Раз-два-три-четыре-пять, выхожу тебя искать (СИ)

— Эй, Хайгель, куда ты жену повел, тебе что, ночи мало, что ты в лес с ней решил податься?

— Фриц, если ты на медведя пошел, то они еще тощие, учти!

— Марта, ты бы пошла впереди мужа-то, а то все сзади идешь, а он не на дорогу смотрит, а на тебя!

Но с Хайгелем такие штучки с подначками не проходили и отскакивали, как от стенки горох. Зато идти он и в самом деле стал быстрее и как будто хромота стала меньше…ну и дела-а!

Большая поляна, на которую он меня привел, ему определенно понравилась. Он скинул с плеч сверток, прорезал в коре ножом кривой квадрат с углублением посередине и отсчитал шаги от толстого дерева, втыкая сломанные палочки.

— Вставай сюда, Марта, — он показал на первую вешку. — Мишень видишь? Взводи… Целься в центр… Бей! Теперь левый верх…взводи…целься…бей! Правый низ…взводи…целься…бей! Стоп, я за болтами!

Через десять минут стало ясно, что из пяти болтов точно легли три — центральный и два верхних, левый нижний отошел на палец влево, а правый нижний опустился на ладонь.

— Ну-ка, покажи мне глаза, — приказал Фриц, подойдя ближе. — Посмотри вверх…вниз…вправо…влево…

Зажав мне голову, он наблюдал, как я вращала глазами, потом оттянул одно веко, другое, надавил пальцем на один глаз и потребовал, чтобы я опять смотрела по сторонам по его команде.

— Плохо видишь левым глазом, — произнес он свой вердикт. — Косить начинаешь, когда щуришься, а это дает смещение прицела. Сейчас я сделаю еще две мишени, повыше и пониже, тогда посмотрим, как и в каком положении тебе лучше всего целиться. Будешь знать свои возможности — сможешь лучше обороняться.

Мы еще отстрелялись по старой и двум новым мишеням, подтвердив его первоначальное заключение о левом глазе. Собственно, это я знала и дома — мало того, что я была близорука на левое око, да еще там жил астигматизм и без сложной линзы слева я видела вдаль плоховато. Но чтобы полуграмотный наемник вот так, с ходу, определил эту проблему, повергло меня в шок. Две дополнительные мишени дали свои результаты, которые не поняла, но их живо растолковал мне Фриц.

— Смотри, верхняя мишень соответствует по высоте всаднику на лошади. Центр — сердце, эти четыре точки, — тыкал он в углы мишени, — это будет вот тут…тут…тут…Правая нижняя точка также смертельна при попадании, учти, а ты ее здесь бьешь без промаха, не то, что в пехоту. Это хорошо, когда идет осада и надо уменьшить количество нападающих, но плохо, когда ты догоняешь отряд.

— Почему плохо? Выстрелил и на одного врага меньше будет, — недоумевала я.

— Неправильно думаешь! Отряд, который ты догоняешь, должен уходить от преследования, если ты убила одного, то его бросят без сожаления и никто не потащит с собой труп. А если ранишь, да еще благородного, вот тут отряду придется туго — раненый задержит движение и ты быстрее нагонишь их. Рана для такого дела должна быть болезненна, но неопасна, иначе возникнет желание добить раненого. Самое лучшее в этом случае — целиться в верхние точки. Кости там часты, попадешь болтом, обязательно раздробишь, замедлишь передвижение, потому что наложить на такую рану лубок может только опытный лекарь да еще и после того, как прочистит ее. Вот и смекай, проще убить или только ранить. Теперь о нижней мишени…

— Фриц, но откуда можно стрелять вниз? Со стены разве что…

— Откуда угодно! С крыши, из окна, с дерева, с лошади, в конце концов! Но главное тут не это…смотри сюда, Марта, видишь, как выглядит эта ветка? — он сунул мне под нос здоровую дубину с комлем и поднял ее на уровень глаз. — Посмотри на ее конец…запомнила?

— Ну да… — растерянно протянула я, не совсем понимая, в чем тут дело.

— Теперь гляди сюда, мне под ноги. Что видишь? — дубина легла под другим углом, но в принципе ничего не изменилось. — А теперь? — дубина вытянулась так хитро, что на меня смотрел только комель. — Теперь представь, что под стеной стоит человек. И встать он может как угодно, но твоя задача — его убить. Промахнешься — потеряешь болт, а он денег стоит и потом может тебе еще пригодиться. Со стены не видно, куда он улетел, а если убьешь наверняка, то при вылазке вырежешь его из трупа. Арбалет бьет так сильно, что прошивает мягкие места насквозь, значит, ты должна думать, куда целиться. Прошьешь насквозь, будет легкая рана, застрянет болт в кости — другое дело. Думать тут надо головой, а не пускать беспрестанно стрелы, как лучники. Скорость тоже хорошо, когда прикрыть арьегард надо, но без прицельного выстрела схватку не выиграть. Вот и учись, пока есть возможность.

Подобные пояснения мужа настораживали — если уж он вдруг согласился обучать меня стрельбе из арбалета, то что тут может происходить, если разразится какая-нибудь война местного значения? При этих мыслях становилось нехорошо до тошноты. Мертвецов я дома видела, но это были нормальные мертвецы — бомж, посиневший и полуприкрытый грязной тряпкой, около которого дежурил зевающий мент, бабушки и дедушки, которые чинно лежали в гробах, подкрашенные и приодетые, с кучей родственников вокруг, а вот таких мертвецов, которые могли быть разрублены мечами или утыканы стрелами, с лужами крови…ой, нет, только не это! Вида крови я не боялась, но это по нашим меркам было, а ведь тут все совсем другое, более жестокое и страшное…

За городскую стену мы возвратились уже под вечер, чем вызвали новый взрыв шуток на воротах и некоторое негодование почтенной фрау, которая никак не могла понять, что мы могли делать так долго за городской стеной, да еще и в лесу, где «шагу нельзя ступить без того, чтобы на тебя не напали дикие звери». Фриц отмахнулся от ее расспросов и причитаний, я кинулась готовить ужин и фрау осталась в полном недоумении о происходящих вокруг нее событиях. С того самого дня мы с мужем выходили за ворота два раза в неделю, чтобы не только поупражняться в стрельбе, но и вспомнить кое-какие практические навыки, как он мне пояснял. Рассказчиком Хайгель был не очень хорошим, но у меня за плечами была литература моего мира, фильмы и музеи, которые помогали понимать то, о чем он мне рассказывал. Почему он взялся меня учить? Иногда мне казалось, что он знал, что ожидает меня впереди и старался облегчить мою участь по мере сил, но скорее всего, это была игра моего воображения и у него на самом деле было чутье солдата, который постоянно готов к нападению и даже во сне не забывает проверить, лежит ли рядом его меч. Была тут еще одна причина, о которой я могла догадываться только интуитивно — в отрядах, где он находился, он чаще всего был командиром среднего звена и в мирное время ему не хватало именно ощущения того, что он может учить новичков, командовать ими и нести за них ответственность. Достаточно странные чувства для того, кто не мог объяснить подобное для себя лично, но я видела, что ему нравится объяснять мне азы солдатской жизни, что он испытывал настоящее удовлетворение от того, что я подхватывала его объяснения на лету и быстро выполняла его команды и требования. В городе он тоже учил стражников тому, что знал и умел сам, но это было не так часто, как ему этого хотелось. Частенько он брал с собой меч и метательные ножи и, пока я пристреливалась к очередной мишени, он тоже не терял времени даром, заставляя себя до изнеможения выделывать различные пируэты с клинком. Конечно, ему мешала хромая нога, но он делал вид, что это ерунда и не стоит обращать на нее внимания.

Год и два месяца назад…

На поляну вышел кряжистый человек, заросший бородой до самых ушей. Фриц сдержанно поздоровался с ним и через несколько минут они уже вдвоем наблюдали, как я управляюсь с арбалетом.

— Что скажешь, Курт? Думаешь, зря я доверил Марте эту игрушку? — равнодушно спросил Фриц, что означало у него достаточную степень заинтересованности в данном вопросе.

— Зря ничего не бывает в нашем мире, ты же знаешь, — Курт щелкнул пальцем по стальной дуге и она завибрировала в ответ. — Узнаю его, как не признать, хоть и столько времени прошло с тех пор! А ведь согласись, что мы тогда здорово монастырских помяли да и захватили с собой деньжат прилично! — он заухал, что, должно быть, означало смех. — Такой арбалет дорого стоит, а ведь ты не продал его, как намеревался сначала.