Сила двух начал (СИ)

— Только зная о легенде можно поверить в то, что ты говоришь,— произнесла Кэт с нотой недоумения в голосе,— это все так невероятно... Но в любом случае – теперь тебе, Мэри, нужен отдых – поэтому давай-ка отложим разговоры до утра и отправимся спать.

Волшебница ничего против этого не имела, и, устроившись на диване, где ей постелила подруга, мгновенно уснула, уже не тревожась ни о чем...

... Итак, особняк Волан-де-Морта покинут, ей больше никогда не придется выполнять приказы Моргана, и теперь она в полнейшей безопасности. Но спокойствия Мэри не ощущала, скорее, наоборот – со следующего дня ее беспрестанно преследовало неясное, но от этого ничуть не менее грозное ощущение опасности, постоянно появлялась мысль о том, что со дня на день ее безопасность закончится – с приходом в дом Мейндженов Пожирателей смерти. Разумеется, Кэт и Джек на слова опасения Мэри постоянно отвечали успокаивающими словами об идеальной защите, о том, что ее беспокойство напрасно. Но их слова действовали на волшебницу лишь отчасти – как будто Волан-де-Морт одними своими мыслями не давал Мэри жить спокойно.

Но так казалось волшебнице лишь два дня. С рождением дочери Кэт – Мэгги, все страхи волшебницы превратились в дым. Мэгги родилась 27 мая, в полдень, после многочисленных усилий со стороны матери и Мэри (схватки начались с раннего утра), поразительно похожая на Джека – те же, но миниатюрные, черты лица, выдающиеся вперед скулы... но глаза были, как у Кэт – темно серые, почти черные. И теперь, глядя на сияющих счастьем Кэт и Джека, что ворковали над Мэгги, Мэри точно знала, что большей радости в жизни, чем рождение ребенка, и быть не может. Опять накатила тоска безнадежности – сколько она сама сможет побыть с Марго, Мэри было неизвестно. Возможно, Джейн Келленберг и могла дать ответ на этот вопрос, но волшебница все равно не могла с ней связаться – был риск попасть к Волан-де-Морту. И именно поэтому Мэри, как и Кэт, собиралась рожать в доме Мейндженов. А что будет после родов, покажет время...

— Мэри! Что-то не так?— послышался мягкий женский голос, что принадлежал Кэт – волшебница, подойдя к Мэри, пристальным взглядом вглядывалась в ее глаза.

— Нет, что ты,— откликнулась Мэри, соорудив беззаботную улыбку,— просто немного задумалась...

— Ага, и губы себе тоже из-за задумчивости искусала?

Фыркнув, Мэри непроизвольно мотнула головой, как бы говоря: «Сама все знаешь». Кэт чуть усмехнулась, и поспешила к своей дочери, что, проснувшись, требовала свой заслуженный завтрак.

За следующие несколько дней тревоги Мэри чуть улеглись – чтобы вновь появиться с наступлением июня и приходом затяжных дождей. Теперь целыми днями волшебница сидела у пышущего огнем камина, и не видела из окна ничего, кроме косых струй дождя, что делали деревья окрестного леса еле видимыми, периодически разветвленные молнии вспарывали серо-черное небо, становясь предвестниками глухо рокочущего грома. И, глядя на все это, сидя в полнейшем одиночестве (Джек пропадал в Министерстве до позднего вечера, Кэт заботилась о своих питомцах, уделяя много времени дочери), Мэри невольно ощущала тоску — и скучала по той жизни, что она вела так долго. Она так привыкла к постоянной демонстрации темных чар – как на практике, в стычках с волшебниками, так и в обучении очередного ученика... Можно было даже сказать, что она скучала по особняку и его обитателям. Но воспоминания о том времени, что ей пришлось провести в темницах особняка, значительно уменьшало тоску Мэри по прежнему дому, так же, как и то, какая «теплая» встреча ее ждет по возвращении. Скучала ли она по Волан-де-Морту? Лишь иногда, когда воспоминания о проведенных с ним ночах затмевали все другие мысли. Но лицевая сторона медали слишком часто поворачивалась к Мэри изнанкой, и волшебница об этом забыть не смогла. Вот и сидела в полюбившемся ей кресле у огня, гадая, когда же родится Марго – с ее рождением все сомнения по поводу побега из особняка рассеются без следа. Параллельно она изо дня в день предлагала свою помощь Кэт в уходе за ее питомцами, но та неизменно отправляла Мэри обратно в дом, напоминая о недавнем, очень длительном, заключении в темницах, и первом, не родившемся, ребенке. И хотя Мэри была уверена, что с Марго никаких неприятных случайностей не произойдет, спорить с Кэт не решалась – в одном лишь ее взгляде было столько укоризны, что Мэри просто не могла высказать все свои аргументы вслух – словно стояла не перед подругой, а перед профессором Макгоногалл, выслушивая понукания после очередной каверзы. И, разумеется, сдавалась – уходила в дом, чтобы вновь предаться грезам о будущем.

Но ее, и тем более Кэт и Джека относительное спокойствие было нарушено шестого июня – именно в этот день Мэгги серьезно заболела, и целители святого Мунго, обследовав ее, постановили: жгучая лихорадка, очень опасная болезнь, распространенная у детей до трех лет. Она требовала специального лечения, и Кэт вместе с Мэгги поместили в одну из палат больницы святого Мунго. Вначале целители говорили о двух днях лечения, затем – о неделе... Мэри все время узнавала новости непосредственно от Джека, постоянно изгоняла из своего разума дурные предчувствия. И 12 июня вздохнула с облегчением – Джек, придя в очередной раз домой после навещения Кэт и Мэгги, с улыбкой на посветлевшем лице сообщил ей, что Мэгги медленно, но верно идет на поправку. Мэри так и хотела пойти в больницу, повидать Кэт и крестницу, но ей пришлось довольствоваться лишь словами Джека о том, что малышка перестала постоянно плакать и вновь может нормально питаться – ведь появляться Мэри на людях теперь было равносильно самоубийству. Волшебница это, конечно же, понимала, но беспокоиться о Кэт и Мэгги перестать не могла, совершенно забыв про себя. И это было ошибкой с ее стороны – нежданные, но своевременные роды начались как раз в тот момент, когда угасал закат. Тогда, когда Мэри совершенно не была к этому готова. Рожать совершенно без помощи она и не думала, но знала, что на чью-либо выручку надеяться глупо – кроме Джека, что возвращался домой за полночь, никто не мог сегодня появиться в доме Мейндженов. И постаралась вложить в помощь Марго явиться на свет все свои силы, превозмогая резкую, все усиливающуюся, боль, чувствуя следующие одна за другой схватки... То, что Мэри совсем недавно помогала рожать Кэт, ей никак не пригодилось теперь — ведь она не знала, что чувствовала Кэт во время родов. И от той боли, что охватила все ее существо, вскоре ушла в бессознательность – уже не осознавая одновременно безнадежности и глупости своего положения…

Отсутствие боли показалось ей странным, когда Мэри пришла в себя – и то, что ее кровать обступили, по меньшей мере, пятеро целителей, несказанно удивило волшебницу.

— Мэри, не расслабляйся!— накинулась на нее Джейн Келленберг, подлетая откуда-то справа,— если не хочешь потерять и этого ребенка – напряги все силы!

Последние слова были излишни – боль вновь вернулась, и Мэри знала лишь один способ прекратить ее. От усилий, что она прилагала с каждым мучительным и непроизвольным криком, по ее лицу градом катился пот, счет времени потерялся совершено... Вокруг суетились целители, говоря что-то, что Мэри уже не могла понять, теряя сознание... Как ей показалось, она еще не раз уходила в бессознательность, и, вынырнув вновь в область полного сознания, поняла, что роды сильно затянулись – и что нужно приложить все усилия именно сейчас. Из губ ее вырвался дикий, мучительный крик, и на место пронзающей ее живот боли пришло долгожданное облегчение – но больше не из-за этого, а от одного звука крика ее дочери, что приветствовала каждого, кто помог ей родиться. Уже через несколько минут малышка оказалась на руках Мэри, и волшебница, расцеловав свою долгожданную дочурку, с безграничной любовью вгляделась в ее личико, каждая черточка которого показалась Мэри копией черт лица Хелен, только в миниатюре – немного вздернутый носик, пухлые губки, сильно выдающиеся вперед скулы... И лишь совершенно непроницаемые черные глаза говорили, что ее отец – Волан-де-Морт.