Жемчужница (СИ)

Мужчина чуть остановился только тогда, когда кровь во рту стала казаться ему его собственной. Губы саднили, но он почти не ощущал этого, потому что как вообще можно ощущать что-то, когда перед тобой раскинулась на траве девушка-мечта, жаждущая принять тебя в свои объятья и тянущая к тебе руки.

Тики скользнул ладонью по хвосту русалки к похожим на кораллы плавникам и снова приласкал их, чуть отгибая и едва касаясь нежной плоти девушки, но не смея заходить дальше – только вслушиваясь в ее стоны, тихие, но ужасно искренние, почти захлебывающиеся, словно ей действительно не хватало воздуха, и не спасали ни жабры, ни носоглотка.

Алана потянулась поцеловать его – шальная, распаленная, разнеженная – и прильнула к его груди бесстыдно торчащими сосками, которые хотелось приласкать, покрутить, обнять губами.

Микк знал, что ему хочется слишком многого.

Но также он знал, что собирается получить все.

А потому сейчас стоило остановиться.

Иначе он осквернит её, заставит окончательно нарушить свои многовековые законы, опозорит в глазах отца и народа, который и так её то ли боялся, то ли ненавидел.

Тики длинно выдохнул, обдавая прохладным ветерком гладкую, какую-то даже змеиную кожу на животе, с улыбкой ловя тонкий задорный смех раскрасневшейся Аланы губами, и стремительно поднялся на ноги (еле держащие его, о духи, неужели его так повело лишь от ласк, лишь от поцелуев, от этих извращённых касаний), подхватывая удивлённо вскрикнувшую девушку на руки. В озеро он буквально прыгнул с разбега под счастливый хохот русалки, невероятно прекрасной в этой своей ипостаси, всё ещё возбуждённой и всё ещё с призывно торчащими сосками, которых так хотелось коснуться.

– Посидим так немного, – отстранённо проговорил Тики, надеясь, что он не звучал, как мальчишка, которому не терпится наконец уже присвоить себе свою любимую, потому что, кажется, именно так он себя и чувствовал. Похотливый и нетерпеливый идиот.

Алана с несколько секунд смотрела куда-то в сторону, напряжённая, сжавшаяся, такая же нетерпеливая, как и он сам, и с хитрой улыбкой протянула:

– Но заметь: это не я начала.

Тики ухмыльнулся в ответ и пожал плечами, погружаясь в прохладную воду по пояс и не выпуская русалку из объятий. Вокруг них кругами затанцевали кровяные разводы, серебряная чешуя переливалась алмазами в лунном свете, и мужчина не мог перестать любоваться полностью раскрытым ему навстречу телом – Алана, конечно, всё понимала, прекрасно всё понимала, но всё равно тянулась к нему, всё равно отдавала себя без каких-либо протестов.

– Трудно, знаешь ли, было сдержаться, – хохотнул Тики, надеясь, что холодная вода всё-таки сделает своё дело, и принялся отмывать девушку от крови.

Удержать себя в узде полностью он не смог, конечно. Все равно целовал, с восторгом ощущая, как русалка скользит языком по его пораненным о чешую губам, все равно прижимался ртом к трепещущим жабрам, все равно гладил и целовал грудь. Эту нежную кожу и эти драконовы – драконовы! – соски, твердые как жемчужинки. И Алана дрожала, дрожала, дрожала, прижимая его голову к своей груди и выгибаясь.

И – светлея.

Когда они выбрались наконец из воды, Тики был насквозь мокрым и счастливым до одури, потому что его русалка неожиданно превратилась в пленяющую его своими стонами сирену, а ночь была лунной и теплой и даже почти не ветреной. Мужчина любил ветер, но точно уж не тогда, когда только вышел из холодной проточной воды.

Закутавшись в поднятый с травы ханбок, Алана прикорнула у него на плече, пока они шли к лагерю, и едва слышно напевала что-то себе под нос. Костер догорал, когда они показались на поляне, и у огня виднелась только одна фигура, знакомая и заметная в своих собственных мрачности и бессилии.

Заметили их не сразу – только когда Тики подошел и капнул брату на макушку водой, стекающей со своего хвоста. Тогда только Неа встрепенулся и вскинул голову, отрываясь от созерцания умирающих всполохов.

– А, это вы… – тускло выдал он. – Мана уложил Изу спать, пока вы резвились, гулены, так что можете не беспокоиться.

И столько тоски было в его голосе, что Тики, не сдержавшись, потрепал брата по голове, пытаясь уверить его, что всё будет хорошо. Он же и правда надеялся, что у близнецов всё наладится, потому что Мана, кажется, осознал свою ошибку и пытался как-то её исправить – ходил последние дни тоже как контуженный, ни на что не реагировал и постоянно о чём-то думал. Проблема, правда, была в том, что надумать он мог немного (или много) не то, что требовалось, но тут уж Микк ничем помочь не мог.

Неа бесцветно хмыкнул, даже не норовя сбросить с макушки чужую руку, и Алана, взволнованно переглянувшись с Тики, присела рядом с ним на колени.

– Тебе бы тоже поспать, а то напоминаешь дохлого дельфина, – обеспокоенно проговорила она, и Микк всё-таки закатил глаза, удивляясь её ассоциациям. Неа, однако, глухо хохотнул, отчего-то рождая в груди эту драконову волну ревности, которая всегда появлялась, когда девушка находила общий язык с братом, и покачал головой.

– Я лучше в дозоре пока побуду, мне всё равно не спится.

Тики цокнул языком и чисто машинально поправил чуть сползший с девушки жакет. Неа совершенно необязательно знать, чем они занимались и что вообще произошло, потому что это его Алана. Егоегоего. И Микк никому ее не отдаст, трепещущую, теплую, ласковую и пахнущую морем.

– Предаешься самобичеванию? – поинтересовался он, присаживаясь рядом.

Неа дернул плечом и стрельнул в них с русалкой подозрительным взглядом.

– Мана – придурок, считающий меня больным, а я – больной им неудачник, - коротко отозвался он, криво улыбаясь. – Так что в чем-то он прав. А вы-то… – тут мужчина лукаво прищурился, словно отрешаясь от своих проблем в пользу чужих, и смерил их новым взглядом, наверняка отмечая ссадины и синяки у девушки на шее. – Вы-то чем там занимались? А то, я смотрю…

– Маленьким детям рано о таком знать, - Алана сверкнула белозубой улыбкой и щелкнула его по носу, тут же поднимаясь на ноги. – Так что потерпи до той поры, пока у тебя не появится твой собственный сөяркә.

Неа ошарашенно уставился на неё, явно не ожидая такого ответа (чего уж там – Тики тоже, если честно, не ожидал), и непонимающе нахмурился, словно пытаясь вникнуть в смысл неизвестного слова, но в итоге закатил глаза со вздохом.

– Ну как скажешь, – наигранно побеждённо согласился он, вызывая на губах (покусанных, красных, припухших) улыбку (искреннюю, ту, в которой наконец не было этой выливающейся из неё водопадом грусти), и Алана, быстро клюнув его в лоб, по-дружески потрепала мужчину по волосам.

– Ложись спать, Неа, Тим присмотрит за лагерем, – удивительно спокойно, словно бы сыну разъясняла что-то, сказала она, кивнув в сторону тут же расправившего крылья духа (что это за дух и какого дракона он к ним прицепился Тики никто так и не объяснил), и, вновь подарив остолбеневшему Уолкеру мягкую улыбку, направилась к шатру, довольно потягиваясь.

Неа перевёл шокированный, но наполненный какой-то восторженной благодарностью взгляд на Тики, отчего ему стало даже слегка не по себе (за что его благодарить?), и хотел уже что-то сказать, но лишь проводил потерянным жестом уже скрывшуюся девушку, явно решившую, что Микку нужно было о чём-то переговорить с братом (и ведь права же была), и покачал головой с расплывающейся на лице глупой улыбкой.

– Как скажешь, – глухо повторил он со смешком.

– Она просто чудо. Тебе не кажется? – Тики подбросил в костер дров и легким порывом ветра раздул пламя, расслабленно растягиваясь на траве и прикрывая глаза. Губы еще горели, и в паху – горело.

И это было опасно затевать, но оно того стоило. Он ужасно давно хотел так ее приласкать. Увидеть ее реакцию – как ошеломленно приоткроется девичий рот, как расширятся глаза, как порозовеют щеки.

– Еще бы, – Неа коротко усмехнулся, искоса наблюдая за ним заблестевшими хитростью глазами. – После такого-то бурного свидания. А она на тебе ссадин не оставила? Чем вы занимались, и правда?