Камин-аут (СИ)

– Черт! Черт! – врезал по краю раковины. – Пропади ты пропадом! Зачем ты вернулся?!

Я уже сказал: ты утратил бдительность.

По щекам стекала вода, глаза сильно покраснели, а грязь… грязь она не исчезла!

Глупо полагать, что она просто так исчезнет.

Мужской голос взорвался воплем негодования:

Ты едва не уничтожил наше тело! Твоя гнилая сущность его практически пожрала! Наш док творит чудеса, почему же он сейчас не придет к тебе? И не успокоит тебя?! Ты так сильно напуган, что меня сейчас затошнит!

Сатин медленно отвел со лба мокрые, похожие на сосульки, волосы, и снова всмотрелся в зеркальное отражение. Провел пальцами по влажным векам. Белки покрывали красноватые прожилки, глаза жгло.

Как он может избавиться от этой грязи?! Что он должен сделать, чтобы больше никогда не услышать голос в голове?

Теперь глаза жгло не переставая, а он не мог избавиться от ощущения, что грязь расползается…

Накрыв лицо прохладными ладонями, постарался взять себя в руки. В просторной уборной чуть слышно капала вода, душная ночь висела тяжелым облаком из мириадов капель, оседающих на коже, делающих её липкой и раскаленной. Сатин ненавидел жару почти так же сильно, как двойника, как проклятую болотную жижу!

– Рано или поздно… я избавлюсь от тебя.

В ответ на что двойник туманно изрек:

Попробуй вырвать свою душу из этого тела. Я знаю… ты хочешь жить. Но и я хочу того же.

– До твоих желаний мне нет дела.

Ты так думаешь? Когда я обретаю силу, я могу вынудить тебя убить себя, или могу истязать тебя до тех пор, пока ты не потеряешь сознание, не заставляй меня это делать, я дорожу своим телом и не хочу причинять ему вреда. Мне так же не хочется причинять тебе боль – я всего лишь человек, а не палач. Я знаю тебя всё свое бестелесное существование, ты стал частью меня, я не могу просто так срезать тебя.

– Ты не можешь избавиться от меня не поэтому, а потому что тогда погибнет и твое ненаглядное тело… – прошептал Холовора, покидая уборную и следуя коридором на террасу. – Перестань… Мне противно становится.

– Я удивлен! Ты не остался с ней! – раздался ленивый полупьяный баритон Тео. Сатин сфокусировал зрение на его фигуре, сидящей на пороге, вдали от дворового фонаря.

– Иди спать! – бросил Сатин не своим от злости голосом.

– Ложись со мной! – грубо прохрипел парень. – Что тебе стоит, а?!

Шенг поднес к губам банку пива. В руке дотлевала сигарета. Парень сидел на порожке, согнув ноги в коленях, и созерцал, как Сатин пересекает террасу.

– Я заведу тебя похлеще этой жалкой изменщицы! Ни одна женщина так не сможет, ты же знаешь!

Холовора направился к парню, намереваясь расквасить его физиономию о дверной косяк. Этот щенок напивается… Мальчишка!

Тео.

Ты его любишь. Смирись и дай ему разобраться в себе.

А потом гнев прошел, его место заполнила сосущая тоска.

– Пока не протрезвеешь, не попадайся мне на глаза, – выплюнул мужчина, круто разворачиваясь. Избить Тео – соблазн велик, но разве это по-мужски? Затевать драку с пьяным, ни черта не понимающим сопляком!

– Сатин! Куда же ты?! Ночь, не уходи далеко! – неслось вдогонку жадное голосование.

Засев в автомобиле, Сатин погасил свет в салоне и включил музыкальную радиоволну на низкой громкости. Дверцу пассажирского сиденья снаружи застилало покрывало, на случай если ночью снова пойдет дождь. Благодаря чему, Тео не мог видеть Сатина, привалившегося к стенке рядом с опущенным стеклом. Пахло придорожным песком, сохнущей грязью и густой, насыщенной ночью.

Через час загасили дворовые фонари, и внутренняя площадка погрузилась в непроглядный мрак. Циферблат часов растворился в темени. Глаза давно перестали болеть, и в голове прочистилось, только по-прежнему досаждала удушающая ночная маска, и комары, из-за которых пришлось поднять стекло.

Заснуть этой ночью не удалось. Что-то навязчиво постукивало в заднее стекло, лишь наполовину укрытое перкалевым покрывалом. Те минуты, что Сатин вслушивался в неясно чем вызванный звук, показались по истине долгими. Потерзавшись еще с минуты три, Холовора отпер дверь и выбрался из машины. Вокруг не оказалось ни души, зато постукивание прекратилось сразу же.

Небо было настолько черное, что гасли звёзды. Сатин вглядывался в ту сторону, где не так давно пьянствовал Тео. Не видно ни зги. Как в ночь, когда он ударил Персиваля по лицу. Та же беспроглядная темень, то же чувство безысходности. И словно наяву в ушах зашелестел стрекот сминаемой сухой листвы. В висках застучала кровь. Холовора отошел от взятой напрокат машины, сделал три шага прочь от гостиницы. Еще шаг, еще два. Шлёпки мерными хлопками о голые пятки разбавили тишину. Видимо, стоило принять душ, теперь пропитанная потом рубашка прочно прилипала к телу. Здесь пропадало чувство пространства, как будто, идя, он не сдвигался с места, вдыхая жаркий воздух, – глотал соленую воду. Твердая мостовая под тонкими подошвами сменилась тугим слипшимся песком. Если он пойдет дальше, то обязательно напорется на густые заросли. Двинулся вдоль площадки. Слева аромат растительного сока смешивался с горечью и запахом вьющейся жимолости. Песок скрипел при каждом шаге и забивался между пальцев.

Сильный, резкий взмах руки над правым ухом вогнал лезвие глубоко в тело, и Сатин услышал собственный стон. Плечо и лопатку стремительно заволокло дерущей огненной болью. Прожгло насквозь металлом и затопило горячей кровью. Еще и еще. Дыхание резко оборвалось, колени подкосились. Сатин попятился в заросли. Рубашка обтянула грудь и спину мокрой тяжестью. Мужчина повалился в жимолость, раздирая кожу на руках, с хрустом ломая ветки. Очередной удар пришелся под ребра. Крик заклокотал в горле булькающим спазмом.

Невыносимая боль.

Липкая темнота.

Чье-то частое дыхание.

И этому нет конца.

Перевернувшись на живот, Сатин попытался выпутаться из густых зарослей. Кровь текла по плечам, по локтям, стекая на запястья.

Кровь скапливалась в горле, мешая дыханию.

Сознание расплывалось.

Кусты затрещали, когда Сатин вывалился из них… кусты ломались, вонзаясь в тело острыми ветками. Спиной ударился о землю, и раны заныли с удвоенной силой. Стремительная рука опустилась сверху вниз, воткнув остриё в грудь; на подбородок, лицо, шею брызнула кровь, Сатин чувствовал, как эта кровь пропитывает его кожу, стекает по губам.

Необходимо что-то сделать, пока не поздно, спасти себя, сдвинуться с места…

В подсознании звенел крик. Крик ужаса, крик отчаяния, боли… От боли из глаз текли слёзы.

Метал прожег в груди еще одну пульсирующую огнем дыру.

На мгновение показалось, что он видит нападающего. Всего лишь маленький, загнанный зверек, такой же испуганный, как заблудшая овечка. Темная фигура с сильными ловкими руками, наносящая удары подряд.

Перевалился, сплевывая сгустки крови, постарался приподняться на руках… слишком тяжелое тело, слишком мало сил. А кровь заполнила легкие, или оказалась в дыхательных путях. Вдыхал кровь, выдыхал кровь.

Кто-то опустил ладонь на плечо, и другой рукой проткнул правый бок. Чужой вес, давящий на исполосованную спину. Кромсающие движения.

Еще один меткий бросок угодил в левое бедро, и под слоем джинса побежали струйки крови, впитываясь в кожу и ткань. Теперь можно было ползти только на правом колене, вторая нога стала бесполезной, волочилась неподъемной обузой. Тело метало в огне, и каждая новая рана казалась лишь уколом в море боли. Руки онемели, но Холовора всё же сумел ухватиться за ближайший ствол, приник к худосочному дереву, обогревая его кору своей кровью.

Напавший молчал. Профессионал. Убийца. Судьба в обличии маленького зверька. В глазах – презрение, правильно, так и должно быть. Умелые, расчетливые движения, ни одного лишнего.

Холовора развернулся, как мог, приваливаясь к стволу спиной, тяжело дыша, чтобы получить удар в живот… На этот раз рука убийцы не отдернулась, мгновение затянулось. Крики в мутном сознании стали не громче дуновения ветра. Лезвие провернулось внутри, разрывая внутренности, шинкую плоть.