Королевская кровь (СИ)

Эта его усмешка! Тайная радость сорванца, устроившего очередную шалость на горе ничего не подозревающим наставникам. Я скорее почувствовал его смех, чем услышал.

— Что смеешься, порочное дитя королевской крови? — пальцы сжались, загребая в горсть длинные пряди. — Околдовал, заморочил — и счастлив? Вот надоест твой морок, толкну вниз — будешь знать.

Айлор дернул головой, стряхивая мою руку, оглянулся, оскалился:

— Попробуй. Посмотрим, какое я дитя. Я — сит, тварь из ада, не забыл?

Сит, тварь из ада… и все же его хотелось беречь и защищать, а не пугать пустыми угрозами. А еще рядом с ним я, наконец, обрел мир и покой.

— Ты что, поверил?! Это же шутка. Никогда я не причиню тебе боли, принц Айлоримиел, — засмеялся я, — мой Лори…

Он словно внутренне напрягся, сжался и совсем притих. Долго молчал, потом произнес с грустью:

— Глупое слово — никогда. Никогда не давай пустых обещаний, Хейли Мейз.

И я вспомнил день своего посвящения.

В братство Чистого клинка я пришел по доброй воле и велению души. Мне хотелось битвы и славы. Битвы правой и достойной, как мне казалось, во имя моего народа и всего человечества; и славы заслуженной — враг представлялся мне сильным, хитрым и коварным… Что изменилось? Юный сит, волосы которого пахнут можжевельником, а улыбка сводит с ума? Так разве он не хитер и не коварен? Разве мальчишку можно назвать слабым?

Ничего не изменилось… я по-прежнему человек, а он — сит. Через пару дней он вернется домой, под сень дубов и кедров Старой Пущи, где благополучно забудет это глупое приключение. А я останусь единственным, но нелюбимым сыном лорда Синедола, снова буду коротать дни в кабаках, распевая свои песни и тиская девок, и лишь служение ордену, как и раньше, останется достойным оправданием моей жизни.

— Ты прав, Айлор. Мы — враги, этого не отменить и не исправить. Я — рыцарь Чистого клинка, я присягал не по принуждению и не по глупости, это мой выбор и моя вера. А ты?.. наверное, станешь одним из всадников отца? Если случится война, мы можем сойтись в битве…

Ни он, ни я не пошевелились, только между нами словно поднялись наши клинки и застыли в зловещем ожидании...

— Молись своему богу, Хейли Мейз, чтобы никогда тебе не выйти биться против всадника Ареийи! — прошипел сит. — Даже против самого слабого и мягкого из них. Я — посол мира, я не забуду о своем долге… но и ты — молись!

Я вспомнил его шрамы: три раны, каждая из которых — смерть… погладил обожженное плечо, обнял, словно мои объятия могли что-то исправить, спасти, оградить от прошлых и будущих бед.

— Буду молиться. Не хочу сражаться с тобой. Не хочу, чтобы ты стал всадником, Лори… Вот бы найти место, где и люди, и ситы могли быть счастливы…

Он поднял голову, удивленно заглянул мне в глаза. И вдруг расхохотался, звонко, весело и заразительно.

— Что? — я невольно улыбнулся в ответ.

— Ты такой, Хейли Мейз… такой… — простонал он сквозь смех.

— Какой?

— Чистый. Невинный. Как рассветное солнышко! Найти место!.. — он вдруг оборвал смех, глаза блеснули в предвкушении очередной проделки. — А давай сбежим? Поищем такое место?

«Куда еще?» хотел спросить я. А потом, может, прочесть этому монаршему недорослю проповедь на тему безопасности, ответственности и посольской миссии, совсем в духе лорда Кейна. Но он предупредил мое выступление, сонно потянулся, зевнул и, проворчав нечто вроде: «Смотри, Хейли Мейз, ты обещал…», перевернулся на стену, поднялся и, не оглядываясь, ушел в темноту.

14.

На третий день я был в замке неотлучно, но послов, как и ожидал, увидел только за обедом. Ели молча, лишь отец и седовласый глава миссии время от времени обменивались вежливыми репликами. Несмотря на заботу лорда Кейна, на обильный стол, самые сухие комнаты, тепло и мягкую постель, ситы не были отдохнувшими или довольными. Напротив, бледные лица, ввалившиеся глаза, движения, словно отягощенные усталостью — казалось, наши гости вот только что возвратились из утомительного путешествия. А юный принц так и вовсе выглядел больным: рассеянно смотрел на мясо, овощи и сласти, но ел лишь хлеб, ломая краюху дрожащими пальцами.

Конечно, отец тоже все это заметил.

— Друг мой, — спросил он холодно и, как мне показалось, даже неприязненно, — вы благодарите и ни на что не жалуетесь, но, похоже, не испытываете удовольствия от пребывания в моем доме?

— Жилье людей не место для нас, — сит словно ждал вопроса. — Вы щедрый хозяин, лорд Кейн Мейз, но это не делает наше пребывание в Синедоле менее тягостным. Дом моего народа — лес, только там мы сильны и здоровы. Под кровом Мейзов мы нашли заботу и честное стремление наладить мирную жизнь. Зачем испытывать терпение хозяев? Завтра поутру посольство покинет Ваши владения.

Отец кивнул послу и улыбнулся, не скрывая радости, я сам едва сдержал вздох облегчения: конец! Конец мукам совести, терзаниям и сомнениям… Но стоило осознать, что никогда больше я не встречусь с Айлором, не увижу его весенней улыбки, что незримая пелена ситского колдовства больше не переиначит мой привычный мир — и сердце заныло от тоски, от утраты. Поэтому, когда, покидая трапезную, принц как бы случайно толкнул меня плечом и шепнул в ухо: «После заката, Хейли Мейз, ты обещал», — я снова растерялся, но уже знал, что приду. Явлюсь, чего бы это не стоило!

Летние ночи коротки, и мы не стали тратить время попусту. Взяли жбан вина, немного хлеба и сыра, на всякий случай прихватили оружие, Айлор даже втихаря стянул тетиву и несколько стрел. Чтобы не поднимать шума во дворе, коней седлать не стали — вывели тайным ходом далеко за пределы замка, и только там закончили сборы. Мальчишка уже не выглядел больным, был бодр и заразительно весел. Казалось один только вид дикого травостоя, один вдох ночного ветра исцелили его.

То, что поутру нас не найдут на месте, юного посла нисколько не беспокоило. Я все пытался дознаться, почему, но он лишь заносчиво смеялся:

— Боишься, тебя обвинят? Не бойся. Ты бы не стал красть мою тетиву, да и не нашел бы. Скорее уж лорд Кейн решит, что это я похитил его сына… а хоть бы и так!

— Накажут, когда вернемся. У твоих старшин вид суровый.

— Старшин? Хейли Мейз! Меня может наказать Владыка или отец, но они не рассердятся — мы ведь не творим зла. Верь мне.

Он столько раз с чувством повторял «верь мне», что я, в конце концов, поверил, решил: будь, что будет, а последний день мы проведем весело.

— Смотри! Вон, внизу — Студенка, чистая, как девичья слеза, и вода вкусная, только очень холодная. Прямо перед нами — Жеребячий брод. Всадник в этом месте даже сапог не намочит. Вверх по реке — Смолокурни… Сейчас строятся, а раньше домов почти не было — жили только ссыльные воры. Слишком близко к лесу…

Мы уже довольно удалились от защитных стен и остановились у подножья сторожевой башни на вершине пологого холма. Вид оттуда открывался бесподобный: синедольские поля и луга лежали, как на ладони, вдалеке серебрилась река, а за рекой, еще дальше, прямо из зеленого моря Старой Пущи поднималось солнце.

Айлор замер, навострив уши: ни то приглядывался, ни то прислушивался и, казалось, не обращал внимания на мою хозяйскую гордость. Я слегка обиделся:

— Тебе не интересно?

Он отрешенно указал рукой на реку, луг и поле и произнес нечто длинное и мудреное, видимо, называя их на своем языке, прижал уши, но на меня не глянул:

— Мы были веселым, радостным народом. Мирным…— говорил он тихо и взволнованно. — Не знали ни оружия, ни доспехов. Да что там! Мы и в одежде-то не нуждались — лес давал нам все: еду, тепло, уют логова, любовь и продолжение… А потом пришли вы — прекрасные, как боги. Мы приняли вас. Пустили в свой дом, в свою жизнь, в свои души. Мы не могли иначе. Сначала и вы приняли нас, но потом вас стало слишком много. Вы хотели наши леса, луга и реки. Все! Что за дело вам было до дикарей, танцующих под луной?.. А мы… мы все еще были очарованы…