Жемчужница (СИ)

========== Восемнадцатая волна ==========

Вставать совершенно не было желания. Алане казалось, что вокруг разлилось тёплое море, омывающее её своими ласковыми течениями, и что пышные плавники мерно покачиваются в такт движениям воды и длинные заплетённые в толстые косы волосы парят, мягко касаясь кожи лица. У неё внутри словно это самое море разлилось – так хорошо и ленно было.

Отчего просыпаться и не хотелось.

Во всем теле поселилась нега, и мышцы чувствовались такими расслабленными, такими неподъёмными, что даже двигаться не хотелось. Алана широко зевнула, ощущая на своей талии тяжёлые мужские руки, и тут же счастливо разулыбалась, особо даже не понимая причины этой радости.

А потом вдруг в голове всплыло вчерашнее действо, и лицо залила обжигающая краска.

О духи, что это вообще было?

Алана крепко зажмурилась и, напряжённо поджав ноги, потянулась ладонью вниз, где тут же что-то отозвалось жаркой истомой.

…очень приятной истомой.

Тики заворочался и прижал ее крепче к себе, заставив едва слышно охнуть и заметно задрожать. Потому что они вчера… и Тики…

Тики стонал, о океан. Оттого, что она с ним делала. Она – неумелая, незнающая, действующая просто по наитию! Ему было хорошо с ней.

Было же, да?

Девушка закопошилась, высвобождаясь из чужих объятий, и села, легко потягиваясь и с улыбкой глядя на разметавшего на соседнем лежаке Изу, ночью от духоты, наверное, скинувшего с себя покрывало. Щеки горели, но худо не было определенно.

Она ведь не нарушила закон, правда?

Формально она ведь ничего не нарушила, они просто…

Им было просто очень хорошо, и Тики стонал так красиво и так сладко, словно Алана сделала что-то необыкновенное, хотя она просто терлась об него. О… о ту его часть тела, которая выпирала из шаровар.

…Тики же точно было хорошо с ней?

Девушка потерла лицо руками и прикусила губу, чувствуя, как все в теле горит и отзывается на одну только мысль о том, что… что они могут повторить это.

О духи, Алана же совершенно ничего не знала про то, как ублажать мужчину! Она даже не знала, как можно было доставить удовольствие себе – никто никогда не говорил ей об этом! Сначала ей было слишком мало лет для таких интимных знаний, а потом просто не осталось уже никого, кто мог бы рассказать и поделиться.

Алана чувствовала себя маленькой девочкой, впервые услышавшей о том, что русалка могла отдать себя тритону, – потому что ощущение смущения и потерянности окутало её примерно так же, как и тогда.

А Тики так нежно и так горячо касался её, одаривал редкими поцелуями, приглушённо стонал – и Алана с восторгом ловила его вздохи, ощущая себя невозможно счастливой. А потом… а потом её прошило волной удовольствия, окатившей жаром всё тело, и вспоминать об этом было настолько же смущающе, насколько и приятно.

Внизу живота вновь всё затеплело, и Алана, встряхнув головой, попыталась выбраться из объятий как можно аккуратней, чтобы не разбудить Тики.

О океан, если в следующий раз дело зайдёт дальше, сможет ли он остановиться? Сможет ли остановиться сама девушка? Сможет ли отказаться от этого заполняющего все внутренности наслаждения?

…впрочем, так ли это было важно, если она все равно хотела упросить отца оставить ее здесь, на суше? Сейчас, когда она вспоминала, насколько редко он навещал ее в бухте, эта перспектива уже не казалась ей настолько заоблачной. Может, девушка утешала себя так, конечно, но все же. Ведь она не собиралась ничего ломать и крушить, здесь семья, и она будет счастлива.

Тики повернулся на спину и наморщил нос во сне, делаясь на какое-то мгновение смешным и совсем домашним, – и вдруг открыл глаза.

– Собираешься от меня сбежать? – его хриплый со сна голос снова заставил девушку вспомнить о вчерашних событиях и налиться жарким румянцем.

Девушка поспешно замотала головой, заставив себя забыть о том, как они посреди ночи ходили к реке, чтобы застирать белье, и против воли захихикала, буквально чувствуя, как к горлу подкатывает какое-то совершенно неуместное веселье. Тики дернул уголком губ в какой-то до ужаса понимающей усмешке и сел, привлекая ее к себе.

– Ну и что ты успела себе понадумать, душенька? – мягко поинтересовался он.

Алана зарделась, слишком стесняясь говорить, что думала она о том, как бы ей хотелось ещё раз прижаться к Тики, как бы ей вновь хотелось чувствовать себя оголённым нервом, открытой раной, кровоточащей без перерыва. О, как же это было похоже на то, как она обычно билась о камни: это словно бы очищение, истома в теле, удовлетворение. Только сейчас – без боли. Без тянущей боли, без загнивающих ран, без вытекающей с ядом крови.

Это было так прекрасно, что нестерпимо хотелось ещё. Алана, конечно, знала, как всё это будет выглядеть (видела, она видела это все одиннадцать раз), и до недавнего времени, честно говоря, боялась будущего мужа и того, что между ними случится. Но она даже и не думала, что это может быть так приятно! А Тики лишь просто приласкал её – не… не… сделал своей, а лишь просто приласкал!

О духи, как же ей уже просто хотелось отдаться ему. Так хотелось, что при мысли об этом в груди всё заходилось, а в низу живота теплело.

Но так же было нельзя.

Она же была царевной. Она же была русалкой. Она должна была соблюдать законы морского царства.

Она должна будет отдать себя лишь своему мужу.

– Да вот, думаю, что стоит сбавить темпы, – со смешком отшутилась Алана, уткнувшись носом мужчине в шею, и просто не в силах смотреть на него.

Тики погладил ее по спине и зарылся пальцами в волосы – они снова ниспадали волной на плечи, как бывало каждое утро, и девушка не успела заплести еще даже самой маленькой косички.

– Ну ты же моя невеста, – со смешком припомнил ей ее горячечно брошенные слова он, чуть задирая на ней ночное платье и несильно кусая ее за ухо.

Алана закраснелась, чувствуя неимоверный стыд пополам со столь же сильным удовлетворением, и все-таки тесно прижалась к нему вопреки собственным словам о том, что им стоило бы замедлиться.

– Я… я… я просто… просто… – смущенно пробормотала она, не зная, как признаться, что хочет еще, и боясь предать законы своего народа. И – боясь показаться слишком навязчивой и распущенной.

Потому что если Тики сдерживался все это время, то не… не стоит…

Мужчина чуть отстранился и легко поцеловал ее в уголок губ, призывая приоткрыть рот и ответить. Ведь в поцелуях нет ничего зазорного и противозаконного, а еще это так безумно приятно, что можно легко потерять голову.

…и ощутить, как между ног все опять увлажняется и теплеет.

Неужели так теперь будет каждое утро? О океан, да она же просто не выдержит и… и… что?

Тики оторвался от нее и напоследок чмокнул в нос.

– Я знаю, что тебе страшно, – сказал он спокойно и ободряюще улыбнулся. – Но все будет в порядке, честное слово.

Страшно? Ей было страшно?

…ей было страшно.

Она боялась того, что произойдёт. Она боялась будущего. Боялась скорого расставания. Бояласьбояласьбоялась.

Алана шумно выдохнула, встряхнув головой, чтобы избавиться от грустных мыслей. Вся истома тут же испарилась, заменившись волнением и вновь накатившей болью от огромного количества синяков и царапин, и девушка даже позволила себе слабую усмешку – Тики словно высасывал из неё всё негативное. Как и обещал, когда застал её за этим стыдным ужасным занятием.

Но сейчас… ох, она же могла довериться ему, да? Могла хоть раз сбросить с себя всю ответственность, забыть про свои обязательства, полностью окунуться во что-то приятное (наконец-то хоть что-то приятное в её наполненной одними страданиями жизни).

Алана кивнула, улыбнувшись, и потёрлась носом о щеку хохотнувшего в ответ Тики.

Тот сверкнул глазами, хитро ухмыльнувшись, и поиграл бровями, заставляя девушку прыснуть.

– Да и к тому же, такие маленькие шалости, – Алану тут же вспыхнула, как спичка, и снаружи, и внутри, и Микк довольно продолжил: – в них нет ничего страшного и противозаконного.