Ненависть

лучае.

Ночью пошел снег. По-настоящему пошел — впервые за эту раннюю зиму. К утру дно колодца засыпало снегом. Дэмьен сгреб его руками в один угол. Пальцы посинели к окончанию этой процедуры, но он по крайней мере расчистил себе клочок твердой мерзлой земли. Напротив него теперь возвышался сугроб фута в три высотой. Дэмьен надеялся, что к следующему снегопаду он растает, и старался не думать о том, сколько ледяной воды образуется на его месте. Как и о том, что будет, если снег пойдет раньше.

Так и случилось. Тяжкие сизые хлопья повалили с неба вскоре после того, как Дэмьену принесли завтрак — мясо, свежий хлеб и горячее вино. Последнее было как нельзя более кстати. Дэмьен подумал, что хорошо бы попросить лопату или, на худой конец, ведро, а потом вспомнил, что ему нельзя просить. Уже можно спрашивать, еще нельзя просить. Что ж, если так пойдет дальше, они просто утопят его в талой воде.

Но, как, в общем-то, и следовало ожидать, этого не произошло. Снег валил весь день, а к вечеру пришел Мариус. Поверх привычной темно-малиновой рясы он накинул теплый плащ, подбитый мехом, на руки натянул перчатки. Дэмьен, к тому времени продрогший до костей, понемногу начал понимать, что такое черная зависть, но тут он заметил, что Мариус пришел не с пустыми руками.

— Держи, — сказал он, протягивая Дэмьену плоскую деревянную лопату. — Можешь вычистить снег. Сюда, в коридор.

Дэмьен принял это разрешение с благодарностью и стал активно разгребать сугроб, сжимая древко лопаты окоченевшими руками. Он бросал снег прямо на лестницу, не особо заботясь о его дальнейшей судьбе — наверняка монахи вынесут. Конечно, они могли бы и сами вычистить колодец, но тут важна символика. Да, черт возьми, именно символика.

— Как тебе тут? — внезапно поинтересовался Мариус. Он нечасто заговаривал с Дэмьеном за прошедшие два месяца.

— Холодно, — усмехнулся тот.

— Еще не успел пожалеть о том, что ввязался во всё это?

— Успел. И неоднократно.

— Ты ушел бы, если бы мог?

Если бы мог?.. Но он ведь мог. Почти наверняка мог — просто не пробовал. Конечно, он был истощен, измотан, да и не оправился еще окончательно от радушного приема вейнтгеймских друидов. Но он ведь был Дэмьеном. Тем самым, без фамилии и без клички — просто Дэмьеном, одним из самых известных в определенной среде убийц. Да, он помнил о существовании плечистых монахов в коричневом, охранявших вход в храм, — тех самых, у которых под рясами угадывались мечи. Так что из того? Он не сомневался, что даже теперь справился бы с ними без особого труда. Но хотел ли он этого — вот в чем вопрос. Наверняка нет. Иначе бы его давно здесь не было.

— Знаете, — проговорил Дэмьен, сосредоточенно разгребая лопатой рыхлый снег, — я как-то не думал об этом. Не ушел бы, нет. Куда мне уходить?

— Ну вот, опять ты отвечаешь на вопрос «Почему?» вместо вопроса «Зачем?».

— Что вы хотите сказать?

— Пока ничего. — Мариус помолчал, глядя в землю, потом поднял голову и произнес: — Ты думаешь, что без труда убил бы нашу