Служащие Ваитюру(СИ)

-- Пожалуй, это действительно совпадение, -- согласился он вслух. -- Метеоритный дождь и начало подготовки к празднику. Занятно, что каждый год происходит то же самое, и никто не хочет начать готовиться заранее, чтобы не ввязываться во всеобщую суматоху.

Льоусбьёрг посмотрела на него, прищурившись, затем внезапно подалась вперед.

-- Выпьешь со мной?

-- А как же работа? -- оторопело спросил Гриммюрграс, не ожидавший подобного предложения.

Она демонстративно посмотрела на часы и ответила:

-- Рабочий день официально окончен. Так что я могу позволить себе расслабиться. Не об этом ли ты твердил в кабинете?

Льоусбьёрг жестом подозвала официанта, потом снова наклонилась к Гриммюрграсу и заговорщически прошептала:

-- Если ты думаешь, что все мои проблемы заключаются в нечеловеческих масштабах заказов плакатов, то ты сильно ошибаешься.

***

-- Ну, что ты узнал?

Именно такими нетерпеливыми словами Гриммюрграса встретила Фанндис. Фаннар тоже устал ждать, однако пытался это скрыть, и лишь мельтешащее хождение по комнате выдавало его с головой. На друга он почти не бросал взглядов, потому что напора сестры вполне хватало.

Гриммюрграсу потребовалось время, чтобы прийти в себя и осознать: от него что-то хотят.

-- Она умеет танцевать, -- наконец сообщил он. -- Да еще как! Кто бы мог подумать...

Голова слегка кружилась, и, наверное, виной тому был образ танцующей Льоусбьёрг, отказывающийся ее покидать. А может, количество выпитого спиртного, но в данном вопросе Гриммюрграс не был специалистом, чтобы верно судить.

-- А как насчет... -- начала и не договорила Фанндис, закончив фразу многозначительным взглядом и кивком головы.

-- Ты о?.. -- так же не формулируя вслух свою изначальную цель, уточнил он. -- Нет, об этом ничего не узнал.

Фаннар резко остановился и посмотрел на Гриммюрграса взглядом, от которого тот поежился, чувствуя, как он проникает насквозь.

-- Больше нечего рассказать? -- спросил Фаннар, и голос его от напряжения дрогнул, став неотличимым от голоса сестры.

Гриммюрграс лишь покачал головой. На самом деле он узнал еще кое-что, поразившее его, но не собирался этим делиться. И не потому, что Льоусбьёрг просила сохранить ее секрет. (Просила, да еще как, и нарушить данное при таких обстоятельствах обещание стало бы преступлением.) Он не стал ни о чем говорить потому, что слишком хорошо знал своего друга. Оценить услышанное тот бы не смог.

Глава 4

Когда мальчик становится мужчиной? Не после первой охоты.

Когда девочка становится женщиной? Не после разделения ложа с мужчиной.

Дитя становится взрослым, когда ему открывается Знание.

Знание, полученное с опытом, важно, но Ваитюры подарили мудрость людям и научили познавать ее не только через действия.

Этого дня ждет каждый ребенок, потому что тогда его мир, заканчивающийся на границах хэимели, расширится. День Посвящения в Знания, день, когда дети вслед за жрецами спускаются в пещеру, из которой выходят уже взрослые. После они встретятся с настоящими испытаниями, но встретят их уже не беспомощными слепцами. Они ждут дня, когда смогут почувствовать мир и понять его, и готовятся к этому дню.

В священной пещере можно побывать лишь раз в жизни, и только жрецы и художники спускаются туда не единожды.

Охотник следил за рисунками, нарисованными прежними художниками, и подправлял их, а также рисовал новые, описанные Зрящим. И каждый раз, готовя краски, зачерпывая их и касаясь ими необработанных каменных стен, он испытывал тот же трепет, что и в День Посвящения. Тогда он впервые узнал о связи людей и Ваитюров, узнал о звере и рыбе, об уважении на охоте и во время рыбной лови, узнал о роли каждого в жизни хэимели и об Отмеченных Ваитюрами, узнал, что такое жизнь и что такое смерть. Он шел с другими детьми за жрецами и в свете факелов рассматривал рисунки. Те плясали, то прячась в тени, то показываясь снова, но выглядя совсем иначе. Никто из жрецов не проронил ни слова: говорить должны стены, а не люди -- а потому для каждого из детей мир открывался по-своему. Уже на выходе из пещеры каждый из них знал, какое имя себе возьмет, но им давалось еще три дня, когда посвященный бродил в одиночестве по хэимели и за его пределами, вслушиваясь в мир и в себя. Последнее слово, адресованное ребенку и произносимое им, звучало перед входом в пещеру. После этого наступало молчание, разрушаемое лишь произнесением Зрящему настоящего имени. И эти слова говорил уже взрослый.

Так происходило со всеми жителями хэимели, но для Охотника мир открывался снова и снова каждый раз, когда он дотрагивался до рисунков. Мудрость не являлась законченной фразой, сказанной единственным способом. Она менялась, но при этом основы оставались прежними, она разрасталась или показывала то, что сначала оказывалось недоступным. Охотник не видел мир Ваитюров и знал, что не до конца видит и свой мир. Но ему была дана возможность увидеть больше, и он смотрел, и прислушивался, и жадно вбирал.

День, когда детям открывались Знания, был величайшим для всего хэимели, и посвящение заканчивалось священным праздником. Если человек не чтил знания и не придавал важности их получению, он не являлся человеком и не мог жить в хэимели. Он не был и Отмеченным, потому что знания дали Ваитюры и не стали бы брать себе в услужение отвергших такой ценный дар. И потому праздник в честь посвящения являлся самым важным для всех жителей. Во время него проводились самые торжественные обряды и приносились самые обильные жертвы. Ребенок же, появившийся на свет во время праздника, скорее всего, становился жрецом.

Этот праздник происходил раз в год, в определенное время, но для Охотника он не был самым главным. Его дань, его почитание Ваитюры получали каждый раз, когда Охотник работал с рисунками. После он всегда приносил жертву. Она не была столь обильной, как на празднике посвящения, но благодарность Охотника в его собственные дни прикосновения к Знанию всегда оставалась искренней и безмерной.

Из книги "Служащие Ваитюру" профессора Гриммюрграса

-- Почему мне нельзя принять участие в вашей пьесе?

Когда он увидел Тандри, заходящего в аудиторию, в которой только что читал лекцию, Гриммюрграс понял, что успел соскучиться по любознательному студенту, обладающему неоднозначным взглядом на мир. И хотя сам Гриммюрграс разделял не все точки зрения Тандри, ему было интересно его послушать. После метеоритного дождя прошло три дня, и такая возможность выдалась впервые. И что он услышал первым? Недоуменный вопрос и... ему послышалось, или в голосе Тандри звучало разочарование?

-- О какой пьесе идет речь?

Гриммюрграс собрал иллюстрации, которые демонстрировал студентам, и сложил их в портфель, пытаясь понять, что именно он успел пропустить. После яркого ужина с Льоусбьёрг стягивающаяся вокруг него петля событий словно бы ослабла, и хотя он помнил все то, что случилось с ним за последние дни, ощущение, будто все вернулось на круги своя, и он больше не главный участник происходящего, расслабило Гриммюрграса, даже окрылило. Он каждый вечер ужинал с Льоусбьёрг, но их разговоры сводились к обсуждению прошедшего дня, сумасшедшего для нее из-за подготовки к празднику и спокойного для него, умудряющегося не участвовать в этом безобразии. Но Главный Издатель больше не притрагивалась к крепким напиткам, так что ничего особенного в эти вечера не случалось.

Пьеса? Очень странно. Рукопись Гриммюрграса так и не всплыла, и он совсем забыл о том, что что-то писал. Не до того было. Да и его работа была научным трудом, монографией, если он верно определил жанр. Пьес он никогда не писал.