Край Ветров: Пироманс (СИ)

— Значит, ты на самом деле его хочешь, — глухо пророкотал голос.

— Ну, как бы, да, — Тиха кивнул. Ему бы уже давно испугаться, конечно. Но я-то знаю, в чем именно Тихомир не прост.

— Зачем тебе оно? — рявкнул мужчина, наступая на Тиху.

Я увидел, что в темноте тускло блеснул нож.

Так. Дело принимает неожиданный оборот. Хрена себе "делец"!

— Эй-ей-ей, дяденька, полегче! — Тиха приподнял ладони, отступая. — Что за дела? Деньги у вас, давайте, что ли, товар, и без приколов, а?

— Зачем тебе это? — мужчина снова угрожающе шагнул к Тихомиру.

— Да нафиг оно мне не сдалось, мужик! Нож опусти, да? Тебе отсюда все равно не выйти, дядя, так что давай как-то по-хорошему решим…

Я напрягся. Кажется, наш план трещит по швам. Точнее, "хороший план". Кажется, придется принимать меры.

— Слушай, ты, — прошипел "клиент", и голосом этим можно было пугать не только детей, но и взрослых. — Снимай немедленно. Что это? Кольцо? Ложный след? Что ты наколдовал?

— Я? — Тиха пятился, с каждым шагом уводя дельца прочь от моего дерева. — Да вы что, дяденька, я ж не маг, я так… Я, думаете, зачем к вам? А вдруг с вашим, собственно, артефактом, я магию смогу? С детства мечтал!

— Мальчик, твое положение крайне шатко. Или говори, что творил, или…

— Не надо меня убивать! Вам же одного ножа-то не хватит, дядя!

— Проверим?!

Мужчина бросился на Тихомира, размахивая лезвием. Вот уж не знаю, насколько это у него получалось профессионально, но Тиха уворачивался и отходил, и эта его загадочная юркость, похоже, взбесила "дельца" не на шутку.

Я скользнул вниз, подобрал заранее примеченный камень и, быстро сблизившись с нашим агрессивным "клиентом" сзади, свершил свое дело — точно, больно и совсем не волшебно.

Легкое сотрясение вследствие прицельного и правильного удара тяжелым предметом привело к мгновенному обмороку.

— Добрый вечер, — поздоровался я с обмякшим телом.

Тиха, яростно жестикулируя, тут же принялся высказывать мне все, что думает, трясясь от запоздало хлынувшего в кровь адреналина:

— Рейни, что это было? А цена-то возросла, Рейни, ой выросла! Меня к такому не готовили! Слышишь? Это что за дела вообще?! Он что, не хотел нам ничего продавать? Какого он вообще взбесился? Зачем ты так с ним? Может, теперь объяснишься? И что мы будем с ним делать потом? Он же меня запомнил!

— Тихо ты, — шикнул я. — Посвети лучше.

Тихомир полез в карманы брюк, разыскивая фонарь. А я тем временем перевернул нашего дельца на спину и принялся его ощупывать, пока что вслепую. Вскоре Тиха щелкнул рычажком на фонаре, и как раз в этот момент я обнаружил на поясном ремне мужчины сумку.

— В лицо ему посвети, — попросил я, отстегивая сумку.

Луч скользнул по ничем не примечательной физиономии, осветив ершик каштановых волос и трехдневную щетину.

— Мутный тип, мутный, — бормотал я, открывая сумку. Присвистнул. — Ого.

Я извлек из кожаного мешка небольшой сверток. Морозец пробежал по коже, как будто бы мне мало постоянного моего озноба. Алая ворсистая материя покрывала нечто твердое, тяжеловатое. Я бережно развернул ее, и в прямом свете фонаря сверкнуло зерно. Настоящее натуральное зерно.

— Это оно? — спросил Тиха.

— Похоже на то, — ответил я.

— Красивое…

Зерно представляло собой подобие кристалла, основная форма которого напоминала стилизованную слезу. Кристалл этот к острому окончанию становился алым, а к тупому бледнел и чуть-чуть зеленел. Внутри него, в центре неподвижного водоворота из черных размытых линий, неярко тлела сердцевина, похожая одновременно на внутренности стеклянного шарика с искусственным снегом, на калейдоскоп и на далекое пламя костра. Все это умещалось в точке размером с мелкую монету, и сердцевина явно была живой: она пульсировала еле заметно, и от прикосновения к гладкому боку зерна моим пальцам становилось теплей.

— Да уж, вещь, — протянул Тиха. — Казалось бы, быть ему похожим на побрякушку, а вот надо же… веет, внушает. А куда, прости, это у вас вставляется?..

Я одарил его взглядом таким презрительным, каким только мог. Боюсь, темнота эффект немного сгладила, потому как Тиха продолжил:

— Так и почему он на меня пошел-то, а? И зачем ты его — того — стукнул по темечку? Убить же мог!

— Кажется, он на самом деле не курьер черного рынка, — сказал я. — Смотри, в сумке больше ничего. Никаких других артефактов.

— Подумаешь! Может, он решил не рисковать?

— И все же рискнул.

— Так а кто это? И откуда у него зерно?

— Мне бы знать, — ответил я, потирая переносицу. — Смотри. Он — не маг. Иначе бы проявил себя, не стал бы с ножом играть. Но он почуял или догадался, что магия была применена.

— Да кто б не догадался, если с дорогой творится какая-то ерунда! Тут или магия, или наркотики, а вместе мы с ним не зависали.

— Короче, моя версия такая: мужика из бывших крашеных наняли на непыльную работенку, и он, по доброте душевной, а также в память о былых свершениях, согласился. Заодно он должен был собрать информацию о тех, кому нужны зерна.

— Это паранойя, Рейни.

— Я был бы безумно рад, если б это оказалась она.

— Короче, фиг с этим всем, об этом думай сам. Что делать-то будем с "клиентом"?

— Здесь оставим, — я пожал плечами, заворачивая зерно обратно в тряпицу и пряча сверток за пазуху.

— А если он меня запомнил и искать будет?

— К властям он не пойдет, — сказал я, — ибо у самого рыльце в пушку. А ты в этой шапочке, вот тебе честное слово, обыкновенен, как пень, как лопата или как красный топор. Не опознает он тебя без грима, то есть без шапки — готов поспорить.

— Это ты мне будешь рассказывать, если он явится за мной и убьет! Вот что тогда?

— А что ты предлагаешь?

— Давай сдадим его поглощающим вместе с этим долбаным зерном? Это же контрабанда!

— И столько труда насмарку? Ну нет!

Я порылся в обоих карманах и достал золотистую колбочку на цепочке. Протер рукавом. Потянул за рычажок, высвобождая острое, опасное "жало".

— Сорбет "выхухоль мозга"? — только и пробормотал Тиха.

— Ты откуда слова такие знаешь, Тихомир Одиш?

— Рейни, у тебя совесть, вообще, есть?

— Откуда раскаяние там, где сердца нет?

Я усмехнулся. Как весело, порою, отвечать кому-либо строчками наших песен. Без музыки все звучит настолько фальшиво и пафосно, что даже меня, привыкшего долдонить эти фразы бессчетное количество раз, начинает мутить.

По идее, этот укол сработает так, как действует ударная доза алкоголя с небольшим, но приятным бонусом: элементы заклятия притупят воспоминания за несколько последних часов. Сотрясение мозга, которое мужик наверняка заработал, может и не сработать, а вот "сорбет" — наверняка.

И мы даже ничего не стираем — такое мало кому под силу, а уж непрофильному магу подобный эффект и вовсе недоступен.

Так что стыдиться мне, на самом-то деле, нечего: мужик, может быть, когда-нибудь даже вспомнит о нас.

Может быть.

Как ей и полагается, настала пятница. Своим чередом прошли лекции, стремительно пролетело первое практическое занятие по композиции, на котором Никс весьма понравилось, солнце закономерно пересекло зенит и склонилось ближе к морю. Анита Совестная так и не нашлась. Берсы на горизонте тоже не наблюдалось, от Марика вестей не было, а насчет возможной подработки Никола еще ничего не придумала.

Неприятностей тоже удавалось пока что избегать, если не считать ими привычные уже поганые мелочи вроде зажавшего сдачу кофейного автомата или липкой жвачки под столешницей парты. Везения тоже были никчемными, хоть и разнообразными и обильными. В любом случае, без всего этого было бы спокойнее, удалось бы, может, сосредоточиться и все обдумать, но пока что приходилось вертеться.

Никс относилась к учебе очень серьезно. Она надеялась, что не будет никакой войны никогда, и свой долг как элементалисту ей отдавать не придется. А это значит, что будет жизнь. Все, что нужно — это избавиться от утопленнического везения, а уж там-то все пойдет как по маслу.