Жемчужница (СИ)

Алана, чувствуя, как в груди разливается беспокойство, как волнение и паника буквально затапливают её, аккуратно прижалась к спине мужчины, накрывая его своим телом ото всех бед, и прошептала так ласково, как только могла:

– Вы – одно целое, Неа. А потому ничто не способно разделить вас, даже вы сами.

Мужчина дёрнулся, как-то слишком обречённо хохотнув, словно совершенно не верил ей, и Алана, потеревшись носом о его шею, продолжила шептать, продолжила успокаивать его, вверять эту уверенность, что всё будет хорошо:

– Он придёт к тебе совсем скоро, и придёт не за тем, чтобы вновь убегать, а за тем, чтобы попросить прощения.

Неа замотал головой, отрицая всё это, отказываясь воспринимать, и его чёрная бедная душа беззвучно хлюпнула, будто была сгустком жижи, а не света.

– Ты слишком устал быть вдалеке от него, а он слишком устал мучить себя своими же мыслями. Неа, если болен ты, – мужчина протестующе замычал, порываясь скинуть Алану, желая сбежать из её объятий, но девушка прижалась к нему лишь крепче, – то болен и он.

– Да ведь он… – мужчина вскинулся и замер, глядя на девушку полным отчаянной надежды взглядом. – Он же говорит, это болезнь, и я… меня это так бесит!

Алана дернулась, пугаясь его порыва, потому что душа его полыхнула, даже не обжигая, а как будто грозя сразу испепелить, но тут же заставила себя прекратить панику.

Это же был Неа, которого она хорошо знала и который был ее хорошим другом. Ее родственником! И ему надо помочь!

– Все хорошо, Неа, – шелковым голосом зашептала она, наклоняясь к нему поближе мягко чмокая в висок. – Он очень любит тебя, и он к тебе обязательно придет. Это самое важное.

– Он считает эти чувства болезнью, – ядовито отозвался Неа, горько хохотнув, и прикрыл глаза, покачав головой. – Всё это бесполезно, Алана, – наконец выдохнул он, пряча взгляд, и вновь спрятал лицо в ладонях, напоминая потерявшегося ребёнка, который уже просто устал искать правильный путь.

Девушка вздохнула, погладив мужчину по плечам, и улыбнулась, вдруг вспомнив Укру. Та, как ни странно, тоже звала свою влюблённость болезнью поначалу, а потом… а потом Ялд, всегда тихий и спокойный, поцеловал её, лишившуюся плавников, у отца на виду и мрачно сказал, что никому не позволит забрать у него любимую сестру.

Алана хохотнула, заставляя Неа обиженно поджать губы, и потёрлась носом о его ухо.

– Вы слишком похожи на Ялда с Укрой, – шепнула она, погружаясь в собственные воспоминания. – Она тоже отрицала всё, звала болезнью свою любовь…

– Что? – потеряно перебил её Неа, и Алана довольно прищурилась, коря себя за то, что ещё в самом начале не вспомнила эту историю. Но разве могла она подумать, что её вообще придётся вспоминать? Те годы слишком зыбки в её памяти, они слишком эфемерны и воздушны – и слишком хрупки, чтобы лишний раз к ним прикасаться.

– Моя сестра Укра влюбилась в собственного близнеца, Неа. А тот, в свою очередь, безумно любил её, – пояснила она, ласково водя пальцами по ладони неверяще распахнувшего глаза мужчины. – И, не поверишь, она тоже называла всё это

болезнью.

Старший Уолкер вскинулся, ошеломленно приоткрыл рот, вперив взгляд в улыбающееся лицо девушки, и напряженно сжал ее ладонь в своих – так сильно, что Алана едва удержала себя от болезненной гримасы. Потому что не тот был момент, чтобы капризничать – ее слова заставили Неа просветлеть и оживиться, а это дорогого стоило.

– И… что же случилось с ними? – произнес он одними губами – словно это было действительно важно и могло как-то предречь его собственное будущее.

И Алана без колебаний ему ответила, уже почти привычно опуская подробности их смерти – потому что хватит, хватит, хватит убивать себя этим, у нее ведь есть люди, которым она еще может как-то помочь:

– Они пожениться хотели, Неа. Отец не был против и если ворчал – то только для вида. Потому что для нас это… не помеха. Напротив – Укру не пришлось бы отдавать в чужой род. Не пришлось бы разбазаривать уникальный дар.

– Слезы и кровь, – Неа понимающе кивнул и, прикусив губу, осторожно поинтересовался, явно боясь ее ранить (за что девушка прониклась к нему еще большей симпатией): – А… почему они не поженились? Ты же сказала…

– Они не успели, Неа, – Алана вздохнула и снова мягко погладила его по руке. – Но вы – можете успеть. У Маны много колючек в черепушке, – она коротко ухмыльнулась, мысленно признавая, что и у нее самой их не меньше, – но он правда любит тебя и даже своими действиями… он не хотел зла.

– Значит, – мужчина прикусил губу и запустил пятерню в волосы. – Значит, вот как… И ты уверена, что все будет в порядке? – снова как будто на всякий случай уточнил он. – Что Мана придет и…

– И все будет хорошо, – со знанием дела кивнула Алана. На самом деле она, конечно, не была уверена, что младший Уолкер придет к старшему вот прямо сегодня, но… но Неа надо ведь как-то приободрить, верно?

Мужчина шумно, с присвистом втянул в себя носом воздух и, на мгновенье стиснув девушку в объятиях, по-свойски чмокнул в щеку и резко поднялся на ноги.

– Пойду-ка я искупаюсь, – сообщил он с легкой улыбкой. – И скажу Тики, что тебе нужно еще еды, потому что медведь-Неа все взял и испортил.

Алана благодарно ему кивнула и рассмеялась. Кажется, день сегодня выдался каким-то особенно плодотворным.

А потому она с радостью потянулась, чувствуя себя невероятно уставшей, и перекинула тяжёлые волосы на грудь, намереваясь хоть как-то их заплести, а то узлы узлами, а пряди всё равно зацеплялись за все сучки и веточки, отчего хотелось к манте просто отрезать уже их, но в голове тут же всплывало, как сёстры любили возиться с её головой, любили придумывать замысловатые причёски из разных косичек. У девушки тогда не было настолько длинных волос, но Люсиль они всегда нравились. Она называла её “алмазной серёжкой” и постоянно смеялась, когда Алана пыталась сбежать из-под ласковых рук.

А потом эти волосы ей сожгли.

На самом деле, чего только с ними не было за всё это время – в периоды обострения девушка в гневе срезала их и драла с себя, потому что они были очередным напоминанием, сводящим с ума.

А сейчас… а сейчас Алана заплетала себе колоски и с улыбкой думала, как бы хотелось, чтобы Люсиль вновь назвала “алмазной серёжкой”.

Она настолько ушла в свои мысли, что даже не заметила Неа, который уже успел искупаться и принёс ей миску с похлёбкой и несколько яблок.

– Ты умеешь заплетать волосы? – удивлённо поинтересовался он, приподняв брови, и уселся рядом, тоже принимаясь за еду.

Девушка метнула в него недоуменный взгляд и повела плечами, заканчивая один колосок и начиная другой. И с чего Неа вообще взял, что она не умеет? Глупость какая!

– Конечно, – отозвалась она легкомысленно, вспоминая, как Тэнья однажды подарила ей свой самый красивый гребень и велела причесываться только им. «Если ты его потеряешь – прощения не жди!» Алана зажмурилась на секунду и глубоко вздохнула. Гребень остался во дворце, а она до появления Тики и близнецов не прикасалась к своим волосам добрых четыреста нет. – Все русалки умеют, вообще-то. Мы же женщины, в конце концов.

Однако в ответ на такое разъяснение взгляд Неа стал еще более недоуменным – словно ему казалось, что он не улавливает чего-то. Надо отдать должное его реакции, молчаливое недоумение вылилось в вопрос почти сразу.

– Но-о-о… но ведь на корабле ты была простоволосой! – заметил он удивленно. – И потом тебя только Тики заплетал, и мы с Маной… – тут он на секунду запнулся на имени брата, но прокашлялся и продолжил: - Мы с М-маной думали, ты не умеешь, вот я и…

– У моего народа, – с невеселой улыбкой отозвалась Алана, постаравшись преподнести это как можно более спокойно, – распущенные волосы – это знак траура, Неа.

На самом деле… на самом деле сама она была совершенно спокойна, потому что больше не была одна. О океан, всего-то и надо было, чтобы рядом был кто-то, кто поддержит ее! И сейчас такие люди у нее есть, а она… Она не может позволить себе потерять их!