Камин-аут (СИ)

Подполз к дереву, ощущая его раненую сухую кору, привстал на коленях. Кора под пальцами вмиг разлетелась в труху, срываясь со ствола, будто хлопья пепла, на дереве оставались только застарелые шершавые полосы, испещренные бороздами. Одно долгое мгновение он был деревом, к которому сейчас прижимал ладони, видел своё умирающее тело со стороны, ощущал биение лесного пульса. Мужчина привалился к дереву. Было ранее утро – ни сонливости, ни озноба, лишь тепло, от которого в голове не всё на своих местах. Однажды довелось испытать нечто подобное, когда его коснулась обезьянка-хиппи.

Между крон просачивался тусклый солнечный свет. Осмотрев землю, не увидел брызги свернувшейся крови, на чистой сухой коже не оказалось даже травяных пятен. Волосы сами расплетались – ни спутанности, ни засохшей крови. Трава примялась только в том месте, где он лежал полминуты назад. Так и не нашел тех кустов жимолости, в которые упал, – вокруг стеной смыкался лес.

Рубашкой теперь разве что полы мыть. Изрезанная, исполосованная. Ткань не плоть, чтобы стремительно зарасти вновь. В прорехах виднелась его залеченная кожа. Холовора просунул пальцы в прорезь чуть ниже пупка и рванул в стороны. От смертельной раны – один намек. Розоватые гладкие следы покрывали ребра, грудь, плечи. Увеличил разрыв на джинсах и дотронулся до неощутимого ножового следа на бедре – лишь бледно-розовый росчерк говорил о том, что здесь когда-то распороли плоть. Сатин поднялся с земли и приподнял полы рубашки, открывая правый бок, куда вошло лезвие. Прощупал кожу, поднялся вверх, к ребрам.

Мужчина не испытывал облегчения от увиденного зрелища. Тело его… но этот лес и тем более человек не должен быть властен над смертью. Возвратить к жизни никому не под силу. Похоже, он упускал из виду нечто ценное. Было во всём этом что-то неправильное. Как исцелилось его истерзанное тело? Он умирал… кровь вытекала из ран, сначала онемело бедро, потом плечи, и холод распространялся всё дальше и дальше. Он помнил, как в раны задувал теплый ночной ветер.

Не мог он родиться в сорочке… но… это неправильно… но в памяти отчетливо всплывал день рождения, люди, в тот час окружавшие его. С легкостью воспроизводил в голове и последующие дни. И не было в них ничего странного или противоестественного, всё, как у других людей.

Отвернувшись от злополучного дерева – оно единственное в пролеске оказалось с желтеющими листьями, – двинулся в сторону, где как ему помнилось, должна быть площадка внутреннего двора рёкан. Глядя под ноги, напрасно выискивал капли засохшей крови. То ли земля впитала, то ли кровь вернулась в тело. Хотелось бы верить, что земля.

Давно Сатин не чувствовал себя настолько бодрым, что пешая прогулка казалась пыткой, напряженные мышцы требовали скорости. Холовора вышел к зарослям у песочной насыпи, не понимая, как сумел преодолеть ползком, истекая кровью, будучи уже на пороге смерти, такое длинное расстояние. Здесь росли карликовые деревья и кустарники, лес по ту сторону выглядел совсем иначе. Коренным образом изменилось освещение – бескрайнее небо, с каймой багрянца на востоке, постепенно голубело, крыша гостиницы утопала в предрассветной дымке. Однако на площади густели сумерки, скрадывая его тень.

В голове мелькнуло: первым делом отыскать зеркало и проверить, не увеличилась ли грязь, но тут он замер, уже начиная заносить ногу на ступеньку террасы. С отчетливым шорохом отодвинул дверь влево. Где-то далеко лаяли собаки.

Из-за перегородки доносились едва различимые шаги, кроме Тео там некому было расхаживать. В следующее мгновение парень показался в дверном проеме. Вероятно, услыхал, как Сатин вошел. Глядя на него огромными глазами, сделал шаг вперед. Ужасный вид: под покрасневшими глазами набухли мешки, волосы всклокочены; кажется, парень начал подносить ладонь ко рту, остальное мужчина не успел разобрать. Быстро пересек комнату и обхватил Шенг руками.

– Сатин… – выдавил Тео с недоверием, утопая в его объятиях.

Обнимая китайца за плечи, Холовора прижался щекой к растрепанным волосам.

– Всё хорошо. Теперь всё будет в порядке, – бормотал мужчина, левой рукой обвивая талию. Китаец явно был обескуражен его порывом. – Всё хорошо.

– Ты… где ты был всю ночь? Я слышал какой-то грохот, и не я один, – у парня сильно билось сердце. – Я так испугался за тебя! Что с тобой было? Почему у тебя разодрана одежда?

– Всё прошло. Теперь не о чем беспокоиться, – обхватил затылок Тео, погладил по шее, опустил ладонь на плечо.

Парень дрогнул, стискивая его ремень и не размыкая рук.

– Успокойся… я рядом, – прошептал, касаясь губами мягкой, бархатистой щеки.

– Ты был ранен!

– Теперь уже нет. Со мной ничего не случилось, – чтобы подкрепить свои слова, уверенно заглянул Тео в глаза, и снова порывисто обнял. – Я знаю, где Фрэя. Я даже предположить не мог, что она там! Всё это время мы искали по деревням, даже не догадываясь, что она может быть в лесу!

Китаец всхлипнул и рассмеялся. Похоже, Тео так и не ложился сегодня спать.

– У тебя очень измученный вид, – произнес Сатин, водя пальцами по прилипшей к спине черной майке.

– А ты как?

– Как я? – глубоко вдохнул Холовора немного сальный запах волос. – Чувствую себя великолепно! Лучше и быть не может! Давно себя так не ощущал! Во мне буквально всё кипит! – зажал удивленное лицо Тео в ладонях и отпустил.

Парень смотрел на него аршинными глазами.

Заправил прядь за ухо и потрепал Тео по щеке.

– Может, я сошел с ума, но… – наклонился к приоткрытому от удивления рту, – но дороже тебя… вряд ли кого… – поцеловав легко и свободно, обнял Шенг за талию и чуть приподнял, – способен отыскать.

– Ненормальный. Ты спятил, что ли?

Китаец засмеялся. Немного кислое дыхание и ставший уже неотъемлемым запах табака. Сатин облизал свои губы, и на языке остался привкус сигарет.

– Когда я думаю, что с тобой стряслось нечто страшное, ты снова меня удивляешь, – смуглый палец, пожелтевший от никотина, провел неторопливую линию по носу, по губам.

Так они с Шенг простояли довольно долго – во дворе значительно убавилось тени, защебетали птицы.

Сатин рассказал, что произошло ночью, не утаивая и не привирая. Поделился своими наблюдениями.

Слушая, парень тронул красный след внизу живота.

– Поцелуй меня, – попросил Тео.

Через открытую дверь проникал свет с улицы, наполняя комнату оранжевым маревом. Пока еще не чувствовалась жара, но и прохлада быстро разогревалась от тяжелого, душного воздуха. Пахло травяной заваркой, деревом и песком со двора.

Сцепив пальцы под его рубашкой, Шенг расслабленно замер. Сатин ощущал теплые ладони у себя на пояснице. Языком прочертил на шее Тео влажный символ.

– Вчера я нес полный бред…

– Забей, я тоже был хорош… – поцеловал горло, мягко прижимаясь губами к коже, перебрался на другую сторону, вынуждая Шенг запрокинуть голову.

– Пойдем… там один человек тебя хочет видеть. – Сатин отстранился, и парень продолжил заторможенным голосом: – он уже давно тебя ждет, я не придумал ничего умного, что ему сказать, – Тео пошатнулся, когда из руки расцепились.

Тем, кто дожидался Сатина, оказался светлый доктор Персиваль.

Михаил в позе сэйза [традиционная поза во время японского чаепития] сидел за кухонным столом и попивал чай, когда в комнату ворвался Холовора.

– Где ты был, когда я нуждался в тебе?! – набросился с порога Сатин. – Ты должен меня оберегать, это твоя работа! Мне грозила смертельная опасность! Меня пытались убить!

– Сдается мне – тогда ни о какой опасности и речи не шло. Ситуация была у тебя под контролем.

– Под контролем, говоришь? – Сатин взялся за отвороты рубашки и развел в стороны, показывая раскрашенную грудь. – Ко мне подослали убийцу, чтобы тот выпустил мне кишки. Это ты называешь – под контролем?

– И, тем не менее, ты жив и невредим.

– Почему ему не удалось меня убить? Что со мной, черт возьми, творится?! Ты видел мои глаза?! Я уже сам себе не принадлежу! Посмотри на меня! – прикрикнул на Персиваля, пока тот пил чаек, и более тихим голосом добавил: – Я что, похож на мертвого? – доктор лишь глаза поднял, продолжая смаковать напиток. – Может, я бьюсь в предсмертной агонии? Да ты только взгляни, – присев на колени, вытянул руки и уперся ими в стол, – на мне ни единой капли пота не осталось!