Дорога забытого знания (СИ)

   Стабильность испортила меня, расслабила, превратила в комнатный цветок. Страшно представить, я жила на одном месте, ходила на одну и ту же работу, бегала по одному и тому же маршруту больше года. Я покрылась пылью, как бесполезный сувенир, еще немного, и из ног вырастут корни, и тогда я никогда не смогу съехать с проторенной колеи.

   Концерт закончился, музыка смолкла. Я осталась на месте.

   ― Пошли, ― тронула меня за плечо Зиэн.

   ― Подожди, ― сказала я. ― Возьму отпечаток у вокалиста на память.

   В Каморки идти не хотелось. Я уже провела там слишком много времени, и мысль об еще одной ночи на том же месте вдруг показалась невыносимой. В голову приходили безумные мысли о диких поступках, чтобы отсрочить момент возвращения в рутину. Можно украсть повозку и поехать из города в сторону моря сегодня же. Впрочем, я понимала, насколько это глупо и опасно. Меня догонят, как только закончится ресурс, и тогда сегодняшняя обыденность будет казаться сказочным садом. Но я вырвусь из колеи, устроюсь работать в караван торговцев, кем угодно, хоть конюхом и зазывалой. Не останусь здесь. Надо только подумать. Жалко, в Институт идти не с чем, но сидя в цеху много ресурса не наберешь, все равно нужно что-то менять.

   Я встала в очередь или, вернее, бурлящую толпу фанатов. Здесь прыгало, толкалось, обнималось человек сто, не меньше. Слышались обрывки уже знакомых песен, исполняемых пьяными голосами, пахло молодостью и элем.

   ― Я тогда пойду, мне завтра рано вставать, срочный заказ, ― виновато сказала Зиэн, оглядывая кипучую человеческую массу. ― Ты не задерживайся.

   ― Конечно, ― с облегчением сказала я. Не хотелось разговаривать и обсуждать концерт сегодня. ― Все в порядке, у меня полно ресурса, не беспокойся! Передавай Эмми привет и скажи, чтобы ложилась спать, не дожидаясь меня. Приду тихо, будить не буду. Интересных тебе снов!

   ― А тебе ― отлично провести время, ― улыбнулась художница.

   Я обыскала все свои карманы, не зная, что надеюсь найти. Со времени пробуждения у меня не было ни платков, ни бумаги. Наконец решила ― пусть ставит печать на рукав. Вышью, будет напоминать.

   Когда подошла моя очередь, я подняла к вокалисту руку. Натянула рукав на костяшки пальцев, зажала ткань в кулаке.

   Ким Роаден быстро поставил печать на рукав и наклонился посмотреть на меня. Я улыбнулась, стараясь вложить в эту улыбку всю признательность за то, что проснулось во мне. За то, что в жизни появился смысл, а не только отчаянная цель узнать, кто я. Ким замер на мгновение, наклонился еще ниже и произнес негромко:

   ― Так вот для кого я пел. Ты мне нравишься.

   ― Ты мне тоже, ― ответила я.

   ― Хочешь провести ночь со мной сегодня?

   ― Хочу.

   ― Так просто? ― удивился он.

   ― А должно быть сложно? ― спросила я с вызовом.

   Вместо ответа он взял меня за руки и поднял на сцену легко:

   ― Сейчас я закончу здесь, ― сказал Ким, ― и ты расскажешь мне о себе.

  Глава 17

   Я открыла глаза и посмотрела на потолок фургона, в центре которого красовался настежь открытый люк. В люке виднелось небо, необычно синее и яркое для осеннего дня. Было раннее утро и было свежо и зябко.

   На стене фургона, прямо передо мной, висела старая карта, вся испещренная мелкими пометками, расчерченная извилистыми линиями, выцветшая на солнце и с оторванным углом. На противоположной стене ― гитара с изображенной на корпусе обнаженной девушкой. Гармоничный рисунок, изгибы женской фигуры, как отражение форм инструмента.

   Фургон был небольшой, но не тесный, и в нем удивительно пахло дорогой. Свободой. И приключениями. Странный запах, сочетающий аромат сосен, дегтя, которым смазывают колеса, и дыма от костра.

   Ким сидел рядом и внимательно смотрел на меня, словно пытаясь разрешить некий вопрос.

   ― Скажи свое имя, ― потребовал он, когда увидел, что я открыла глаза.

   ― Кори, ― ответила я, ― а в чем дело?

   ― Красивое имя, ― растерянно отметил он. ― Почему ты не сказала вчера? Это странно.

   ― Не уверена, что это правда мое имя, ― объяснила я, ― а мне почему-то было принципиально не врать.

   ― А сейчас это уже не критично? ― улыбнулся Ким. Улыбка у него была светлая и вместе с тем какая-то немного нахальная, как будто он оценивал меня, точно уверенный в своем праве на это.

   ― Да, сейчас меня уже отпустило, ― подтвердила я. ― Это все был эль и твои песни. Сейчас я уже готова врать и хочу торговаться. Еще пара вопросов, и я потребую от тебя информации взамен. Уверена, тебе есть что рассказать.

   ― Есть, ― согласился он. ― Но сначала я. У меня появился еще один вопрос ― как можно сомневаться в своем имени?

   ― Я стертая, ― призналась я. Мне не хотелось этого говорить, но я терпеть не могу разводить тайны на пустом месте.

   ― Ого! ― восхитился он, ― Первый раз встречаю кого-то из вас вживую.

   Ким оперся на согнутый локоть и задумался на минуту. На руке, во все плечо, у него была сложная, очень реалистичная татуировка ― отведенный в сторону кусок кожи, обнажающий разорванную плоть и кость под ней. Рисунок вызывал легкое естественное отвращение и вместе с тем странное физическое влечение. Я отвела глаза. Вдруг захотелось, чтобы Ким позвал меня с собой. Пусть ненадолго, на один короткий тур. Чтобы ночевать в этом фургоне, чтобы узнать, как на самом деле выглядят линии, нарисованные на потрепанной карте.

   ― Кори, ― сказал музыкант, словно прочитав мои мысли, ― поехали с нами? Ты расскажешь о себе, я напишу о тебе песню.

   ― Вот песню точно не стоит, ― возмутилась я. У нас не принято писать истории и песни о еще живых людях. ― А насчет поехать... У меня же здесь...

   Я села. Это не могло быть так легко, наверняка я что-то забыла и не учла. Но разве я могла мечтать еще о чем-то еще? Дорога, и свобода, бесконечный путь, вся жизнь ― путь.

   ― Что у тебя здесь? ― заинтересованно спросил Ким.

   Я задумалась. Вспоминала цех, перепачканные красками руки, глаза, сведенные в одну точку. Время, которое мучительно медленно наматывается на минутную стрелку часов.

   ― Ничего, ― ответила я, ― Совсем ничего. Низкооплачиваемая работа, которую я не люблю. Жилье, за которое мне нечем платить. Друзья, которые без меня переживут.

   ― Это значит да? ― усмехнулся он.

   ― Это значит да, ― подтвердила я.

   Когда мы тронулись, Ким ушел в соседний фургон обсудить итоги вчерашнего выступления. Возможно, он сделал это специально, чтобы оставить меня наедине с ней.

   Фургон Кима был замыкающим в цепочке. Я сидела, свесив ноги в открытую заднюю дверь, и смотрела на нее.

   Она была в тысячу крат лучше, чем в моей мечте. На тысячу слов прекрасней, чем я могу описать. Она пахла пылью после дождя, и соснами, и солнцем. Разнообразней, чем узор огня, каждый поворот как восхитительная история. Моя единственная настоящая любовь, которую я сохранила, даже когда потеряла себя. Ради которой я была способна на необдуманные иррациональные поступки. Ради которой уезжала от Института, от ответов на мой вопрос.