Раз-два-три-четыре-пять, выхожу тебя искать (СИ)

— Простите, герр Хайгель, — я попыталась бочком придвинуться к двери, ожидая, что хозяин отойдет, но тот шагнул в комнату и закрыл за собой дверь. — Простите, я слышала скрипы и пошла проверять комнаты…сперва комнату фрау Альмы…потом вашу…я не знала, что вы уже вернулись…разрешите, я уйду…

— Стой, Марта, — Фриц подпер дверь спиной и сложил на груди руки. — Зачем тебе уходить отсюда? Подожди, я хочу с тобой поговорить.

— Герр Хайгель, — я отошла назад, стараясь случайно не завалиться на его кровать и отодвинулась в сторону. — Давайте мы поговорим внизу, в столовой. Там гораздо удобнее…и я оденусь, а то моя кофточка осталась внизу…

— Марта, я же сказал, что хочу поговорить с тобой. Положи кочергу… или ты собираешься обороняться от своего хозяина?

— Я положу, только выпустите меня из комнаты, герр Хайгель. — Я подняла глаза и поняла, что Фриц не выпустит меня отсюда, даже если поклянется всеми святыми угодниками. — Прошу вас… — добавила я, понимая полную безнадежность моего положения.

Мужчина сделал шаг вперед, второй, я положила кочергу на пол и отступила подальше, пока он, не отрывая взгляда, приближался ко мне. Зашла за кровать…Фриц пошел следом, а я в два больших прыжка достигла двери в его комнату и толкнула ее что было сил. Дверь не открывалась, а сзади уже меня обхватили сильные руки и, сжимая так, что было больно дышать, потащили к кровати. Я молча отбивалась ногами, пыталась оттолкнуть его руками и вскочить, но остановить его было невозможно. Одной рукой он держал мне руки за головой, а второй уже задирал юбку и раздвигал ноги, навалившись всем телом и не оставляя ни малейшей лазейки для освобождения…

— Марта… — жесткая ладонь провела по щеке и стерла набежавшую слезу. Все закончилось и Фриц обессиленно скатился с меня, но положил руку на грудь, поглаживая ее через тонкую рубашку. Внутри было пусто и горько. Я осторожно сняла его руку, опустила задранную юбку и села на кровати, сцепив зубы. Ничего, ничего, и это пройдет…

— Марта, подожди, — Фриц приподнялся и сел, застегивая штаны. — Ты…так и пойдешь, молча, как и всегда?

— Простите, герр Хайгель, — слезы обиды душили, но показывать их было бесполезно. — Я…лучше пойду…простите…

— Подожди, — он попытался повернуть мне голову к нему, но я мотнула головой и отвернулась. — Скажи, я что, совсем не нравлюсь тебе?

— Вы…красивый мужчина, герр Хайгель. Разрешите идти?

Красивым он не был, но у каждого свое понятие в этом вопросе и по сравнению с большинством Фриц несомненно выигрывал — русоволосый, голубоглазый с твердо очерченными губами и подтянутой фигурой, практически не располневшей, он был типичным немцем на мой взгляд.

— Иди, Марта. Крючок от засова справа…

Я очень надеялась, что этим все и закончится — подумаешь, хозяин изнасиловал свою служанку, эка невидаль, другие только рады такому в надежде получить лишний пфенниг или подарок за свое усердие. Фрау Альма ничего не узнала — а кто бы ей рассказал о таком безобразии, творившемся под носом?

Лучше всего по городу было ходить быстрым шагом. Если будешь идти медленно, то обязательно прицепится какая-нибудь болтушка и начнет вываливать новости и сплетни, в которых столько шелухи, что голова заболит отделять мух от котлет. Зачем мне знать, кто к кому ходил по вечерам, а кто кому набил морду в трактире? Даже известия о рождении детей или о чьей-то смерти меня мало трогали, а вот назойливая болтовня мешала. Зато когда идешь быстро, то никто из здешних женщин не будет бежать следом, запыхаясь на ходу, потому что статус зажиточной горожанки предполагает, что несет она себя медленно и с достоинством. Ну, как королева английская! Они это могут себе позволить, потому что за них все делают служанки, а я кручусь одна.

Быстрый шаг по мостовой выбивал этакую дробь перестука каблуков и я приветливо улыбалась всем встреченным по пути, вежливо здороваясь. Только вот ответа не дожидалась, а то можно на полдня застрять, выслушивая чужие обиды и жалобы на здоровье. Миновав городские ворота, я поспешила к обнесенному каменным забором крепкому дом, откуда доносился рев младенца. Опять кто-то народился в многочисленном семействе Шмайделя, живущем этаким муравейником. Многочисленные сыновья, невестки, дочери, внуки, племянники и прочие родственники жили так тесно и кучно, что порой казалось, что здесь гудит неумолчный пчелиный рой. Обойдя забор, я толкнула маленькую калитку сзади и попала в собственно мастерскую, где стоял невообразимый запах дубящихся кож, из-за которого и жили они за пределами города. Шмайдель, кажущийся суровым на вид, кряжистый широкоплечий старик, отряхнул черные руки и радостно улыбнулся, сверкнув щербинами между зубами.

— Марта, как я рад тебя видеть! Все ли у тебя в порядке?

— Благодарение Богу, герр Шмайдель, Фриц здоров, я тоже, а вот фрау Альма, похоже, совсем плоха. Уже и пить не может.

— Ну, дай Бог, долго не протянет. Чего ей мучиться самой да тебя тянуть? Пожила на этом свете, хорошо пожила, раз под старость о ней было кому заботиться. Лаура-то, дрянь такая, изводила ее почем зря, пока Господь ее не наказал. За чем пришла на этот раз?

— Щелока мне надо, белье без него плохо отстирывается.

— Да, щелок у меня знатный, я его рецепт никому не даю, а то последние гроши потеряю. Давай свой кувшинчик, налью.

Он ушел в глубину мастерской, наливая щелок из большого чана, а я вышла на улицу. Все-таки непонятно, как они тут живут, в таком жутком запахе?

Год и девять месяцев назад.

Фриц подловил меня на заднем дворе, где я развешивала белье на просушку. Солнце было высоко и я подставила ему лицо, жмурясь от удовольствия. Горожанки имели бледный вид, но это были знатные дамы, а мне по статусу можно было и не иметь бледной кожи. Простыни полоскались на легком ветерке и я не сразу услышала характерные шаги хозяина, а когда поняла, что это он, опустила голову и натянула чепец поглубже, опуская засученные рукава.

— Ты быстро управляешься со стиркой, — похвалил он. — Фрау Альма делала это гораздо медленнее и белье было плохо отстирано.

— Фрау уже пожилая женщина и ей трудно полоскать и отжимать.

— Да, ты молодая и сил у тебя больше, чем у нее. Марта, — неожиданно спросил он, — почему ты никогда мне не улыбаешься? Подними голову… я приказываю тебе посмотреть на меня и улыбнуться.

— Простите, герр Хайгель, — голову я подняла, но улыбаться не получилось. — Вы мой хозяин, но я не умею улыбаться и любить по приказу. Если я что-то сделала не так, то скажите мне, я исправлюсь.

— А если я дам тебе пфенниг? Или даже два?

— Я работаю у вас уже месяц и вы должны мне пять пфеннигов, герр Хайгель. Это за работу в вашем доме. Больше мне ничего не надо.

— Женщины в городе улыбаются мне гораздо охотнее, чем ты, Марта, — зло сказал он, заложив руки за спину и покачиваясь с пятки на носок. — И они постоянно разговаривают со мной, не делая вид, что я им неприятен.

— Женщины в городе свободны в своих желаниях, герр Хайгель, а я ваша служанка и больше ничего. Если я не устраиваю вас, то прогоните меня и я уйду.

— Куда ты уйдешь? — дернулся он и посмотрел иподлобья. — В Варбурге тебя никто не возьмет в служанки, если я не скажу свое хорошее слово о тебе.

— Кроме Варбурга есть и другие города…

— Дура! — заорал он. — Ты не понимаешь, что туда надо еще дойти, а сделать это не так-то просто! Да тебя подберут по дороге мародеры и пустят по кругу, а потом убьют или в лучшем случае выбросят на дороге, изуродованную и никому не нужную! Ты не наемница и не маркитантка, чтобы уходить на дорогу и бродяжничать только потому, что хозяин проявил к тебе интерес! Да другие сочли бы за счастье поваляться со мной, а ты…

Фриц рассвирепел и я осторожно отодвинулась от него подальше, боясь рукоприкладства.

— Значит, и за деньги ты не хочешь быть со мной полюбезнее? — он успокоился и даже как будто обрадовался, что я молчу и ничего не говорю. — Может быть, тебе что-то надо, так ты скажи, не стесняйся. Я смотрю, ты ходишь в старой одежде, пора бы тебе кое-что прикупить. Новое платье, например, или хорошие башмаки. Покажи-ка мне ногу, Марта. Ну?