Лиловый (I) (СИ)

-- И все-таки почему ты решил присоединиться?

-- Я сказал, -- отозвался белоглазый. -- Если рассуждать логически, Асвад не может одержать победу. В конце концов, он один, а ваших богов -- шестеро. К тому же, я знаю, как обстоят дела в Талла, -- его тонкие губы снова растянулись в неестественной усмешке. -- Вы наверняка опасаетесь долгаров и иных каких слуг Асвада, но это зря. Мариды были первыми и появились давно, но долгары и тем более я -- совсем другое дело. На службе Асвада всего четыре долгара, -- теперь три. Конечно, все они дадут потомство, но не все новые детеныши будут одарены, да и пока они вырастут, пройдет время.

-- Потомство?.. -- повторил Острон. -- Это передается по крови?

-- Конечно, -- спокойно согласился тот. -- А ты что думал, нари? Все дело в крови. Долгие тысячи лет мы этим и занимались. Асвад отбирал наиболее подходящих особей, чтобы их потомство дало нужные результаты. Небось и ты -- потомок какого-нибудь Эль Масуди, или как там его звали, только, может, и сам этого не знаешь.

Острон поперхнулся.

-- Вообще-то я именно его потомок, -- пробормотал он.

-- Видишь, я не соврал.

Они замолчали. Ехавшие впереди Ханса и Лейла время от времени оборачивались, чтобы взглянуть на Острона; он догадался, что они боятся оставлять его наедине с безумцем, который может легко потушить его пламя, да и на мечах одолеет его.

-- Но логика -- это еще не все, -- потом заметил Острон. -- Ты же родился и всю жизнь провел в Талла, верно? Разве можно в один день взять и предать все, что было тебе дорого?.. Метнуться на сторону врага, с которым твои предки воевали тысячи лет?

-- Дорого? -- повторил белоглазый. -- Мне ничто не дорого, нари. Логика -- это все. Дела предков меня не касаются, в конце концов, они умерли давным-давно. Ладно, если тебя это так интересует, я тебе вот что скажу. Безумие повторяется кругами. Как колесо телеги, понимаешь? Сегодня ты в верхней точке, завтра -- в грязи. Сегодня я почти не отличаюсь от вас. Сколько пройдет времени, прежде чем колесо совершит оборот, я точно не знаю, но может быть, через две недели или месяц я вновь окажусь в нижней точке, Асвад овладеет моим рассудком, и я превращусь в животное. Я буду кидаться на все, что движется, и логика перестанет иметь для меня значение. Мне это не нравится. Мне нравится логика, на нее можно положиться.

Сунгай тем временем присмотрел впадину у основания бархана, и его верблюд замедлил ход; люди стали подтягиваться, и расстояние между ними сокращалось.

-- Ты странный, белоглазый, -- пробормотал Острон. -- Но может, так и должно быть.

-- ...Вообще-то у меня есть имя, -- сказал тот в ответ. -- Даже у меня была мать, и она назвала меня Исаном.

Острон обескураженно замолчал: в голове у него как-то не укладывалось, что у тех самых безумцев, с которыми он сражался столько раз, могут быть родители и даже имена. Белоглазый... Исан, впрочем, явно догадывался о замешательстве нари и ничего не сказал больше.

Солнце забралось в наивысшую свою точку, -- он сказал, верхняя точка колеса?.. -- и тень от бархана стала совсем узкой, и людям пришлось устроиться цепочкой, завернувшись в бурнусы. Верблюды улеглись между ними. Безумным был Исан или нет, он был такой же человек, как и остальные: точно так же завернулся в свой серый плащ и устроился в песке, уперевшись спиной в бок своего животного. Острон, оказавшийся рядом с Сунгаем, в последний раз выглянул на него из-за горба дромедара и сполз обратно. Все равно за белоглазым смотрят Ханса и Басир, оказавшиеся чуть повыше.

-- Ты уверен в своем решении? -- еле слышно спросил джейфар. -- С ним мы больше не сможем спать спокойно. Придется выставлять в караул минимум троих людей.

-- Мы и не должны спать спокойно, -- угрюмо ответил Острон. -- К тому же, опасную гадюку лучше держать на виду, а то она подкрадется со спины и укусит в пятку.

-- Не проще ли было прикончить его, пока мы могли?

-- Но он и вправду много знает. Он сказал, что у темного бога всего три долгара.

-- И ты думаешь, что он не соврал.

-- Думаю, что нет, -- немного рассерженно отозвался он. -- ...Во имя богов, Сунгай, верить ему никто не должен, но он же человек?.. Такой же, как и мы? Если он прав? Если мы сумеем одолеть темного бога, и безумцы обретут рассудок? Только представь себе, если бы я знал это днем раньше, я бы...

Сунгай вздохнул; Острон осекся и поднял глаза к небу. В уголках его губ залегли горькие складочки.

-- Хорошо, может, ты прав, -- наконец произнес джейфар. -- Но мы должны постоянно быть начеку.

-- Мы в любом случае должны быть начеку. Разве события прошедших дней не говорят об этом?

Они замолчали. Острон продолжал смотреть в небо, на котором не было ни единого облачка; Сунгай улегся набок, с обеих сторон мирно жевали верблюды, на седле одного из них дремала Хамсин.

-- Он сказал, его зовут Исан, -- пробормотал Острон. -- Знаешь, что?.. Настолько больнее убивать человека, когда ты знаешь его имя... а если у всех у них есть имена? Только представь себе, что только что ты убил не просто какого-то одержимого с пеной у рта, а Джамиля или Хасида... руки опускаются.

Сунгай помолчал.

-- Это жизнь, -- потом сказал он. -- Со временем... учишься. Мне поначалу было трудно охотиться. Убивая антилопу, я постоянно думал: а не остались ли у нее детеныши? Смешно, но это Хамсин научила меня... относиться к убийству так, как это делают животные. Ты не ненавидишь свою жертву и не любишь ее. Ты должен это сделать, чтобы выжить.

-- Убивать, чтобы выжить... Люди -- отвратительные создания, -- еле слышно сказал Острон.

-- Таковы все хищники, -- возразил Сунгай.

***

Дорога откусывала от времени по маленькому кусочку. Хотя всадники по-прежнему держались в стороне от Исана, который обычно ехал позади всех, они все-таки привыкли; не так часто оглядывались на него, иногда разговаривали друг с другом в его присутствии. Белоглазому, впрочем, явно было все равно, он наверняка понимал, что так и будет, и нимало не смущался этого.

Впрочем, доступны ли ему хоть какие-то эмоции, временами спрашивал себя Острон.

С Исаном разговаривать никто поначалу и не стремился, пока в один день с ним не поравнялся верблюд Анвара, и китаб-ученый будто между делом задал белоглазому какой-то вопрос. Тот ответил; он всегда отвечал обстоятельно, будто подчеркнуто ничего не скрывая, хотя Острон потом уж догадался, что Исан не пытается завоевать этим доверие остальных, он просто следует своей непоколебимой логике: если он объявил их своими союзниками, то врать и утаивать он ничего не будет.

Между тем Анвар совершенно растерял любую настороженность, если она у него и вовсе была, и стал по вечерам садиться рядом с Исаном, чтобы продолжать вести с ним разговоры. Это заставляло других переглядываться, но все знали, что ученого в первую очередь интересуют знания, так что никто особо не удивлялся, просто между собой они порешили, что будут приглядывать за толстяком, чтоб с ним ничего не случилось. Мало ли что придет в голову безумцу, пусть он сейчас и заявляет, что находится "в верхней точке колеса".

С тех пор, как белоглазый присоединился к ним, они дважды останавливались в ахадах; оба раза и Острон, и Сунгай сильно нервничали, опасаясь, как бы Исан не взбесился, и хотели было снова бросать жребий насчет того, кто разделит комнату с белоглазым, чтоб иметь возможность присматривать за ним; но, как ни странно, вмешался Абу Кабил.

-- Если понадобится, силы сдержать его мне хватит, -- сказал кузнец благодушно. -- Хоть я и не мастер клинка. Ну а если ему и удастся убить меня, то невелика беда, я-то не Одаренный.

-- Абу, -- сердито одернул его тогда Острон, но им все равно пришлось согласиться. Исан остался совершенно безучастным и никак не возразил тому, что его фактически держат под охраной; он добровольно ушел в свою комнату и не показывался на людях большую часть времени. Возможно, люди раздражали его.