Раз-два-три-четыре-пять, выхожу тебя искать (СИ)

Приподняв обтерханный подол, я выставила вперед ногу в старом растоптанном… как бы его назвать-то… на ум пришло только русское «опорки», но и это было слишком шикарно для того, что дала мне фрау. Фриц присел, снял двумя пальцами этот ужас и поставил мою ступню себе на ладонь левой руки, поглаживая правой ногу от щиколотки до колена. Странно, это оказалось так приятно, что я даже не поверила собственным ощущениям и только удивленно переводила взгляд с хозяина на свою ногу.

— Маленькая… — медленно сказал он, поднимая голову и встречаясь с моим изумленным взглядом. — Видать, раньше ты не босиком ходила…

Он поднялся, я отступила назад, Фриц сделал шаг…я опять отступила и уперлась спиной в стену и стала сдвигаться в сторону, но мужчина уже поставил руки так, чтобы задержать меня и постепенно опускал их вниз, пока не обхватил за талию. Я встала по стойке «смирно» как солдат, не делая ни малейшей попытки к любому движению, покорно ожидая, когда ему это все надоест и он уйдет, но Фриц начал гладить мне спину и делал это, прижимая меня к себе все сильнее и сильнее. Его дыхание становилось чаще и тяжелее и наконец он, отодвинувшись от меня, сказал:

— Пошли ко мне, Марта.

— Герр Хайгель…

— Пошли ко мне. Я не приказываю, Марта, я прошу…

Несмотря на свои слова он все-таки ухватил меня за руку и с силой потянул за собой в спальню.

Раздевая меня у кровати, Фриц внимательно осматривал мое тело, но в его жестах и взгляде не было ни малейшей похоти или эротики. Больше всего это походило на медицинский осмотр призывников, когда врач деловито обследует очередного кандидата, не обращая внимания на его гримасы и лишь отмечает про себя что у того в порядке, а что нет. Упала на пол юбка, сверху легла штопаная старая кофта и на мне осталась только нижняя тонкая рубашка и некое подобие трусов, сшитых недавно. Он стащил рубашку, осмотрел трусы и снял их тоже, проводя жесткими ладонями по всем мышцам, не задерживаясь ни на секунду ни на груди, ни на животе. Провел пальцами вдоль позвоночника от первого до последнего позвонка, ощупал ключицы и плечи, заглянул в подмышки и сильно надавил под нижнюю челюсть с обеих сторон. Стоя перед ним, я только сжимала со всей силы влажные от пота кулаки, а он повернул меня, как куклу, еще раз осмотрел со всех сторон, и потом стал раздеваться сам. Я присела на край кровати, равнодушно думая только о том, что все плохое должно когда-нибудь закончиться и стараясь не смотреть на мужчину перед собой.

— Ты опять не хочешь смотреть на меня, как будто я прокаженный, — Фриц скинул подштанники и подошел ближе. — Неужто я настолько плох для тебя, Марта? Ложись на спину…у тебя же были мужчины до меня, — утвердительно сказал он. — Ты не девственница, да и возраст у тебя не тот, чтобы хранить невинность столько лет. Да обними же ты меня наконец, как это делают женщины, лежа в постели с мужчиной! — он повысил голос, налегая сверху. — Ты была замужем?

— Нет, — я закрыла глаза, стараясь не думать о происходящем.

— Значит, ты не все забыла, как говоришь. Теперь твоим мужем буду я.

Оглашение было произведено в церкви святого Себастьяна, где меня крестили Ансельм и Берта, а через месяц состоялось венчание. Жители Варбурга по-разному отнеслись к этому браку. Разумеется, больше всех возмущалась Клодия. Она примчалась к Фрицу сразу после оглашения и закатила ему совершенно ненормальный скандал, что не вязалось с ее юным возрастом в рассказах, зато очень хорошо соответствовало действительности. Разъяренная фурия, в которую она превратилась, стоило только ей перешагнуть порог дома, готова была снести все до основания и похоронить под обломками всех, а в первую очередь — меня. Визжала она так пронзительно, что закладывало уши и наверняка ее было слышно за три улицы отсюда, несмотря на толстые стены и двери.

— Отец, ты сошел с ума на старости лет, — топала она ногами по полу так, что половицы жалобно ухали, — ты посмотри на Марту повнимательней, что ты в ней нашел? Да она же только зарится на твой дом и твои деньги, как ты этого не понимаешь? Столько лет ты спокойно жил с тетей Альмой, как похоронил маму, и что ты теперь придумал? Да над тобой смеются все, кто знал тебя раньше, и фрау Лейден, и старый Швайс, и даже твой Ганс! До чего ты докатился, посмотри, — Клодия сдернула накидку и бросила ее на стол, раскрасневшись и отдуваясь от жары и прилившей к лицу крови, — вместо того, чтобы с положенной в твоем положении скорбью и смирением приходить на кладбище почтить могилу покойной жены, ты привел в дом эту…девку и еще хочешь взять ее в законные жены! Вспомни, сколько тебе лет, и веди себя соответственно возрасту, а не как молодой парень, потерявший голову от первой задранной юбки!

— Клодия, заткнись! — рявкнул Фриц, до этого момента более менее спокойно слушающий любимую дочурку. — Я не дряхлый старик и мне еще только сорок два, чтобы я заживо хоронил себя в моленьях на могиле Лауры! Прошло уже четыре года, как она умерла, а я до сих пор узнаю новые подробности ее жизни и не скажу, что в восторге от них!

— Ты еще не знаешь подробности жизни твоей Марты! — завопила юная поборница справедливости, став при этом похожей на черепаху еще больше. — Все говорят, что она ходила с наемниками, а они ограбили и бросили ее…

— Все? Кто эти «все»? Ганс, который скрипит зубами оттого, что Марта побрезговала им? Старый Швайс, который выжил из ума и повторяет за каждым любую глупость, лишь бы ему налили стаканчик? Клянусь, Клодия, если ты не замолчишь, я приложу отцовскую руку к тебе и пусть твой муж приходит сюда, чтобы я объяснился с ним! Марта ходила с наемниками…ха-ха-ха, это ж надо такое придумать! — захохотал Фриц, повергая в изумление свое чадо. — Скорее, такое можно сказать про тебя, судя по твоему крику в этой комнате. Если она и ходила с кем, так то были не наемники, а князья или герцоги, да и то дело прошлое.

— Папочка, — Клодия прибегла к истинно женскому средству — пустила слезы в три ручья и завывала не хуже профессиональной плакальщицы, — ну посмотри же наконец трезво, зачем она тебе как жена? Пусть остается служанкой, а ты можешь иметь ее и так когда захочешь…Чего тут стесняться? Сколько угодно мужчин делают так, даже отец Генриха не считает зазорным для себя задрать подол той из служанок, которая милее других ему улыбается и это ему ничего не стоит…

— Молчать! Иди в свой дом и устанавливай там те порядки, которые считаешь нужными! — Фриц поднялся, давая понять, что разговор закончен. — Заодно и посмотри, всем ли они понравятся, когда мужчины будут вести себя, как отец Генриха! Это еще мой дом и я тут хозяин, а ты ушла из него добровольно и под венец, а не на улицу! Я сказал, что Марта будет моей женой через венчание в церкви и тебе меня не переубедить. Будешь и дальше болтать своим пустым языком, я найду способ окоротить его, запомни!

— Дрянь, она подлая, хитрая, лживая дрянь, а ты — выживший из ума старик, у которого только похоть на уме! Господи, я буду молиться денно и нощно Господу нашему, чтобы он вразумил тебя! — взвизгнула Клодия в бешенстве, подхватывая свою накидку и не забыв со всей силы хлопнуть дверью.

Я слышала весь скандал, стоя у стены на кухне и не поверила, когда в доме воцарилась тишина. Фриц пришел ко мне и стал целовать так сильно, что я испугалась, не останется ли следов на коже.

— Глупая девчонка, она просто глупая девчонка, которую избаловала Лаура, мир праху ее! Ты же не считаешь меня стариком, Марта? Да еще похотливым? Если мне нравится женщина, разве это похоть? Скажи мне честно, Марта, я выгляжу как старик? Да еще эта нога…проклятье на головы тех солдат, что наседали на нас! Чему ты улыбаешься? Ты смеешься надо мной, ты считаешь, что я действительно старик?

— Нет, Фриц, — я погладила его по щеке. — Ты совсем не старик, ты совершенно нормальный и здоровый мужчина и ты мне это доказал уже не раз. И я не смеюсь, я улыбаюсь тебе, как ты и просил когда-то.

После венчания для меня в доме Фрица внешне ничего особо не изменилось. Как и раньше, я поднималась с рассветом, готовила, стирала, убирала и ложилась спать позже всех. Разве что переехала из чулана в спальню мужа на втором этаже, да стала носить не ветхие штопаные вещи, а платья поприличней, которые подгоняла под себя сама. Готовой одежды тут не продавали, все шилось своими руками и хорошие портнихи были нарасхват. Мне показали один раз, как идет раскрой, как шьется изделие и дальше я уже вполне самостоятельно могла орудовать иголкой, приходя только на примерку. Женщины закалывали лиф прямо на мне, а я дома доводила это до ума, привнося в шитье то, что знала. Получалось довольно интересно и вызывало любопытство местных кумушек. С женским обществом я держалась на расстоянии, не сплетничая и не приближая к себе никого в качестве подруги, что вызывало недоумение и обиды. Но постепенно все привыкли и к этой странности моего характера и в постоянных врагах у меня остались только Клодия и Ганс, а остальные мало-помалу переключились на другие события местного масштаба, гораздо более интересные, чем жена Фрица Хайгеля.