Девять принцев Амбера .Тетралогия

— Пап, привет.

С запада, как золотой Фрисби, подплывало Колесо-призрак.

— Доброе утро, Призрак.

— Зачем ты оставляешь это устройство? Это одно из самых мощных орудий, какие мне приходилось видеть.

— Я не оставляю его. Я собираюсь вызвать Знак Логруса и, по-моему, вряд ли они поладят. Не уверен даже, насколько я сам буду по душе Логрусу теперь, когда несу в себе настройку на Лабиринт более высокого порядка.

— Может, мне лучше уйти, а вернуться позже?

— Держись неподалеку, — велел я. — Может, если возникнут проблемы, ты сумеешь вытащить меня отсюда.

Потом я вызвал Знак Логруса, и тот явился, нависнув надо мной, но ничего не случилось. Я переместил часть сознания в Камень. Он висел на валуне неподалеку. Через него я сумел воспринять Логрус с другой точки зрения. Жуть. Но и это обошлось без последствий. Снова сконцентрировав мысленным усилием свою волю, я взялся за Логрусовы отростки и потянулся. Не прошло и минуты, как передо мной оказалась тарелка молочных оладий, колбаса, чашка кофе и стакан апельсинового сока.

— Я мог бы доставить тебе это быстрее, — заметил Призрак.

— Не сомневаюсь. Я просто проверял системы.

Во время еды я мысленно пытался рассортировать свои дела по степени важности. Отправив тарелки туда, откуда они появились, я забрал Камень, повесил его на шею и поднялся.

— О’кей, Призрак. Пора возвращаться в Амбер, — сказал я.

Он стал шире, разомкнулся, опустился пониже — и вот уже передо мной золотая арка. Я шагнул вперед… в свою комнату.

— Спасибо, — сказал я.

— Не за что, пап. Слушай, у меня вопрос: ты не заметил ничего странного в поведении Логруса, когда добывал себе завтрак?

— Ты о чем? — спросил я, отправляясь мыть руки.

— Начнем с физических ощущений. Он не казался тебе… липким?

— Странное определение, — удивился я. — Но раз уж мы заговорили об этом, да, мне показалось, что на разъединение ушло чуть больше времени, чем обычно. А почему ты спросил?

— Мне только что пришла в голову странная мысль. Ты можешь творить волшебство с помощью Лабиринта?

— Да, но с Логрусом получается лучше.

— Будь у тебя возможность, ты мог бы попробовать с обоими, а потом сравнить.

— Зачем?

— У меня и впрямь возникли кое-какие подозрения. Как только проверю, тут же расскажу тебе.

И Колесо-призрак исчезло.

— Вот дерьмо, — сказал я ему вслед и принялся плескать водой в лицо.

Потом я выглянул в окно. Там тихо пролетали снежные хлопья. Из ящика письменного стола я достал ключ. Мне хотелось поскорей избавиться от нескольких вещей. Выйдя в коридор, я не успел сделать и несколько шагов, как услышал знакомый звук. Я прислушался, потом прошел мимо лестницы, и чем ближе подходил к библиотеке, тем объемнее становился звук. К тому времени, как я добрался до длинного коридора, где она находилась, мне стало ясно, что вернулся Рэндом — кто же еще умел так барабанить? А если и умел, кто осмелился бы воспользоваться барабанами Короля? Постояв немного в раздумье, я оставил полуоткрытую дверь библиотеки позади и свернул за угол направо. Моим первым желанием было войти, отдать Рэндому Камень Правосудия и попытаться объяснить, что произошло. Потом вспомнились слова Флоры: честность, прямота и открытость здесь не доведут до добра. Верить ей не очень хотелось, пусть даже она и сформулировала некое общее правило, но мне удалось сообразить, что в данном случае объяснения отнимут уйму времени, а ведь я хотел перейти к другим делам, заняться которыми, кстати, мне могут просто запретить. Коридор привел меня к дальнему входу в обеденный зал, а быстрая проверка показала, что в нем никого нет. Прекрасно. Я припомнил, что с правой стороны зала есть раздвижная панель. Через нее можно попасть в полую часть стены по соседству с библиотекой, отыскать там не то деревянные штифты, не то лесенку и взобраться к потайному ходу на галерею библиотеки. Если же сойти по ней вниз, попадешь к винтовой лестнице, которая приведет в пещеры под Замком. Я надеялся, что мне никогда не придется исследовать эту часть Замка, но сейчас, хорошо зная семейные традиции, решил чуточку пошпионить, потому что, услышав несколько невнятных реплик, донесшихся из-за полуприкрытой двери, понял, что Рэндом там не один. Если знание действительно сила, то мне необходима вся информация, какую только я сумею раздобыть, поскольку последнее время я чувствовал себя очень уязвимым. Панель скользнула в сторону, и вот уже я внутри стены. Отправив вперед свой духовный свет, я вскарабкался наверх и медленно, осторожно отодвинул вторую панель, выходящую на галерею, чувствуя благодарность тому, кто додумался замаскировать ее широким креслом. Из-за его правой ручки можно было следить за всеми, не слишком опасаясь, что тебя обнаружат. Оттуда был хорошо виден северный конец комнаты. Рэндом барабанил, а Мартин, затянутый в кожу, увешанный цепочками, сидел перед ним и слушал. Рэндом вытворял такое, чего я в жизни не видел. Он играл пятью палочками. По одной у него было в каждой руке, по одной зажато под мышками, и одну он держал в зубах. Играя, он жонглировал ими. Та, что была зажата в зубах, оказывалась справа под мышкой, а ее предшественница перекочевывала оттуда в правую руку; палочка, которая была там до нее, отправлялась в левую руку; четвертая уже торчала из-под мышки слева, а та, которая только что была там, уже оказывалась зажатой в зубах, и он ни разу не ошибся. Это гипнотизировало. Я не мог отвести глаз, пока Рэндом не закончил свой номер. «Фьюжн»-барабанщик вряд ли стал бы мечтать о старенькой установке Рэндома — ни прозрачного пластика, ни тарелок размером с боевой щит, ни целого набора тамтамов с парой басов, к тому же она не сияла, как огненное кольцо вокруг Корал. Рэндом обзавелся своей установкой еще до того, как шнуры стали тонкими и нервными, басы сели, а тарелки подцепили акромегалию и стали гудеть.

— Никогда еще такого не видел, — донесся голос Мартина.

Рэндом пожал плечами:

— Немножко повалял дурака. Я выучился этому в тридцатые годы у Фредди Мура, не то в «Виктории», не то в «Виллидж Вэнгард», он тогда играл с Артом Хоудсом и Максом Камински. Забыл, где именно. В варьете тогда еще не было микрофонов, и освещение было скверным. Чтобы держать зал, приходилось вот так выпендриваться или же забавно одеваться.

— Так угождать толпе? Позор!

— Ага, вам, ребята, никому бы и в голову не пришло вырядиться или расшвырять вокруг себя инструменты.

Наступила тишина, а выражения лица Мартина мне никак не удавалась увидеть. Наконец он сказал:

— Я не то имел в виду.

— Я тоже, — ответил Рэндом. Потом три палочки полетели вниз, и он снова заиграл.

Откинувшись назад, я внимательно слушал. И вдруг, ошарашенный, понял, что, кроме барабана, слышу еще и альт-саксофон. Когда я снова посмотрел на них, Мартин по-прежнему стоял ко мне спиной и играл. Наверное, саксофон лежал на полу за стулом. Получалось нечто в духе Ричи Коула, что мне, в общем, понравилось, но немного и удивило. Хотя я и наслаждался их игрой, меня не покидало чувство, что сейчас мне в этой комнате делать нечего. Я осторожно отступил назад, отодвинул панель, вернул ее на место, спустился вниз и, выйдя из стены, решил, что сейчас мне лучше пройти через обеденный зал, чтобы не появляться еще раз у дверей в библиотеку. Еще какое-то время я слышал музыку и очень жалел, что не знаю заклинания, которым Мондор заключает звуки в драгоценные камни, хотя неизвестно, как, скажем, Камень Правосудия отнесся бы к тому, что в него поместили «Блюз Диких». Я собирался пройти по восточному коридору туда, где по соседству с моими апартаментами он вливается в северный коридор, свернуть там налево, подняться по лестнице к королевским покоям, постучаться и вернуть Камень Виале. Я надеялся, что сумею заставить ее выслушать приготовленный мной водопад объяснений и оправданий. О многом можно было бы умолчать: она знает не все и поэтому не станет расспрашивать о деталях. Конечно, в конце концов Рэндом доберется до меня и уж он-то докопается до всего. Но чем позже, тем лучше. Я прошел мимо покоев отца. Ключ был при мне, и позже я рассчитывал здесь остановиться. Но, раз уж я оказался здесь, можно сэкономить время. Я отпер дверь и вошел в комнату. Серебряная роза с бутонами, стоявшая в вазе на туалетном столике, исчезла. Странно. Я шагнул вперед. Из соседней комнаты доносились голоса — слишком тихие, чтобы понять, о чем говорят. Я оцепенел. Может, там и отец! И он не один. Но не могу же я вот так, запросто, ворваться в чужие покои, даже если это покои моего отца. Тем более, что для того, чтобы попасть сюда, мне пришлось раздобыть ключ и отпереть входную дверь. Мне вдруг стало страшно неловко. Захотелось побыстрее уйти. Я отстегнул перевязь с Грейсвандиром. Не смея носить его больше, я повесил меч на одну из торчавших у двери деревянных вешалок рядом с коротким плащом, который заметил только теперь. Потом выскользнул из комнаты и тихо запер за собой дверь. Неловко. Он что же, и вправду все время уходил и приходил, никем не замеченный? Или в его покоях происходит что-то необычное? Мне приходилось иногда слышать пересуды о том, что в некоторых из старых комнат есть двери sab specie spatium. Стоит сообразить, как заставить их работать, и получишь массу дополнительного места для хранения вещей плюс личный вход и выход. Еще одно, о чем мне стоило бы спросить Дворкина. Вдруг и у меня под кроватью завалялась карманная вселенная? Никогда туда, не заглядывал. Я повернулся и быстро пошел прочь. Дойдя до угла, замедлил шаг. Дворкин считал, что от Лабиринта меня защитил Камень Правосудия, который был со мной, если только Лабиринт и впрямь пытался мне навредить. В то же время, если слишком долго носить Камень, он сам может причинить владельцу вред. Значит, Дворкин советовал мне отдохнуть, а потом мысленно пройти через матрицу Камня, чтобы создать себе подобие более могущественной силы, а также обезопасить себя от нападения самого Лабиринта. Нападение Лабиринта — это только предположение. Конечно, всего лишь предположение, и только. Добравшись до пересечения коридоров, я помедлил. Пойти налево — значило оказаться у лестницы, прямо — в своих покоях, которые расположены напротив покоев Бенедикта. По левую руку от меня, наискосок, была гостиная. Я зашел туда, опустился в массивное кресло в углу. Хотелось только одного — разобраться с врагами, помочь друзьям, вычеркнуть свое имя из всех черных списков, в которых оно сейчас было, найти отца и как-нибудь договориться со спящей ти’га. Потом уж можно будет подумать о том, не продолжить ли прерванное странствие. Тут я понял: чтобы все это осуществилось, мне необходимо задать вопрос, уже ставший почти риторическим: хочу ли я посвятить Рэндома в свои дела? Задумавшись о том, как он играет в библиотеке со своим сыном, ставшим почти чужим, я понял, что когда-то Рэндом был весьма вольным, независимым и не слишком приятным малым. Что на самом деле ему вовсе не хотелось править этим прообразом всех миров. Но женитьба, рождение сына и выбор Единорога, кажется, оказали на него большое влияние — углубили характер, укрепили волю. Сейчас у него, похоже, было полно проблем с Кашфой и Бегмой. Не исключено, что он только что совершил убийство и согласился на не слишком выгодный договор, чтобы ни одна из сложных политических сил Золотого Круга не получила преимуществ. И как знать, что и где еще может происходить в его владениях? И нужно ли мне втягивать его в то, с чем отлично можно справиться самому? Ведь, если уж на то пошло, умнее он никогда не был. Напротив, втяни я его в свои дела, может статься, что он наложит на меня ограничения и помешает мне заниматься не терпящими отлагательств текущими делами. Кроме того, есть опасность, что Рэндом, кстати, поднимет вопрос, который год назад мы отложили. Я никогда не присягал на верность Амберу. Меня никто никогда не просил об этом. В конце концов я сын Корвина, пришел в Амбер по своей воле перед тем, как отправиться в Отражение Земля, чтобы некоторое время пожить там. Я часто возвращался сюда и был как-будто в хороших отношениях со всеми. Я действительно не мог понять, почему идея двойного подданства неприемлема для моих родственников. Я бы предпочел, чтобы этот вопрос не возникал. Мысль, что меня силой заставят выбирать между Амбером и Двором, мне не понравилась. Это не удалось ни Единорогу со Змеей, ни Лабиринту с Логрусом, и ни для одной из королевских фамилий делать выбор я тоже не собирался. Так я пришел к выводу, что Виале мою историю нельзя преподносить даже в общих чертах. Любая версия в конце концов потребует полного отчета. Если уж вернуть Камень потихоньку, не объясняя, где он был, никто не станет задавать никаких вопросов, и все обойдется. Если тебя ни о чем не спрашивают, не нужно и лгать. Я еще немного поразмышлял над этим. Что же получится в результате? Я избавлю усталого, озабоченного человека от бремени дополнительных проблем. По большей части дела мои были таковы, что Рэндом не мог бы ничем помочь, да и не должен был бы. Что бы ни происходило между Лабиринтом и Логрусом, оно, кажется, имело значение только как метафизическая проблема. Непонятно, что плохого или хорошего можно извлечь из нее, чтобы потом воспользоваться. А если я замечу какую-то опасность, то всегда смогу рассказать Рэндому всю историю целиком. Ладно. Вот один из приятных моментов в размышлениях. Поразмыслишь — и чувствуешь себя скорее добродетельным, чем виноватым. Я потянулся.