Цитадель души моей (СИ)

- Души?

- Вестимо, души. Они ж у нас не абы какие, а христианские. Мамаша моя язычницей осталась, уж как я её не упрашивала креститься. А теперь вот поздно уже и гореть ей в аду за упрямство свое, - с трудом сдерживаемая злость и даже злорадство сквозили за этими словами - похоже, старуха и в самом деле не отличалась кротостью и благообразием. Впрочем, дочь тоже не вызывала особого умиления.

- Хорошо, - я вздохнул, - расскажите мне, пожалуйста, как всё случилось-то?

- Че зря воздух беспокоить? - проворчала Урсула, - сто раз уж рассказывала... ну, что... шестого... седьмого дня уже Марта к мамаше моей отправилась, снеди ей отнести, ну и проведать, значит. Не померла ль еще та. Она кажную неделю так ходила.

- Одна?! - перебил я её.

- Вестимо, одна, - пожала плечами Урсула, - порой Петер её провожал, но всегда ж оно не выходит - Петер у меня мужик работящий, занятой. В ночь обычно возвращалась, но тогда не вернулась. Когда и шестого дня утром не вернулась, Петер за ней сам идти вызвался - забеспокоился, хотя она порой и до второго вечера оставалась - видать, почуяло чего сердце. Я-то уж еще с прежнего дня места себе не находила, а в ночь явилась мне Марта вся в белом, лицом бледная и спокойная. Подошла она к моему ложу, встала у изголовья и молчит. Я уж...

- Э... - сказал я, - так что, Петер, пошёл за ней?

- Так я ж сказала, что пошёл! Не глухой, нет? Пошел, а вдругочас вернулся в ужасе - всё, говорит, в крови, мать мертва и вся погрызена, а Марты нет ни следа. Мы - к егерям. А что егеря! Пошел с нами один - малой, тощий, что телок новорожденный - так же на ногах плохо стоит и мычать едва умеет. Как он покусы на шее моей мамаши увидал, чуть в обморок не грянулся и тут же обратно ускакал, как мы его не удерживали. Вот и все ваши егеря. Мать-то мы обмыли, похоронили за оградой, хоть толку от того ей и нету - могли б и в лесу оставить зверям на съедение - все одно душа погибшая. В город вернулись, а Петер не утерпел - вечером пошел сам Марту искать - любил он её, как родную.

- Так она ему не родная?

- Что с того?! Она ему ближе, чем родная была. Видел бы ты, какие он ей платья дарил - все деньги заработанные порой спускал, хоть и доставалось ему от меня за это. Вот и сгинул за любовь свою. Так что найти их надо, отпеть и похоронить. И поспеши. Скоро уж девять дней будет, а они все неупокоенными остаются. Уж я и к лейтенанту твоему, и в магистрат сколько раз ходила, и даже на хутор несколько раз: думала, Господь мне знак даст, где тела искать - но тщетно.

- То есть как - на хутор? - я насторожился, - с кем ходили?

- Да одна же! - Урсула всплеснула руками, - еще буду я у кого разрешения спрашивать, чтобы свой же собственный дом посетить?

- А верги?

- Господь меня оборонит! - Урсула приложила правую руку к груди и торжественно подняла голову с таким видом, словно надеялась сквозь трещины давно не чиненого потолка разглядеть лик своего бога.

- Ваших родных он что-то не оборонил, - желчно заметил я. И тут же пожалел об этом - в глазах Урсулы засверкали молнии, лицо заострилось и приобрело совсем уж хищные черты.

- Сказано: усомнишься - погибнешь! Бог им судия, Марте и Петеру, но в вере они слабы были. Знаю я, неспроста им сии испытания ниспослал Господь, но не справились они! Усомнились и погибли! Как и ты погибнешь!

Речь её, бывшая доселе простовато-деревенской, вдруг стала четкой и чистой.

- У меня своя вера, - быстро сказал я, пытаясь остановить разошедшуюся фанатичку. Против моего ожидания, получилось - Урсула вздохнула, опустила голову.

- Но сказано также - не мечите бисер перед свиньями. Так и я не стану. Но когда же ты пойдешь искать их?

Я хотел было сказать, что тел могло и не остаться совсем - кости верги зачастую разгрызают на мелкие кусочки, мясо все съедают, разве что внутренностями брезгуют, но и те растаскивают в стороны - а мелкая живность их быстро подъедает вчистую. Интересно, горсть-другая осколков костей успокоит эту фанатичку? Вряд ли. Поэтому упоминать о такой возможности я не стал.

- Сегодня и пойду, - сообщил я, продвигаясь к дверям, - вот только еще сведения кой-какие соберу, и пойду. Вот прямо сейчас.

Урсула отлично видела, что я собираюсь выйти, но пошевелиться и не подумала - так и стояла в дверях, следя за мной недобрым взглядом. Поэтому мне пришлось, задержав дыхание, протиснуться мимо неё. Она так и не шелохнулась. Только когда я, выйдя из комнаты, уже шёл по коридору, крикнула мне вслед:

- До завтрашнего вечера тебе сроку найти их!

Септий даже виду не подал, что заметил мое появление. Он опять сидел все в той же пыльной, пахнущей свежеструганной хвоей, комнатке и занимался теперь тем, что осматривал запасы тетив. Сухие и целые, без заломов и распустившихся волокон - клал рядом на стол, а негодные - кидал под. Негодных было много, и я этому удивился - насколько я знал Гракха, по прибытии в гарнизон он первым делом устраивал тщательнейшую инспекцию всего гарнизонного имущества, оружия и снаряжения. Не могло ж за те два месяца, что он здесь, столько тетив попортиться. Или же на случай явной угрозы он свои требования еще и повышает?

- Что у тебя с Мартой было?

- Ничего, - сказал Септий, не поднимая головы, - эта шлюха поимела всех мужчин в городе, включая и егерей. Подкатывалась ко мне - смешно сказать, в жены себя предлагала - я её отшил, разумеется.

Вот как? Всё интереснее и интереснее.

- Как отшил?

- Прямо в лицо ей и сказал, что она - волчица. И что я мараться об неё не намерен. Она сразу исчезла и больше я её не видел.

Я задумался.

- Прямо так и сказал? Волчица?

Гракх поднял голову, посмотрел на меня усталым взглядом.

- Слово в слово.

- Ясно.

Я повернулся и вышел на улицу. Волчицами в Роме называли проституток. Теперь-то не называют. Теперь-то к волкам и волчицам совсем другое отношение. И мало кто задумывается, почему "лупанарий" и ромейское "волчица" - "лупа" один корень имеют. И уж совсем мало людей шлюху волчицей называть станут - только такие вот Септии, наглухо ушибленные ромейской историей и свято блюдущие чистоту уже мертвого языка. Но даже и из них, пожалуй, лишь один человек станет всерьез надеяться, что будет понят - наш Гракх. Однако же Марта его поняла, выходит? Зря я, кстати, не спросил у Урсулы, какого они рода. Если вдруг окажется, что древнего патрицианского, то Гракха рано с подозреваемых списывать.

* * *

Ну что тут скажешь - дурак, он и в гробу дурак. Месяца не прошло, как я чудом смерти избежал из-за того, что одно из наших важнейших, кровью написанных, правил нарушил - один в лес пошёл. И что? Вот я опять, один-одинешенек, топаю по безлюдной дороге, вьющейся от Балены на юг среди холмов и перелесков. Ладно, там в Ольштаде, я хоть уверен был, что местность зачищенная - так здесь и того нет. Здесь, прямо под Баленой, пролегает граница территорий двух сильнейших кланов Испании. Мы даже численность их толком не знаем - ориентировочно рыл по семьсот-девятьсот в каждом.

Хотя некоторые основания для беспечности у меня есть. Испания - единственная имперская территория, где верги людям если не друзья, то уж союзники - наверняка. Не будь в Испании вергов, нам бы встократ сложнее было южные берега от чекалок защищать. А так мы обороняем только прибрежные города с поселками и при этом можем быть уверены, что потихоньку высадиться где-нибудь в стороне от населенных пунктов и собрать там армию чекалки не смогут. Верги не дадут. Так-то девяти основных и шестнадцати малых кланов общей численностью около семи тысяч рыл с лихвой хватило бы, чтобы весь наш регимент наровно зачистить. Верги это понимают - в любом другом месте такое их скопление уже давно в крупномасштабную заварушку бы вылилось. Но не в Испании. Здесь очень мало лесов. И, соответственно, здесь, как ни в каком другом месте Империи, будет эффективна армия. А её у нас много - хватит и на все девять, и на все шестнадцать, и еще останется. Крови, конечно, будет море - хватит весь Маре Интернум красным выкрасить, но вергов мы вычистим. И это они тоже понимают, по крайней мере, мне хочется на это надеяться.