Судьба Убийцы (ЛП)

Наступил рассвет. По моим указаниям Лант и Пер сходили к ручью и вернулись обратно с рыбой. Был хлеб, чтобы ее заедать, было сало, на котором можно ее пожарить. Я почувствовал, как силы возвращаются ко мне, когда тело, наконец, начало получать питание, необходимое для восполнения урона от паразитов и для работы над волком. Было кому ловить рыбу и приносить дрова для костра, так что мне больше не нужно было отвлекаться. Весьма любезно с их стороны, и мне даже удалось сказать им об этом, но чем больше я занимался своим волком, тем большей сосредоточенности он требовал, и тем меньше меня заботил кто-либо из них.

Я знал, что со мной происходит. Не в первый раз я вливал свои воспоминания в дракона. Десятки лет назад я взял свою боль от потери Молли и влил ее в Девушку-на-драконе. Отдав эту боль камню, я сделался в каком-то смысле нечувствительным, что было похоже на облегчение, но существовала и темная сторона этого забытья. Я встречал людей, которые заглушали свою боль крепкими напитками, или Дымом, или травками – и всегда такое обезболивание разрушало их связь с миром. Лишало их чего-то человеческого. То же самое было со мной.

Каждый день я рассказывал истории моей маленькой дочери и помещал воспоминания о них в камень. Она плакала обо мне, слушая о времени, проведенном в подземельях Регала. Я рассказал ей, что после ее появления на свет не был уверен в том, как любить такого особенного ребенка - и она снова плакала. Не знаю, возможно, по матери, которую угораздило связаться с таким безмозглым мужчиной, или по себе самой, которую угораздило стать его ребенком. И боль, которую мне принесла эта мысль, я тоже поместил в камень. Избавление от нее было облегчением.

Иногда я со смехом ботал о том, какие шалости устраивали мы с Хендсом, а когда рассказывал ей о заучивании «Жертвы Кроссфайер» у бродячего менестреля, то даже попел в голос. Ночной Волк и я слились в единое существо плотнее, чем когда-либо раньше, так что я редко мог слышать его мысли отдельно от своих собственных. Я рассказывал и о его воспоминаниях, о добыче и драках, и сне у камина. Она спросила меня, когда я в первый раз встретил Шута, и эта история повлекла за собой еще одну, и еще, и еще – все они о том, как моя жизнь пересекалась и переплеталась с его жизнью. Сколько же всего в его жизни принадлежало мне, и наоборот.

Я работал, а жизнь лагеря и всё вокруг меня шло своим чередом. Лант и Пер охотились и рыбачили, Спарк носила воду и заваривала травяные чаи, которые унимали мою боль. Некоторые язвочки на моей спине открылись. Кеттрикен настояла, чтобы я отвлекся от работы, дал вымыть себя теплой водой и вычистить мочалкой из мха крошечных паразитов, которые копошились внутри ран. Когда я запротестовал, она спросила:

- Разве будет лучше, если они съедят тебя живьем до того, как ты закончишь своего волка?

И тогда я увидел смысл в том, что она делала. Она надела перчатки, а когда закончила, сожгла их в костре.

Иногда, когда я прекращал работу, чтобы поесть и попить, то замечал грусть на их лицах. Я чувствовал вину за боль, которую им причинял. И стыд. Всё это становилось эмоциями, которые можно было вложить в камень.

Несколько дней спустя после того, как прибыли Шут и Пчелка, пришли другие. Они приехали в наш лагерь верхом и привезли с собой больше еды. Хлеб, сыр и вино – когда-то такие обыденные – теперь я смаковал, прежде чем отправить воспоминания о них в камень. В тот вечер я осознал, кто были все эти люди. Я посмотрел в полные скорби и потрясения глаза Неттл. Группа Скилла, которая помогала ей добраться сюда, установила свои собственные шатры в небольшом отдалении от наших. Они говорили обо мне, а иногда - даже со мной, но мне было тяжело оторваться от своей работы. Неттл жестко отчитала Пчелку, Спарк, Шута и Ланта. Я хотел было вмешаться, но мне следовало думать о волке. Не было ни времени, ни чувств, которые я мог бы потратить на что-то другое.

В тот вечер Неттл принесла мне еды: чудесный запеченный на углях хлеб, разделивший свой аромат с вечерним небом, слегка поджаренные до мягкости кислые яблоки и ломоть копченой ветчины. Я ел, смакуя каждый кусочек, так как знал, что каждый миг удовольствия вложу в своего волка. А Неттл все продолжала упрашивать, чтобы я дозволил целителю прикоснуться ко мне Скиллом.

- Это опасно, – предупредил я стоящего наготове мужчину. – Не только тем, что ты можешь неким образом перенести паразитов на себя, но и тем, что я могу случайно отнять у тебя что-то для своего волка.

Целитель провел очень осторожный осмотр моих зараженных ран и попытался увидеть, что творилось внутри меня. Он был умелым и прямолинейным человеком.

- Урон очень обширный. В его ослабленном состоянии любые травы, которые мы можем дать ему, чтобы убить паразитов, также убьют и его самого.

Тогда заговорила Пчелка:

- Может ли группа использовать Скилл, чтобы приказать паразитам умереть?

Целитель был потрясен, потом задумался.

- Если бы эти существа имели хоть какой-нибудь разум, возможно, очень сильный пользователь Скилла мог бы приказать их сердцам остановиться - если бы у них были сердца… Нет. Извини, дитя. В твоем отце их такое множество, что даже смертельной командой Скилла мы успеем убить разве что четверть, а остальные к тому времени размножатся достаточно, чтобы занять место мертвых. Лорд Шанс сообщил, что видел яйца и личинок в ранах твоего отца - они кишат там, как муравьи в трухлявом бревне. Я скажу тебе прямо: Принц Фитц Чивэл умрет. Принимая во внимание его ослабленное состояние, я даже не уверен, успеем ли мы доставить его в Олений замок. Лучшее и наиболее милосердное из того, что мы можем для него сделать – обеспечить ему здесь хорошие условия. И предложить ему конец, который начнется с глубокого сна, вместо того, который, боюсь, должен наступить.

Пчелка закрыла лицо ладонями. Я видел, как Пер обнял ее, и видел тревогу на лице Неттл.

- Я погружусь в камень, – объявил я. – Не уверен, что это то же самое, что и смерть.

- Но довольно близко к ней. Ты покинешь нас, – горько сказала Неттл.

- Не впервой, – ответил я.

- О, это правда, – сказала она, и эффект от ее слов был подобен удару стрелы в грудь.

Я попытался прочистить горло и понял, что у меня нет слов, которые я мог бы произнести. Спарк что-то налила в чашку, и Лант протянул ее мне. Я выпил. Какой-то раствор и смесь трав.

- Что это? – спросил я, допив до дна.

- Каррим. Валериана. Ивовая кора. Немного других трав, которые принес целитель Неттл.

- Лишь бы не травы, которые усыпляют перед смертью. Я не желаю этого, совсем не желаю. Я должен бодрствовать и полностью осознавать все, когда уйду в волка. Как Верити, – я покачал головой. – Не позволяйте никому подмешивать мне обезболивающее, из-за которого пропадает чувствительность. Держите меня в сознании.

Я посмотрел на свою младшую дочь. Рядом с ней стоял Пер. Он никогда не станет Толлестманом, но он будет крепок и широк в плечах – топор ему подойдет. Время подумать о таких вещах, пока могу. Камень уже звал меня, тяжело было удерживать внимание на окружающих меня людях. Я сделал глубокий вдох и расправил плечи. Нужно покончить с этим, пока я в силах. Я посмотрел на Неттл.

- У меня есть несколько распоряжений, касающихся моей младшей дочери Пчелки. Я назначаю тебя, Неттл, и тебя, Шут, и тебя, моя дорогая королева Кеттрикен, ответственными за их выполнение, – я сказал что-то неправильное – это было написано на лице Неттл. Слишком поздно. Никогда не умел произносить речи, а эта даже не была запланирована. – Я бы попросил моего старого друга Риддла, но он мудрее меня и остался со своей дочерью, чтобы охранять ее.

Я заставил себя встретиться глазами с Неттл.

- Хотел бы я поступить так же, не только в первый раз, но и во второй. Тогда я считал, что не мог выбирать, но сейчас я принимаю на себя всю ответственность за это. Дочери мои, я сожалею. Мне следовало остаться с вами обеими.

Клинок моего чувства вины был всё еще остёр. Сколько я ни вкладывал его в каменного волка, мысль о постигшем меня провале продолжала ранить. Шут пристально смотрел на меня. Он разделял эту вину, и тут я ничего не мог поделать.