось сквозь обтянутые перчаточной кожей пальцы.

Сзади, однако, напирали, и толпа всё-таки медленно ползла вверх, сплющиваясь и уплотняясь.

Магистр с натужным сипением вдохнул холодеющий воздух, вытянул руки вперёд и сорвал перчатки. Толпа охнула и осела: верхние повалились на нижних. Мёртвая, страшная рука магистра, нависающего над лестницей, стала ещё более пугающей в колком свечении магического амулета.

– Стоять! – взревел маг, и взмахнул изуродованной дланью.

Тут же со свистом разрезал воздух чей-то тяжёлый метательный нож, блеснул у виска Фабиуса, развернулся в воздухе и полетел обратно в толпу, окропляя Ад брызгами агонии испуганной души.

Умирающий разбойник завизжал, словно пришпиленная собака – клинок прошил его тело насквозь. А Фабиус увидел вдруг, как всё новые разбойники, а может, уже и просто охочие до чужого горожане, бегут через проломленные ворота к дому префекта. Как трое оборванцев ломают двери чёрного хода. Как нищий в спешке снимает бельё, развешенное во дворе. Как бандиты ломают телегу, чтобы развести посреди двора костёр…

Его зрение изменилось вдруг, расширилось, перестало иметь препятствием расстояния и стены. Сердце же заколотилось, сжатое чьей-то невидимой рукой, и члены помертвели. Он ощутил в себе присутствие демона, который смотрел теперь его глазами и направлял его волю.

Фабиус словно бы превратился в куклу, что показывают на ярмарках. Руки его сами творили сложные магические знаки, а губы шептали слова. Он был испуган, но несравненно более испуганы были бунтовщики.

Толпа билась под ним, корчась от ужаса, ибо противостоять магии глубинного адского демона такое малое количество людей возможности не имело. Вены их вздувались и лопались – в такой спешке сердца пытались убежать от вездесущего ужаса. С хрустом ломались кости, не выдерживая внезапно тяжелеющих тел. Всё это было магией, мороком, но слабые сознания не могли бороться с иллюзиями. И люди подчинялись наваждению смерти.

Демон, казалось, упивался своей властью, сжимая невидимыми руками податливые людские тела, круша и калеча их. Но и Фабиус видел его всевидящими глазами. Он то воспарял над домом префекта, то заглядывал в разные его уголки, забавляясь мечущимися фигурками людей, льющейся кровью.

Вот два оборванца насилуют служанку, вот разбойник перерезает горло конюху, а другие уже выводят из стоил породистых лошадей, и одна из них, чёрная, как жирная сажа адских котлов, истошно ржёт и поднимается на дыбы. В её бешеных зрачках, словно в зрачках адских тварей, мелькают отблески пламени – это разбойники подожгли сено….

Магистр вздрагивает: конское ржание! Это кричит Фенрир!

Дрожь сотрясает его слабое человеческое тело. Воля извивается как змея. Он прозревает вдруг сам и видит СВОЮ лошадь, вырывающую повод из грязных чужих рук! И уже его воля направляет удары тяжёлых копыт.

Фенрир бьёт ближнего разбойника в лоб, делает нелошадиный прыжок, перемахивая с места двух бандитов разом, галопом несётся к проломленным воротам…

Но тут магистр ухитряется разглядеть лица женщин, в панике выбегающих из дверей чёрного хода, ведь на первом этаже уже вовсю свирепствуют разбойники. И он разворачивает жеребца!

Тот, на полном скаку обрушивается всей мощью на оборванцев, что преследуют служанок. Алисса падает под его копыта, прижимая к себе глуповатую девчушку-прислугу. Но Фенрир ловко перепрыгивает женщин и зубами впивается в плечо бандита, размахивающего факелом.

Осатаневший конь не боится огня. Он носится по двору, как возмездие! Разбойники, горожане и нищие мечутся в пылающей темноте, и как призрак возникает в ней окровавленная конская морда!

Но магистр теряет силы: демон покинул его тело. Пот выступает по всему телу Фабиуса, сердце бьётся тяжело и гулко Он снова на лестнице и перед ним – толпа оборванцев.

Маг - один на её пути. Самые слабые валяются у него под ногами, верхние – не добравшись всего нескольких ступеней.

Мёртвых много. Трое из каждых четверых, что были на лестнице, лежат теперь искорёженными трупами.

Но больше дюжины вооруженных головорезов живы. Живы и настоящие крещёные, что прятались до времени за спинами черни. Их пятеро. Они лезут через тела мертвецов, пытаясь подняться выше. И они – не боятся.

Магистр Фабиус сжимает ослабевшими пальцами медальон. Он ищет внутренним зрением Алиссу: спаслась ли она? Ищет коня. Но сил не хватает, и он уже ничего не находит.

– Да ты – страшнее демона, маг, – говорит самый старый из крещёных. Сутулый и седой, с сухими пылающими глазами. Только в них – синева и белое, словно на зрачках у него бельма, как у слепого.

Бельмастый делает несколько шагов вверх по лестнице, бестрепетно наступая на мёртвых. Страх – лишь одна из внутренних стихий, он убивает не всех. Другие же стихии нутра ещё менее разрушительны. Гнев всего лишь съедает печень. Печаль – желудок, а любовь – сердце.

Разбойники не мешают крещёным. Они лишь поначалу хватаются за ножи, и тут же начинают озираться, готовясь отступить. Они тоже крепки духом, но не нанимались умирать там, где хотели грабить.

Кажется, что Фабиус криво улыбается. На самом деле он просто пытается разъять спёкшиеся губы. И не может.

– Уйди с нашего пути, маг, – говорит сутулый. – Мы убьём префекта и установим в городе другую власть. – Уйди же, пока не опомнились бандиты. Не эти, – он пренебрежительно кивает за спину. – Эти – наёмники. Но скоро очнутся те, кто им заплатил. Кто-то всё равно оседлает бунт. Один – ты не защитишь ничего. Силы твои на исходе. И Сатана не поможет тебе, это не в его правилах.

– Кто ты, чтобы говорить о Нём всуе? – кривится маг.

Губы его лопаются и выпускают слова. По губам течёт кровь.

– Я верю в настоящего Создателя, – говорит сутулый. – В того, кто сотворил и Ад, и людской мир. В того, кто всеблаг и всемилостив. Кто любит нас, ибо мы – его дети.

Фабиус только нервно усмехается. Потому что с улицы заглядывают уцелевшие бунтовщики и их ещё много, очень много. Трижды столько, сколько убитых, если он правильно оценил их число, пока демон владел его глазами.