Камин-аут (СИ)

– Наш ребенок должен сначала окрепнуть, а только после мы будем принимать гостей, – заговорил Саёри, глядя на Маю, как на блоху. Всегда так смотрел.

– Постойте, ребенок еще даже не родился, а вы уже спорите, что для него будет лучше! – вскинула покрасневшее лицо тётя.

Провада Саёри разместился за другим концом угрюмо-темного стола с мрачной же скатертью. В комнате тускло горела люстра, а обилие мебели оттеняли растения в горшках, стоящие как в самой гостиной, так и на площадке из камней за окнами. Идеально сервированный высокий стол частично заслонял щуплого японца. Было такое чувство, будто пришел на прием в Букингемский дворец. Разве что дышать можно было.

Ладно… что толку сейчас говорить об этом… Тахоми права. Маю исподтишка осмотрел завалы мебели в гостиной. Мальчик чувствовал себя неуютно в этой гостинице.

Гостиная с множеством углов и окон, из которых виднелся пляж, внутренний садик, и пышные заросли со стороны черного входа. Надо сказать, довольно дорогое удовольствие – проживать здесь.

Маю сгодилась бы и пещера в пустыне, и юрта посреди занесенной снегом равнины, только чтобы к нему не лезли.

– Всё, я понял, что вы не хотите, чтобы я приближался к вашему гнездышку, – пробормотал мальчик, отстранено глядя на суп со сливками. Ему с детства нравились эти нежные супы со сливками – грибные, луковые, лососевые – любил, как их готовили в родной Финляндии. Но здешний суп напоминал слабо пахнущую зеленью и луком воду.

– Маю, ну что ты говоришь? – набрала в грудь воздуху тётя.

Саёри её перебил:

– Научись самоконтролю. Только так ты станешь мужчиной.

Холовора понял, что надул губы, как обиженный ребенок, который сейчас заревёт.

– Хватит уже намекать мне, что я не такой! – Маю отодвинулся со стулом и поднялся из-за стола, держа спину прямо. – Вам так нравится издеваться надо мной?!

– Сядь, – кратко велел Саёри, смотря куда-то ему в живот. И добавил: – Сядь, пожалуйста, на место.

Маю посмотрел на тётю. Та расширила глаза и не сводила с племянника обеспокоенного взгляда, но молчала. Почему она молчала? Почему она всё время молчит?! Пускай скажет, что Саёри не имеет права указывать её племяннику!

Только ради неё Маю опустился на стул и вернулся к супу.

– Так гораздо лучше, – пробубнил японец из-за дальнего конца стола.

А пошел этот Саёри!

Маю взялся за ложку и принялся глотать суп. Ну, что он говорил! Вода она и есть вода.

– Я не издеваюсь над тобой, но ты должен понять, что натворил, – строго вещал японец, передвигая к себе огромную салатницу.

– Да вы даже не представляете, что я натворил, – холодно отозвался мальчик. – Но я никогда не делал того, в чем вы меня обвиняете.

Видно по нахмуренному закрытому лицу: Саёри ему не поверил. Да и кто вообще способен поверить в такую нереальную теорию?

– Хорошо, ладно… – Японец потер глаза, облокотившись о стол. – Жить с этим одному тебе. Я рад, что ты поступишь в ту замечательную школу, которую я для тебя подыскал. Освоишь языки, а там, глядишь, устроишься на приличную работу. Я сам оканчивал эту школу, благодаря тамошним учителям, я так свободно говорю по-английски.

– Рад за вас, – в тон Саёри сказал мальчик.

– В самом деле, это превосходная для тебя возможность, – кивнула племяннику японка.

– Не сомневаюсь.

По правде говоря, он был не против открывшихся перспектив. Может быть, тогда он будет достойным, чтобы без зазрения совести называться членом семьи Холовора. Он начнет учиться, чтобы стать порядочным человеком и сделать хоть что-то полезное. Всё в его руках, он может вернуть утерянное доверие и любовь близких. И, наконец, в этой закрытой школе, где никто не знает о его поступках, он будет вдали от прошлого.

– Я рад, что мы с тобой договорились, – произнес Провада, накладывая себе салат пластмассовой ложкой-щипцами.

Недолгое время они молчали, слышалось только звяканье ложек и похрустывание. Маю решил, что второго шанса, у него, скорей всего, не будет.

– Сегодня ночью звонил Сатин, – без обиняков заявил Холовора.

Потребовалась доля секунды, чтобы загорелое тётино лицо из карамельно-оливкового стало зеленым.

Саёри, напротив, даже не пошевелился, одни лишь глаза хищно вперились.

– Я бы сказал и раньше, но, судя по вашим лицам, от этого ничего бы не изменилось.

– Что?.. Как это может быть? – не сразу подыскала нужные слова, Тахоми. Пока Маю не мог понять, обрадовало её это известие или нет.

– А до того… на прошлой неделе, во время соревнований… Сатин был здесь, он приезжал на Гонолулу. И я видел его.

– Маю! Как ты можешь такое говорить?

– В смысле? – растерялся мальчик. – А что я должен говорить?.. Мамы с ним не было, и…

Тётя оборвала его громким криком:

– Как ты можешь так упоенно врать?!

На несколько секунд Маю утратил дар речи.

– Я не вру, – от возмущения даже дыхание сбило.

Переводя взгляд с Тахоми на Проваду, он не верил своим глазам.

– Вы думаете, что я выдумал это?! Но зачем мне врать, что я виделся со своим отцом?! Что это за бредятину ты гонишь, тётя?!

– Закрой рот, Маю! – взревел японец, опуская ладонь плашмя на скатерть. Его тусклые карие глаза на выкате являли не самое приятное зрелище.

– Твои отец и мать мертвы. На их поиски снарядили целую команду, их искали повсюду. Они исчезли без документов, денег, еды и питья, с острова посреди океана! Там был один песок! На этом острове даже деревья не росли! Все их вещи были оставлены в коттедже, паспорта! Они не взяли с собой ничего! Как они, по-твоему, передвигались? По воздуху или, может быть, вплавь? Ты думаешь, местные могли их отвезти в деревню и держать там как зверей?!

– Значит, как-то всё же смогли! Я разговаривал с Сатином, у меня даже сохранилось письмо, написанное его рукой!

– Почерк можно подделать, – вмешался Саёри.

– Да перестаньте уже! – не на шутку разозлился Маю. – Мой отец жив.

– Это враньё. Ты снова что-то сочиняешь, – парировала тётя, и мальчик только очень большим усилием заставил себя не подскочить на стуле.

– Я думал, эта новость обрадует тебя. И еще… Эваллё, тот, который прилетел с нами в Нагасаки…

На этот раз подорвался Саёри:

– Не желаю слышать про твоего брата! Мне уже хватило вас обоих!

– Тот Эваллё – подделка. Это был актер, который притворялся моим братом! И что хуже всего: я знаю, кто этот актер! Он богатый и влиятельный землевладелец.

– Достаточно! Ужин окончен! – японец швырнул на стол тряпку, которой вытирал руки, резко встал, с шумом отодвигая стул, и направился вон из комнаты.

Тётя осталась сидеть, с немым ужасом и недоверием глядя на племянника. Женщина выглядела так, словно Маю объявил ей о собственном отпевании, которое состоится в пять.

– Я не понимаю, почему ты отстаиваешь свою правоту? – смягчила тон Тахоми, тоже поднимаясь из-за стола. Покрытые лаком деревянные ножки скрипнули по полу, когда она отодвинула стул.

– Наверное, это потому, что я говорю правду.

Маю не мог вести себя рационально, когда ему не верили. Другие люди реагируют на подобные недоразумения спокойно, а он начинал яростно спорить и доказывать, чтобы ему, наконец, поверили. Чувство преданности казалось невыносимым.

– Дорогой, я многое могу понять, или хотя бы попытаться понять, – сказала женщина, не отводя взгляда от его лица, – но это уже слишком. Когда же ты научишься разграничать свои неуемные фантазии и реальность?

С ума сойти! Тётя начала говорить в точности как Саёри.

– Ты не хочешь верить мне, но зато ты с радостью слушаешь своего японца. Так спроси у него, ведь это он первым взял трубку, когда звонил мой отец. Саёри не хотел, чтобы я знал и вообще подходил к телефону, – прибегнул к последнему аргументу мальчик.

Тахоми устало вздохнула, составляя рядом его тарелки.

– Нет, Маю. Саёри не подпускал тебя к телефону совсем по другой причине. Я скажу тебе почему.

Японка выдержала паузу. Воздушное платье цвета коралла, стянутое под грудью, колыхалась у коленей, открывая полные, но красивые ноги. Хотя, как по Маю, так любые ноги сгодятся. Женщина растянула губы, как будто улыбалась, но лицо оставалось печальным, и опустила глаза.