Поводок для пилигрима

Граф тщедушен, сутул, почти горбат, и невзрачен. Широкий с золотом ремень должен подчеркнуть не богатырскую грудь. В руках надушенный платочек, которым он постоянно обмахивается. Смотрит не на собеседника, а куда-то за спину. Плюс ко всему щека дергается в тике.

Удивительно! Дурак дураком, а выбился в люди. Его Лидия выперла из дома так он доскочил до тестя, тот подвязал к делу своего брата, дье Феера. Вдвоем они сумели так сказать проникнуть в Акхарам и теперь вовсю хозяйничали. Дядя как старший в фамилии, а граф как глава семьи. И вот этот глава семьи всякую свободную минуту припирался на свиданку со мной. Ладно бы жрачку, вести с полей, письма передавал или посылку перекинул. Лез со всякими дурными разговорами.

Пришлось отвлечься от грустных мыслей о побеге.

˗ Рано. Приходи через две декады, ˗ отвечаю недоброму гостю.

— Сознайся, силой донью Лидию склонял к измене? ˗ вопрос адюльтера волновал Гошена более всего.

Он словно при жизни супругу канонизировать решил. Либо добившись от меня признаний в прелюбодеянии, придушить и затем канонизировать. Лидия, покровительница всех рогоносцев! Не по заслугам почет!

— Силой? ˗ удивляюсь я. ˗ Ты наивный? Разве с женщинами можно силой? Оружие любит смазку, а баба ласку!

— Ласку говоришь? ˗ граф аж через перила перегнулся, рискуя свалится. Может Карлсона из себя возомнил? Тогда счастливого полета!

— Ласку-ласку, ˗ подтверждаю я. ˗ Если не запомнишь, приходи, повторю.

— Ах ты! Да я… — и прочие частицы и местоимения речи со слюной вместе.

Гошен в гневе развернулся и стремительно убежал. Обедать, наверное. Я посмотрел на корзинку, которую захватил с собой. Там сиротливо лежали два яблока и персик. Персик как продукт скоропортящийся съел. Кишки немного притихли. Глянул на голубей. Цып! Цып! Цып! Обошел башню по балкону в пятый или в шестой раз. Но сколько не гляди, облака не сложишь в волшебный мост. Да и облаков тут не бывает. Зато обзор замечательный…

…Пекарь, прощаясь, махал рукой жене. Бедняжка махала в ответ и вытирала платочком слезы, а сосед пекаря уже преодолел забор и расстегнул на штанах все пуговицы и пряжки.

У черного входа шустро разгружают крытый фургон. Аккуратные ящики живой струйкой утекают в амбар. Стоявший, на атасе" инвалид — левая нога поджата, костыль в правой подмышке — бдел во все глаза, но плохо. Два ухаря лет двенадцати выволокли один из ящиков через слуховое окно на крышу и спокойно его унесли.

Веселые, никакущие парни не могли попасть в улицу. Им мешали углы, прохожие, повозки, но больше всего путавшаяся под ногами их собственная тень. Наконец они нашли выход и дружно скакнули, желая прыжком преодолеть препятствие. Мировой рекорд не покорился. Тень оказалась не досягаемой. Троица повалилась оземь.

В школярне перемена и во дворе творилось нечто. Ледовое побоище — летний вариант.

Две шлюхи заигрывали и тянули пухленького, нарядненького, маменькиного сынка в подворотню. Третья, выдрав штакетину, караулила сладострастника, гарантируя ему незабываемый оргазм по темени.

На крыше дома играл скрипач. Маэстро произвел неизгладимое впечатление. Как подтверждение ˗ поклонники. Один с охотничьим луком, второй с булыжиной из мостовой.

Дородная тетка тащила упиравшегося пацаненка через шаг награждая его затрещинами. Навстречу ей выбежала мать и вырвала сынка из лап истязательницы. Обе в голос заговорили, замахали руками. Выслушав, что ей толкуют, мать незамедлительно принялась охаживать мальца. Тот вился ужом, взбрыкивал и плясал, уворачиваясь от хворостины. На базар-вокзал из дома появился мужчина и силой освободил несчастного. Мать, вытирая слезы, поведал отцу о деяниях наследника. Отцовская рука оказалась тяжелой. Пацана замотало из стороны в сторону. Из окон домов высунулись любопытствующие жильцы. На шум воспитательной работы приковылял древний дед. Он заслонил впалой грудью внучка и отпихнул сынка. Папаша, брызжа слюной и тыча пальцем, поведал дедушке о геройствах младшего поколения. Клюка старика взмыла вверх, что казацкая шашка. Пацан выгнулся в колесо, но изловчившись, вырвался от деда. Отбежав шагов десять что-то крикнул приведшей его тетки, та в ужасе отступила назад, показал язык матери и дальновидно пропустив отца, звезданул кизяком в дедулю. После чего благоразумно удрал…

М-да! Воля-вольная! А тут сиди за решеткой в темнице сырой*. Попробовал вспомнить, когда узнику удавалось слинять из подобной башни. За исключением царевны Несравненной Красоты ни одного случая. Прискорбно. Из-за меня ни кто скакать в высоту не станет. Косы нет. Бюста девятый номер тоже нет. Выискивать шанс к спасению придется самостоятельно. И шанс признаюсь был. От одной только мысли его реализации у меня сжималось все внутри и с наружи. Я даже думать начинал с заиканием.

На соседней башне не запланированное движение. Сам дье Феера. За него прятался граф. Я тихо выругался.

— Вы пришли пригласить меня на дружескую попойку? Спасибо. Я не пью, с кем попало.

˗ Ты знаешь кто я такой? ˗ голос у дье Феера каленый. В самый раз со жрицами споры вести.

Родственник ди Гошен монументально высок, резок в движениях и рыж. Лицо долгообразное, в рыхлинах прошедшего юношеского фурункулеза. Из-под кустистых бровей смотрят маленькие злые глазки. Чувствуешь себя Галилеем на последнем допросе у инквизиции.

˗ Попрошу мне не тыкать. Я как ни как князь.

— Имя моей племянницы опорочено, ˗ гневался дье Феера.

— Поклянитесь, что не совершали блуда! — потребовал его зятек.

— Запросто. Клянусь! — торжественно заявил я. Не поверили.

Оба, сыпля ругательствами в адрес моей родни и заверениями в неприглядности перспектив моего будущего, удалились.

Проводив их взглядом, отправился вторично обшаривать библиотеку. Перетрясал пыльные книги, заглядывал за корки, дергал полки, водил пальцем по рисунку деревянной резьбы. В душе я надеялся, щелкнет пружинка, коробченка откроется и там для меня два свитка. Подробная карта дальнейшего пути, с указанием питейных и увеселительных заведений и план эвакуации в более спокойное место, чем башня Мергера.

Ничего такого я не нашел. Вообще ничего. О реликвии Берена лучше не упоминать.

Плащаница имела крайне затрапезный вид. Старая, грязная и испачканная. Толи в нее сморкались, презрев ценность реликвии, толи подстилали, когда девственниц третировали и на нее набежало. Поди, разбери. Но одно могу сказать, будь она целехонька польза от нее не большая. Вышита на ней не карта, а изречение на каком-то древнеишачьем. Мое высоковольтное академическое образование помогло изречение прочесть. Сомневаюсь, что из живущих кроме меня на подобное способен. Надпись, в переводе на понятный язык, гласила: Дурная голова ногам покоя не дает. Шутник был этот Берен.

Реликвия реликвией, а придется впрягаться в строительно-такелажные работы. С башни приценился к предстоящему монтажу. Ширина крепостной стены подо мной три метра, от силы. Многовато. И главное не видно, что там за ней. Вода это понятно. Но как близко. Может там под берегом баржу затопили.

Вернулся в башню, съел яблоко и глотнул мадеры для включения резервов организма. Продовольственных запасов оставалось ˗ дно в корзинке видать.

Растащив столы в сторону, кинжалом попробовал крепость досок пола. Строили хорошо, не придерешься. Два часа трудов и потов закончились маленькой победой. Расшатал плаху и она вот-вот должна была выйти из гнезда.

На башне пробили десятую Декту. Прервался на минутку, перевести дух.

— Дон Вирхофф, — позвал меня женский голос.

Я вышел на балкон и остановился в пролете перил. Итта ди Юмм?! Снова в своем темном в серебре платье. Неотразима и мила!

— Несказанно счастлив вас видеть! — поприветствовал я её поклоном.

— Вижу, вы не удручены своим положением, ˗ в голосе поучительная нотка. Вот что бывает с теми, кто нарушает правила и порядок!

— Придаюсь размышлениям. Знаете очень полезно иметь время и место для работы над ошибками. Жизнь конечно не тетрадь по чистописанию, не перепишешь, но должные выводы сделаешь.