Гарри Поттер и Лес Теней. Альтернативное окончание.

Утро явно не задалось. На самом-то деле, это было отличное, просто-таки классическое весеннее утро. Остатки ночной грозы унеслись прочь безвозвратно, пламенеющее лазурью небо щедро изливало солнечные лучи на всё окружающее. Такое утро создано для прогулок по лесу вдвоём, когда можно идти по тропинке, держась за руки, говоря ни о чём, или просто молча слушая веселый птичий гомон и вдыхая запах распускающейся молодой листвы. И такое утро вовсе не создано для смертельных поединков на мечах с великими тёмными магами, заброшенными в средневековье джинами с чересчур богатой фантазией.

Возможно, будь это утро хмурым, серым, дождливым, Гарри лучше удалось бы сосредоточиться на предстоящем поединке. Но ощущение силы и энергии, которой дышала обновлённая природа, заставляла его чувствовать себя все более расслабленным и изнурённым. Мысли разбегались кто куда, как непослушные овцы у рассеянного пастуха. Что было неудивительно, учитывая, сколь напряжённой выдалась последняя ночь, и что те несколько часов, которые он мог использовать для сна (как и советовал ему Снейп), он употребил совсем для другого, может, и более приятного занятия, но восстановлению сил отнюдь не способствующего. Скорее, даже наоборот. Удовлетворённое разморённое тело не желало воевать, в голове лениво, словно клёцки в бульоне, плавали какие-то вялые размышления о чем угодно, кроме дела. Гарри испробовал разные способы взбодрить организм – облился ледяной водой (по совету Рона), выпил чашку какой-то гадости по настоянию Снейпа (как и всё, изготовленное мастером зелий, жижа не радовала ни цветом, ни вкусом, ни запахом). Гарри охотно променял бы сие средство на бальзам Сулеймана-ибн-Дауда, которым потчевал его вчера Джим, но последний, как нашкодивший кот, спрятался неизвестно где, а тратить последние силы на его поиски Гарри не собирался.

Вчера они со Сьюки так и заснули на лавке в ванной комнате, едва успев одеться. Заснул, вернее, Гарри – прямо посреди очередной слезной попытки Сью убедить его отказаться от боя с Вольдемортом. Не решившись разбудить его, девушка так и просидела рядом весь остаток ночи, точнее, утра, устроив голову юноши на своих коленях и робко поглаживая непослушные черные волосы. Так их и застал Рон. Из всех троих он выглядел наименее смущённым, поэтому милосердно отведя взгляд от пунцовых физиономий друга и Сью, сразу взял быка за рога:

- Гарри! Ты обязательно должен взять мой меч! Пойдем, съешь завтрак, и потренируешься. Сер Кедоген говорит, меч отличный, но баланс у него необычный – нужно привыкнуть.

И началось. Вокруг завертелся вихрь из людей и событий, на которые Гарри пытался как-то реагировать, но получалось плохо. Он отдал Снейпу три увядшие асфодели послушника из Монмута и рассказал, при каких обстоятельствах нашёл их. На реакцию профессора он почти не обратил внимания, а вот тот, разумеется, не спустил такое вопиющее равнодушие к собственной персоне и высказался – в том смысле, что «пренебрежение к советам старших и излишне активная во всех отношениях жизнь приводят к очень плачевным последствиям – моральному и физическому истощению, например» (завидовал, наверное, гад) и попотчевал его взбадривающей микстурой.

Потом за него взялись Ровена, Годрик и Кедоген. Пока Гарри, подгоняемый советами последнего, приноравливался к чудесному мечу Рона, неожиданно тяжёлому и действительно непривычно сидящему в руке, двое основателей выбирали ему обмундирование, до хрипоты споря о дамасском методе ковки стали и способах скрепления кольчужных колец, употребляя непонятные слова наподобие «хауберк» и «бармица». Насколько понял юноша, Годрик доказывал преимущества более лёгких, чем кольчуга, пластинчатых доспехов, связываемых ремешками, а саксонка Ровена, питая недоверие ко всему новомодному, убеждала, что не может быть ничего лучше доброй старой кольчуги, изобретенной кельтами ещё Мерлин знает сколько веков назад.

С мечом ему неожиданно помог Рон, улучивший минуту и шепнувший на ухо:

- Плюнь на всю эту чушь про баланс и центр тяжести. Просто расслабься и слушай его, Эскалибур сам подскажет тебе всё, что надо.

«Эскалибур? – удивился Гарри. - Ну да, так ведь звали меч Артура. Может, мне тоже надо сообщить мечу своё имя? Нам ведь обоим предстоит поединок…»

- О, достойный меч Эскалибур, я, рыцарь Гарри, рад оказанному доверию и почту за честь сражаться вместе с тобой! - почти неслышно прошептал Гарри и дело пошло на лад, рука и меч обрели необходимую гармонию, начали двигаться плавно и сильно, даже тяжесть металла перестала ощущаться. Вроде как ритуал представления их с Эскалибуром друг другу подействовал.

Скоро ему начали мешать взгляды собирающихся на заднем дворе зрителей. Дин Томас, сидевший на корточках с неизменным куском пергамента и углём, смущал его меньше всего. Зато, как скрип метала по стеклу, раздражали столпившиеся у стены однокурсники, пялившиеся на него и перешёптывавшиеся, (особенно старались Лаванда и Парватти, словно нарочно вырядившиеся в приметные светлые платья – тоже праздник нашли!). Слизеринцев было заметно меньше, Крэбб и Гойл вообще не показывались (неужели стыдно стало за дружка?). Годрик и Ровена продолжали базарить, перебирая груду наколенников, поножей и прочего железа. Раздосадованный обилием зрителей и начавший уставать Гарри решил, что пока не дошло до примерки (а до этого было, похоже, ещё очень далеко) знатоки шлемов, кольчуг и щитов могут обойтись и без него. Подойдя к Дину, он спросил:

- Опять наш бравый рыцарь? Или основатели?

Дин молча показал ему набросок – на рисунке был Гарри - только голова, зато в разных ракурсах. «Кошмар, - подумал Гарри, - ну и рожа… Неужели у меня такое отсутствующее лицо?»

- Не очень-то бравый вид, да? – спросил он вслух. Дин промолчал, что не обнадёживало. Если у него в самом деле такой … потусторонний вид, неудивительно, что у Сьюки все утро наворачивались слёзы от одного взгляда на него. Хорошо, что Гермиона её увела. Гарри долго бы не выдержал этого зрелища. Обидно, что сам он так и не смог успокоить свою девушку (в груди сладко дрогнуло от такой формулировки…), но Гермиона, несомненно, справится куда лучше… Стоп. Надо думать о поединке. Что же, Мерлин дери, всё-таки с ним творится? Почему окружающие люди за редким исключением вызывают у него только злость и досаду? Словно он, Гарри, сидит в какой-то стеклянной колбе, отрезанный от всего мира, а остальные находятся на другой стороне, и смотрят, и ждут, чем все закончится? Отчего так? Неужели он подспудно чувствует, что проиграет и банально завидует тем, кто останется жить?