Пути неисповедимых

С этого и начался разговор.

— Цыпленок пару дней назад оправдал ее и взял под свою опеку, — объяснил Закая, довольно почесывая согретую огнем мускулистую волосатую грудь.

— Я думала, великая Бэйр будет чем-то более впечатляющим, чем черномазая девчонка, толком ничего не умеющая, — хмыкнула Анук, разглядывая мое лицо.

— Все так думали, — пожала плечами я.

— И что, тебе заплатили все те обещанные миллионы? — спросила следопытка у Арланда.

— Нет, — кивнул он. — Мне лично досталось десять золотых, а все остальное я отдал семье. Благодаря Бэйр мой род снова можно считать одним из самых богатых в Рашемии, — довольно улыбнулся он.

— Ах ты пес лживый! — воскликнул Закая. — Ты все-таки взял награду!

— Я даже не видел этих денег! — возразил Арланд.

— Твой род? — непонимающе выгнула бровь Анук, прервав спор.

— Он граф, — пояснил Закая. — Я даже где-то слышал его фамилию… Сеймуры, кажется.

— Наши владения — весь северо-запад Рашемии, — гордо объяснил экзорцист.

— Небогатые земле, — поморщилась следопытка. — Я бы не гордилась такими владениями.

— Земли не такие плодоносные, как на юге, но если подходить с умом, то поля могут приносить огромный доход, — заметил Арланд.

— И что же тебе в голову стукнуло, что ты из графов в инквизиторы переметнулся? — поинтересовалась следопытка.

— Убеждения, — без раздумий ответил экзорцист.

— Пф, дурак… — презрительно фыркнула Анук. — Сидел бы в своем родовом гнездышке, набивал бы пузо конфетами, так нет, поперся черт знает куда.

— Ну а ты почему в следопыты пошла? Уж явно не от бедности и не от беспомощности. Уверен, тоже из убеждений, — умело перевел стрелки Арланд.

— Ты, черт тебя дери, прав, — усмехнулась Анук, приваливаясь спиной к плечу сидевшего рядом Закаи, как откинулась бы на спинку кресла. — Я в самом деле пошла в следопыты не потому, что не было выбора. Выбор, куда бежать, у меня был, и я пошла самым паршивым путем из-за убеждений… молодая была и тупая.

— Тебе не нравится твоя работа? — удивилась я.

— Да что тут может нравиться? Денег вечно нет, спишь черт знает где, людей не встречаешь, личной жизни нет, о семье можно даже не думать. Конечно, есть и хорошие стороны, но в целом работенка адская…

— Почему не уйдешь? — поинтересовался Закая, поворачивая голову так, чтобы видеть лицо Анук. — Ты баба, найди мужика и рожай детей, с какого хрена тя вообще в лес потянуло!?

— Нельзя мне уже с этим покончить, я слишком давно в лесу, — покачала головой Анук.

— А как ты вообще в лес попала? — спросил инквизитор.

— Зов крови и все такое, — усмехнулась она. — Мой отец был лесником… лучшим в своем роде. Правда, он жил на другом континенте, а сюда попал во время Войны Богов, вместе с отрядом оборотней. Какое-то время он считался их вожаком, но потом по дурости слетел с места и стал просто солдатом. Моя мамка там же была, молодая, дура и, черт бы ее подрал, наивная девственница. Папаня ее без проблем под себя уложил, а как только война кончилась, бросил беременную, потому что о беременности ничего так и не узнал… если бы узнал, все бы по-другому у меня было. Но он не знал. Что с ним стало и где он теперь шляется, никому неизвестно. Мы с мамкой одни были, пока мне тринадцать не исполнилось, а потом она, лисица течная, привела в дом своего любовника, который ее замуж в итоге позвал. Но ее-то он звал, а трахался со мной, пока я от его ублюдских лап в леса не сбежала. Там во мне отцовская кровь взыграла, я себя зверем почувствовала, стаю себе нашла, в лесу в итоге и осталась… Только четыре года назад я к людям вышла, до этого мало кого видела кроме охотников. Так что с людьми я уже не приживусь, точно знаю.

— Так ты оборотень? — изумился Закая.

— Нет, — покачала головой Анук, тяжело вздохнув. — Хотя мои родители были оборотнями, я родилась без ипостаси.

К этому времени вода закипела и я насыпала крупы, усилив температуру пламени, чтобы каша быстрее сварилась.

— Значит, ты человек?

— Да, человек, — кивнула она. — А почему ты спрашиваешь? — сверкнув глазами, она нетерпеливо всмотрелась в Закаю.

— Если ты человек, значит, с людьми всегда приживешься.

— Уж не намекаешь ли ты на то, что сам бы меня приручать взялся? — рассмеялась Анук.

— Нужна ты мне, баба истеричная, — с усмешкой фыркнул Закая.

— Ну а сам-то ты как в инквизиторы попал? — спросила она.

— Как и все, — проворчал Закая, чувствуя на себе наши любопытные взгляды. Всем было интересно послушать его историю, и он, хотел того или нет, вынужден был ее рассказать. — Но не по убеждениям. По убеждениям единицы идут, Цыплята вроде нашего, — он кивнул на Арланда. — Сорок лет назад, когда я был семилетним мальчишкой, в Орден никто не шел, все его боялись до дрожи в потрохах и добровольно детей туда не отдавали. Но инквизиторы-то монахам нужны были, чтобы те защищали их долбанную теорию. Так вот монахи выкрутились: они рабов скупали. Рабы были не только учениками, но и мясом для опытов — и все законно. Сорок лет назад инквизиторы не были устойчивы к магии, к ядам, они не могли исцелять, не могли заглушать темные силы, это были просто воины, паладины, только безбожные. На таких, как я, мышах, вывели все те ритуалы… Ну так я мелкий был, жил в Финье, в семье рыбака. Деревня была на берегу моря, маленькая такая деревенька, неизвестная никому, на картах не отмеченная. Пираты как-то удирали от погони и причалили к нашим берегам. Каково было их удивление, когда они вместо голых скал деревню обнаружили! Они забрали нашу одежду и дома, спрятали корабли, прикинулись перед стражей крестьянами, так их пограничники и не тронули, дальше поплыли. А пираты, как только стражники ушли, разграбили деревню, слабых стариков и некрасивых баб перерезали, а мужиков, девиц и детей в кандалы и в рабство. Нас они продали в Тангейе, где меня с остальными детьми купил монах из белых сов. Поначалу в Ордене здорово было… лучшие дни моей жизни! Нас всей деревенской гурьбой учили по настоящим книгам, мы спали каждый в своей комнате, были сыты и одеты, получали дорогие подарки по праздникам, играли в огромном саду Ордена по выходным, о родителях и прежнем доме и думать забыли, как о страшном сне, монахи и монахини были нашей семьей, нашими учителями, нашими идолами!… - он махнул рукой вверх, подчеркивая недосягаемость этих идолов. — Все это продолжалось, пока нам всем по восемнадцать не исполнилось. Тогда из нас стали готовить инквизиторов «нового поколения». Мы были преданы монахам, как выхоленные дворовые собаки. Если нам говорили, что надо вколоть себе в кожу какую-нибудь магическую кислоту, мы вкалывали и умирали со счастливыми улыбками, когда нам разъедало вены, потому что были уверены, что так надо… Когда мне было двадцать один, я остался единственным выжившим из всей деревни. Когда исполнилось двадцать четыре, я остался единственным инквизитором, способным к работе, из сотни других подопытных, которые в итоге остались калеками. Когда меня выпустили, я стал делать то, чему меня научили… Я и до сих пор, как дрессированный пес, делаю то, к чему меня готовили, хотя понял уже, что вся эта теория равновесия дерьма собачьего не стоит… Нет, она верна и инквизиция нужна миру, но не для меня она. Устал я уже судить тех, чьего пальца на руке не стою.

После долгого рассказа Закаи в пещере повисла тишина, только непрекращающийся дождь снаружи шумел.

Каша сварилась, зерна разбухли, и я покрошила туда все оставшееся вяленое мясо. Размешав, я попробовала и объявила обед готовым. Все взялись за ложки, которые носили с собой в любом пути, и стали есть. Разговор продолжился.

— Я слышал, инквизиторы после одиннадцати лет работы обычно в монахи идут при Ордене, — заметил Арланд, не прожевав, от чего получил от меня подзатыльник. Буду воспитывать в нем чувство аккуратности.

— Ты представляешь меня в рясе!? — захохотал Закая так, что его жилистый живот заколыхался. — Да от меня вся молодежь разбежится и боги, которым я стану молиться, зачахнут!