Легенда

Глава 5

Монастырские земли были разбиты на учебные ристалища — мощенные булыжником, засеянные травой, песчаные или выложенные предательски скользкими каменными плитами. Само здание, замок из серого камня с зубчатыми башнями, высилось посередине. Монастырь ограждали стены — сложенные позднее из золотистого песчаника, они выглядели не столь уж грозно — и опоясывал ров. У западной стены в оранжерее круглый год цвели цветы тридцати различных оттенков — одни только розы.

Альбинос Сербитар опустился на колени перед своим кустом, мысленно соединившись с ним. Тринадцать лет он возился с этими розами и понимал их как нельзя лучше — между ним и цветами царила полная гармония.

Розы источали свой аромат для одного лишь Сербитара.

Тля на кусте гибла под его взглядом, и нежная шелковая прелесть бутонов пьянила его, как дурман.

Розы были белые.

Закрыв глаза, Сербитар откинулся назад, единый с бродящими в кусте соками новой жизни. Он был в полных доспехах: в серебристой кольчуге, с мечом у пояса, в кожаных гетрах, скрепленных серебряными кольцами; рядом лежал новый серебряный шлем со старинной цифрой "I". Свои белые волосы Сербитар заплел в косы. Глаза у него были зеленые, как листья розы. Тонкое, почти прозрачное лицо с высокими скулами завораживало своей мистической, как у чахоточного, красотой.

Сербитар прощался с цветком, нежно унимая его легкую, как паутина, панику. Он знал эту розу с тех пор, как на ней раскрылся первый лист.

А теперь он должен умереть.

Перед его мысленным взором возникло улыбающееся лицо, и Сербитар узнал Арбедарка.

— Мы ждем тебя, — передал тот.

— Иду, — ответил Сербитар.

В большом зале стоял стол, на столе — кувшин с водой, перед каждым из тридцати высоких кресел — ячменная лепешка. Двадцать девять человек — все в доспехах — молча ждали, когда сядет Сербитар. Он занял свое место во главе стола, поклонившись настоятелю Винтару, сидевшему теперь справа от него.

Все молча поели, думая каждый о своем и чувствуя каждый свое в этот миг, венчавший тринадцать лет учения.

Наконец Сербитар согласно древней традиции нарушил молчание:

— Братья, наши искания завершились. И теперь мы должны обрести то, что искали. Вестник скачет из Дрос-Дельноха, чтобы просить нас умереть. Что чувствует Сердце Тридцати?

Все взоры обратились к чернобородому Арбедарку. Он открылся, свободно принимая их мысли и чувства, отбирая и сводя в приемлемую для всех единую мысль.

Вскоре он произнес низким звучным голосом:

— Дети дренайского народа стоят перед лицом погибели.

Ульрик собрал под свое знамя надирские племена. Первый удар он нанесет по Дрос-Дельноху, князю которого, Дельнару, приказано продержаться до осени. Абалаину нужно время, чтобы набрать и обучить армию. Близок день, который решит судьбу всего континента. Сердце говорит, что мы должны обрести истину в Дрос-Дельнохе.

Сербитар повернулся к Менахему — смуглому, с ястребиным носом, с темными волосами, собранными в длинный хвост и перевитыми серебряной нитью.

— Что видят Глаза Тридцати?

— Если нас не будет в Дросе, город падет. Если мы будем там, город падет. Наше присутствие лишь оттянет неизбежное. Если вестник окажется достоин, мы должны исполнить его просьбу.

Сербитар повернулся к настоятелю.

— Винтар, что говорит Душа Тридцати?

Настоятель провел рукой по редеющим волосам, встал и поклонился Сербитару. Серебристо-бронзовые доспехи выглядели на нем неуместно.

— Нас попросят убивать иноплеменников, — печально и тихо проговорил он. — Не потому, что они дурные люди, а потому лишь, что их вожди намерены сделать то же, что шестьсот лет назад делали дренаи.

Мы стоим меж морем и горами. Море хлынет на нас, горы не позволят нам убежать. Смерть неизбежна.

Все мы здесь мастерски владеем оружием. Мы ищем совершенной смерти, которая увенчала бы прожитую в стремлении к совершенству жизнь. Пусть нашествие надиров для истории не представляет ничего нового — дренаям оно несет несказанные бедствия и ужасы. Можно смело сказать, что, защищая дренаев, мы сохраним традиции Ордена. То, что наши усилия будут напрасны, — еще не повод отказываться от сражения. Главное, что помыслы наши чисты.

Мне грустно, что все это так, но Душа говорит: мы должны ехать в Дрос-Дельнох.

— Итак, мы едины, — сказал Сербитар. — Я тоже чувствую, что это так. Мы пришли в этот Храм со всех концов земли. Отверженные, загнанные и запуганные, мы собрались вместе, чтобы создать противостояние. Мы превратили свои тела в живое оружие, с тем чтобы души наши открылись миру и покою. Мы священники-воины, каких никогда не было в древности. В наших сердцах не будет радости, когда мы станем убивать врагов, ибо мы любим всякую жизнь.

А когда мы умрем, наши души продолжат путь, свободные от всех оков. Мелкая зависть, досада, ненависть. — все останется позади, и мы достигнем Истока.

Голос говорит: едем.

Луна в третьей четверти висела в безоблачном небе, и деревья вокруг костра Река отбрасывали бледные тени. Злополучный кролик, выпотрошенный и обмазанный глиной, пекся на углях. Вирэ, обнаженная до пояса, вернулась от ручья, вытираясь запасной рубашкой Река.

— Знала бы ты, сколько она мне стоила! — усмехнулся Рек, когда Вирэ опустилась у огня на камень, вся золотая в отблесках пламени.

— Она никогда не служила лучшей цели. Скоро поспеет твой кролик?

— Скоро. Ты простудишься насмерть, расхаживая полуголой в такую стужу. У меня от одного твоего вида кровь стынет.

— Странно! Не далее как утром ты говорил, что вся кровь у тебя бурлит при виде меня.

— Я говорил это в теплой хижине, где рядом была постель.

Меня никогда не прельщала мысль любиться на снегу. Вот, я согрел тебе одеяло — держи-ка.

— В детстве, — проговорила она, заворачиваясь в одеяло, — мы бегали зимой три мили по холмам в одних туниках и сандалиях. Это очень закаляет. Правда, мерзли мы здорово.

— Раз ты такая закаленная, чего ж ты вся посинела тогда, в метель? — с беззлобной ухмылкой осведомился Рек.

— Из-за доспехов. Слишком много стали и недостаточно шерсти под ней. Впрочем, если б я ехала впереди, мне не было бы так скучно, и я бы не заснула. Ну, так готов он или нет? Я умираю с голоду.

— Он уже доспевает, мне сдается.

— Ты когда-нибудь готовил так кролика?

— Не то чтобы... Но все правильно — я видел, как это делается. Мех отваливается с глиной. Очень просто.

Вирэ это не убедило.

— Я выслеживала эту тощую тварь целую вечность. — Она с удовольствием вспомнила, как сбила кролика одной стрелой с сорока шагов. — Лук у тебя неплохой, только легковат немного. Это старый кавалерийский, верно? У нас есть несколько таких в Дельнохе. Теперь их делают из стали-серебрянки — они тяжелее и дальше бьют. Ох, умираю.

— Терпение улучшает аппетит.

— Смотри только не испорти его. Мне никогда не нравилось убивать животных. Сейчас, правда, я сделала это по необходимости — есть-то надо.

— Не уверен, что кролик согласился бы с твоим суждением.

— Разве кролики способны рассуждать?

— Не знаю. Это я так...

— Тогда зачем говоришь? Странный ты все-таки.

— Так, отвлеченная мысль. Разве у тебя их не бывает?

Разве ты никогда не задаешься вопросом, откуда цветок знает, когда ему расти? Или как лосось находит дорогу в места нереста?

— Нет. Готово или нет?

— Ну а о чем же ты думаешь, если не прикидываешь, как бы ловчее убить человека?

— О еде. Готово наконец?

Рек поддел прутиком кусочек глины и поглядел, как она шипит на снегу.

— Что ты такое делаешь? — спросила она.

Рек выбрал камень с кулак величиной и разбил им глину, под которой обнаружилась полусырая, плохо ободранная тушка.

— Выглядит неплохо, — сказала Вирэ. — Что дальше?

Он потыкал палочкой дымящееся мясо.

— Ты в состоянии это есть?