Мой путь озарён рассветом (СИ)

Бой девушки с девушкой без оружия, без смысла, без пощады — вот чего ждала моя противница, не зная, что всеразрушающее пламя чёрной ярости, которое она так неосторожно пробудила, только что сожгло последние остатки здравого смысла, сдерживавшие меня. Как бы всё сложилось, не будь я переполнена раздражением после этой пятидневки мучений со школьниками? Или если бы Крис дал мне понять, что я ему безразлична, или, в конце концов, если бы я не таскала свой посох при себе постоянно? Этого мне не было дано узнать. Потому что я тоже сбросила перчатки и, обдирая кожу, стянула с левой руки деревянный браслет, немедленно вытянувшийся в посох, давая Малисане понять: бой будет не между двумя безоружными девушками. Бой будет между безоружной девушкой и очень злым киирином.

— Давай! — выкрикнула я, делая шаг к противнице и по-звериному скалясь, когда она в испуге отступила назад. — Давай, рушь мою жизнь! — орала я, не жалея горла. — Делай что хочешь, не сдерживай себя, потому что я тоже больше не буду.

Посох змеился в моих руках, будто был живым существом, а не куском мёртвого дерева. Малисана попятилась, наткнулась спиной на кусты и, осознав, что загнала себя в ловушку, решилась на отчаянные меры. Я видела на её лице ужас и ненависть, когда она кинулась мне под ноги, сбивая на снег, и я упала бы, но посох изогнулся, кажется, даже быстрее, чем я успела об этом подумать. Опершись о него, я сумела удержаться на ногах.

А в ногах у меня лежала Малисана. Она попыталась откатиться, но я безжалостно пнула её в бок. Было странно осознавать, что я причиняла физическую боль другому человеку просто для того, чтобы причинить ему боль. Даже убивая, я никогда не мучила свои жертвы, стараясь оборвать их жизни, а не заставить их страдать. Я на мгновение замешкалась, и моя противница воспользовалась этим. Всхлипывая от боли, она вцепилась мне в ногу, и тогда я огрела её посохом по голове и мир почернел в моих глазах.

Я била Малисану посохом киирина, не сдерживая ни себя, ни его. Мы были одним целым — человек и убийственное оружие, горная рысь и тигр. Мы не вырывали друг у друга власть, мы били. Ученица Слышащей свернулась в комочек и кричала, но я не останавливалась, утопая в своей ярости.

— Ну, давай! — рычала я. — Рыдай! Моли о пощаде!

И Малисана заплакала в голос. Захлёбываясь слезами, она выдавливала из себя:

— Не надо больше! Не надо! Прости! Пощади! Не надо!

Но я остановилась только после того, как вдруг ясно разглядела пятна крови на белом снегу. Тогда я остановилась и, тяжело дыша, оперлась на свой посох.

Я не убила Малисану. Безжалостное оружие, способное одним прикосновением лишить жизни любого, много раз ударяло ту, кого я так безумно ненавидела в этот момент, и всё-таки ученица Слышащей отделалась сильными ушибами, разбитой головой и, может быть, парой сломанных костей. Она корчилась на снегу и рыдала, а над нами через лапы сосновых веток мерцали яркие холодные звёзды.

— Лежи тут, — низким хриплым голосом велела я Малисане, как будто она могла куда-нибудь уйти. — Я пришлю к тебе кого-нибудь.

И, вернув посох на руку в виде браслета, я поспешила к выходу из парка. Чёрное пламя злости отгорело, и на его место пришёл холод. Первому попавшемуся прохожему, пряча лицо, я коротко сообщила, что в центре парка лежит избитая ученица Слышащей, и немедленно убежала прочь. За мной не погнались: вид у меня был дикий. Надеясь, что Малисане не дадут умереть, я быстрым шагом спешила домой и гадала, что же мне теперь делать.

Так или иначе, Малисана своего добилась. Теперь от меня должны были отвернуться все. Я представляла, как Кора выгонит меня из дома, как Марика скажет, что я её разочаровала, с каким ужасом на меня посмотрит Питер и как перестанут разговаривать со мной Диса и Сона. Арран запретит мне видеться с крокодильчиками, а старички-библиотекари и близко не подпустят меня к своим книгам.

Одна Рия должна была остаться. Я шла и подбирала слова, которыми я буду уговаривать шиикару покинуть полюбившийся ей город и вместе со мной отправиться в Карнаэль, потому что в одиночестве я была обречена на мучительную гибель. Одна я не решилась бы искать работу в незнакомой мне стране, хотя я не сомневалась: кому-нибудь да пригодится киирин.

Заходя в дом, я почуяла чарующий запах выпечки и с ужасом поняла: Кора вернулась, увидела мои вещи, брошенные в прихожей, и решила порадовать меня вкуснятиной. А я подвела её. Я испортила всё, что могла. В глазах защипало от выступающих слёз.

— Кто там? — крикнула Кора из кухни, когда дверь за моей спиной хлопнула слишком громко. — Ярна? Рия?

Судя по всему, шиикара ещё не вернулась. Я медленно стянула с себя куртку и сапоги и замерла, не зная, что делать, когда хозяйка вышла ко мне на встречу. Одного взгляда на мои растрёпанные волосы, покрасневшие руки и перекошенное лицо хватило ей, чтобы понять: я попала в беду. Лучащееся добротой лицо торговки потемнело, и на короткий миг в её тёмных глазах блеснуло что-то опасное.

— Ох, Киира! Что с тобой случилось, девочка моя? — спросила Кора, протягивая ко мне руки и взволнованно покачивая пушистым серым кошачьим хвостом.

Я отчаянно вздохнула.

— Ну, расскажи мне, — чуть ли не жалобно попросила хозяюшка, и я, шмыгнув носом, решила, что держать мою дорогую добрую Кору в заблуждении — преступление куда худшее, чем то, что я уже совершила сегодня.

— Это не со мной, — жалобно проговорила я. — Это я… Малисану. В парке. Сильно очень. Но она сказала… Она сказала, что Питера и всех, кто мне дорог, заставит страдать, если они от меня не отвернутся, и я просто не могла… Я так устала, я…

Тут я поняла, что не могу больше говорить, и замолчала, глотая текущие по щекам слёзы. Кора смотрела на меня с такой болью во взгляде, что я, из последних сил сдерживая рыдания, выдавила:

— Ты теперь прогонишь меня, да? Ты больше не хочешь меня знать?

Всплеснув руками, хозяюшка кинулась ко мне и крепко, удивительно крепко для её слабого полного тела обняла меня.

— Что же ты говоришь-то такое? — шептала она мне, гладя меня по спине, куда дотягивалась. — Что же ты говоришь? Ты же мне как дочка стала, я всегда на твоей стороне буду.

— Но я чужая тебе, — рыдала я, наклоняясь к ней.

— А ну прекращай! — с ласковой строгостью велела Кора. — Какая же ты чужая? Я же тебя знаю столько, сколько ты себя помнишь. Я же тебя теми же дорогами проводила, что и дочку свою, только быстрее сильно. Иди сюда, сядь, я переверну пирожки и расскажу тебе одну историю.

Я послушно прошла за хозяйкой на кухню и села на стул, сквозь не прекращающие литься слёзы глядя на то, как она возится с печью, наливает приятно пахнущий чай и протягивает его мне.

— Пей. Пей и слушай.

Я приняла чашку из её рук, а Кора села рядом и начала рассказ:

— Когда я совсем ещё юной была, гораздо младше тебя, подруга моя близкая попала в беду. Чтобы помочь ей, я на что угодно была готова, вот только ничего для неё сделать не смогла: семья моя тогда сама в ох каком нелёгком положении находилась. Тяжко пришлось моей подруге, но выпуталась она из всего. Всё хорошо закончилось и для неё, и для меня, но я не смогла забыть, как это больно, когда помочь близкому человеку хочешь, а не можешь.

Я согласно шмыгнула носом и хлебнула горячий чай. Хозяйка потрепала меня по ушам и продолжила:

— Вот только помощница из меня всё ж никакая вышла. Не спасла я своего мужа, и дочку тоже не спасла, и подругу близкую. Одна Марика у меня осталась, да и та в ту пору ушла путешествовать. И было мне так больно, что жить больше не хотелось. И тогда я спросила Кииру, ужели всегда так будет? Ужели это кара за мои грехи, за ошибки моей молодости? И Киира ответила. Она сказала мне, что не всё ещё для меня потеряно, что будут ещё в моей жизни те, кому понадобится моя помощь и кому смогу помочь я. А потом несколько месяцев прошло, и Финида тебя ко мне пристроила. Тут я и поняла: ты за все мои муки мне послана. Ты для меня как дочь и как подруга, и за тебя я до последнего стоять буду.