Великая Ордалия (ЛП)

Следуя за Синелицым они погружаются во тьму, внимательно глядя себе под ноги, чтобы не переломать их. Она останавливается там, куда он указывает ей и мальчику — напротив тех девяти. Ахкеймиона он толкает к центру ложбины. Споткнувшись, старый волшебник падает и исчезает во тьме, будто свалившись в пропасть. Мимара издает громкий вопль, думая, что в тени скрыта яма, но тут же замечает переливающийся блеск нимиля и мохнатые космы гнилых шкур. Ахкеймион восстает, поднимается на ноги, подобно святому мужу, которого поносят язычники. И настолько безупречно это впечатление, что кажется, будто сама тьма сейчас осыплется с него и канет бесследно, как уносит прочь ветер сухую листву.

Скюльвендский Король Племен взирает на него без слов и без тени чувств. Он моложе, чем она ожидала, но столь же холоден как окружающие руины. Его волосы черны и растрепаны, как осенние травы. Его лицо имеет чересчур грубые  — скорее крестьянские черты, чтобы быть привлекательным, но при этом за чертами этими таится ум слишком изворотливый, чтобы не быть порочным. Взгляд его  белесых глаз пронзителен, но она чувствует, что он быстро скучнеет, становясь из-за этого ещё безжалостнее.

Мимара стоит, тяжело дыша под тяжким грузом своего раздувшегося чрева. Костер свирепо плюется искрами, закручивается языками пламени. В белесом сиянии его изгибов девять фигур видятся ей не более, чем силуэтами, темными очертаниями. Лучники с хорами стоят поверху, вдоль края ложбины, их стрелы готовы разить.

Все недвижимы, лишь двое воинов подбрасывают в огонь ещё одну тушу. Гвоздь Небес щурится и цветет над ними, указывая путь на Голготтерат.

Её глаза привыкают к темноте. Она замечает как Ахкеймион то изо всех сил сжимает, то отпускает полу нимилевого хауберка, что он забрал из груды пепла, оставшейся от сожженного ими Ниль’гиккаса.

Жир шипит, опаленный огнем.

— Ну давай же!- кричит наконец старый волшебник.

Но варвар лишь продолжает молча взирать.

— Убей нас и покончим с этим! — вновь кричит Ахкеймион, его отвращение столь очевидно и глубоко, что это почти забавно.

— Женщина, — едва слышно молвит Мауракс глухим голосом. — Она твоя?

От того, что он даже не смотрит при этом в её сторону,  вопрос звучит совсем уж зловеще.

Ахкеймион с ужасом взирает на него.

-Ч—чего? — заикается он, затем сглатывает и, задыхаясь, облизывает  губы. Что-то вроде нисшедшего смирения, казалось,  успокаивает его. — Чего тебе нужно от нас?

Скюльвендский Король Племен склоняется, расставив локти и положив на колени руки. У него вид человека, разговаривающего с полоумным.

— Мигагурит говорит, что твоя Метка глубока… Что ты, как это называется в Трех Морях, колдун высокого ранга.

Ахкеймион бросает на Синелицего короткий взгляд. Свет костра создает из его бороды и волос ореол, обрамляющий голову.

— Да, это так.

Оценивающий взгляд — один из тех, в которых зрится и величие королей и невежественное тщеславие варваров.

— И что же привело столь важную персону и его беременную бабу в эти дикие пустоши?

Усмешка искажает лицо колдуна. Он поднимает руку и чешет себе затылок, трясет головой, пребывая в сомнениях. С безумием покончено — он собрался, понимает Мимара. Он, в своем застарелом упрямстве, расквитался бы со Шлюхой даже ценой собственной жизни. Будь он один — всё закончилось бы солью и вознесшимся пламенем, знает она.

Но он не один. Он бросает на неё взгляд и, несмотря на белые отсветы пламени, искажающие его черты, она знает, что этим взглядом он умоляет и о прощении и о дозволении.

— Поиски… — речёт он с решимостью сломленного испытаниями мужа, — Поиски Ишуаль, тайного убежища дуниан…

Мауракс даже не моргает, оставаясь непроницаемым.

— Ты пошел на такой риск, — невнятно молвит он, его взгляд упирается в Мимару, а затем возвращается обратно к старому колдуну, — Что же там — в этой Ишуаль такого, что стоило настолько дальнего и опасного пути?

Ахкеймион недвижим.

— Истина о Святом Аспект-Импера…

— ЛОЖЬ! — гремит голос одного из девяти.

Тень восстает на краю ложбины. Первый из девяти, сидевших там, теперь высится над старым волшебником. Яростное сияние пламени слепит глаза, черты его лица и телосложение погружены во мрак, но ей не нужно видеть их, чтобы понять кто здесь  подлинная сила. Кто настоящий Король Племён. И исходящая от его тела, одновременно и жилистого и плотного, угроза, и рычащая злоба в его голосе без тени сомнений именуют его…

— Ты… — хрипит старый колдун.

Человек презрительно сплевывает. Она не видит, но чует его голодный оскал.

Лицо Ахкеймиона, на котором играют отблески пламени, читается как открытая книга и  выдает его изумление.

— Но они сказали, что ты мертв, — бормочет он.

Скрипучий голос. — Так и есть… Я мёртв.

Белое пламя, охватившее горящего шранка, все сильнее погружает лицо скюльвенда во  мрак. Она более чувствует, чем видит его взгляд, скользящий по её лицу и животу…и затем, как будто по какой-то безумной прихоти, взмывающий к звездам.

— Мертвый, я пересек пустыню. — Голос его, казалось, способен раскалывать деревья и крушить камни. — Мертвый, я напился крови стервятников. Мертвый, я вернулся к Народу…

Она буквально ощущает как его взгляд вновь упирается в старого волшебника.

— И, мертвый, я его покорил…

Остальные скюльвенды отводят взгляды — даже Синелицый разглядывает свои сапоги, лишь Мауракс как будто бы осмеливается глядеть на этого человека прямо.

— У меня не достанет кожи. — речёт могучая тень, — чтобы нести на себе все жизни, что я забрал. У меня  не достанет костей, чтобы впитать все совершённые мной богохульства. Я выкован и закален. За поступью моего гнева и моего суда, небо темнеет от дыма спаленных трупов, а брюхо Преисподней жиреет и пухнет.

Ужимки и позы. Ханжеские заявления о доблести, свирепости и могуществе. Будь она на Андиаминских Высотах — она бы лишь ухмыльнулась и даже негромко хихикнула — чтобы лишний раз задеть свою мать — Святую императрицу. Но не здесь — не с этим человеком, который каждое слово изрекал так, будто закалывал кого-то ножом.

— А как насчет тебя, колдун? Друз Ахкеймион тоже умер, или он всё ещё жив?

Ахкеймион всматривается в его очертания, и опускает взгляд, будто столкнувшись с какой-то незримой и неистовой яростью. — Пожалуй, жив.

И в этот момент разверзается Око.

И она обнаруживает себя в окружении проклятых душ.

— Что бы это значило? — вопрошает Король Племён — Что скажешь, колдун? Что предвещает наша встреча?

  Под взором Ока весь Мир сияет. Оно не замечает теней, как не знает ни прошлого, ни будущего. Она зрит его, Найюра урс Скиоту, живую легенду, и не может отвести взгляд. Она видит его душу, какой она есть.

— Я не силен в этом, — парирует старый волшебник, — Тут  мы с тобой одинаковы.

  Скюльвендский демон скалится. Это выглядит для неё так, словно она смотрит в открытую топку, наблюдая за яростным пламенем. Жар опаляет её щеки, она щурится от уколов невидимых искр. Грехи волшебника — хотя они и ужасны — не идут ни в какое сравнение со злодеяниями, свершенными этим человеком.

Лающий смех. — Чтож, значит и наши цели едины. Ты тоже явился сюда, чтобы стрясти кое-что с того, кто задолжал нам обоим.

   Она видит это — одна мерцающая вспышка за другой, сплетенные воедино проблески несчетных преступлений. Младенцы, воздетые на острие меча. Матери, изнасилованные и задушенные.

— Нет, — ответствует Ахкеймион, — чтобы суметь составить правильное суждение…нет-нет…чтобы действовать исходя из него.

  Она зрит жестокие пути Народа, преступное богохульство самой принадлежности к племени скюльвендов, к людям, уже рождающимся проклятыми, лицезреет всю бесноватую дикость их бытия, видит руку, скользящую в тени раздвинутых бедер….