Легенда

— Опустите оружие! — закричала она. — Перестаньте!

Мужчины продолжали биться.

— Рек! Послушай меня! Это только испытание. Он не собирается тебя убивать.

Ее голос дошел до Река словно издалека, пронзив стоящий перед глазами красный туман. Он отступил и скорее почувствовал, нежели увидел, какое облегчение испытал другой. Рек сделал глубокий вдох, успокаиваясь. Руки и ноги у него тряслись.

— Ты вошел в мой разум, — обвинил он, холодно глядя в темные глаза соперника. — Не знаю, как ты это сделал, но если сделаешь это еще раз, я убью тебя. Понял?

— Понял, — глухо ответил Менахем из-под шлема.

Рек со второй попытки вложил меч в ножны и повернулся к Вирэ: она как-то странно смотрела на него.

— Это был не совсем я, — сказал он. — Не смотри на меня так, Вирэ.

— О, Рек, прости! — В глазах ее были слезы. — Я не хотела.

Она отвернулась, и новый страх овладел им.

— Ты только не оставляй меня. Со мной такое редко случается, а тебе и вовсе ничего не грозит. Поверь мне!

Она обернулась к нему и обхватила его руками за шею.

— Оставить тебя? Что ты говоришь? Глупый, я нисколько не испугалась. Ох, какой же ты дуралей! Я ведь не какая-нибудь трактирная девка, которая визжит при виде крысы. Я выросла среди мужчин. Среди солдат. Среди воинов. И ты думаешь, я могу бросить тебя из-за того, что ты становишься; одержимым в бою?

— Я могу управлять этим, — сказал он, прижимая ее к себе.

— Там, куда мы идем, Рек, тебе сдерживать себя не придется.

Сербитар ушел с балкона и налил вешней воды в каменный кувшин.

— Как он это делает? — спросил он сидящего ,в кожаном кресле Винтара.

— В нем бездна мужества, которое воспламеняется от причин, о которых мы можем только догадываться. На страх, который вызвал в нем Менахем, он ответил насилием. Менахем не понял одного: этот человек боится самого страха. Уловил ты детское воспоминание, мелькнувшее в нем?

— О подземельях?

— Да. Какого ты мнения о ребенке, который боится темноты и все-таки упорно лазит в темное подземелье?

— Он старался победить свои страхи, вступая с ними в бой, — И до сих пор старается. Вот почему Менахем чуть было не погиб.

— В Дрос-Дельнохе он будет полезен, — улыбнулся Сербитар.

— Полезнее, — чем ты думаешь,

— Да, — сказал Сербитар Реку. Они сидели в обшитом дубом кабинете, выходившем во двор. — Да, мы умеем читать мысли. Но заверяю тебя, что твои мысли и мысли твоей спутницы мы больше читать не станем.

— Зачем он это сделал? — спросил Рек.

— Менахем — Глаза Тридцати. Он должен был посмотреть, достойны ли вы того, чтобы просить нас.., об услуге.

Вы хотите, чтобы мы бились вместе с вами, проникали в планы врага и защищали своим искусством крепость, до которой нам нет дела. Посланец должен быть достоин.

— Но я не посланец, я просто сопровождаю Вирэ.

— Там увидим. Давно ли ты знаешь о своей.., одержимости?

Рек устремил взгляд на балкон. Крапивник сел на перила, поточил клюв о камень и улетел. В голубом небе легкие облака собирались, словно плавучие острова.

— Это случалось только дважды — во время войны с сатулами. Первый раз — когда нас окружили во время набега на деревню, и второй — когда я сопровождал караван со специями.

— С воинами такое случается. Это дар, который преподносит нам страх.

— Он дважды спасал мне жизнь, но все равно пугает меня.

Точно кто-то чужой овладевает моим телом и разумом.

— Это не так, уверяю тебя. Это ты и только ты. Не бойся того, кто ты есть, Рек, — могу я называть тебя Реком?

— Конечно.

— Я не хотел бы фамильярничать. Это прозвище, верно?

— Уменьшительное от Регнак. Так прозвал меня мой приемный отец Хореб, когда я был ребенком. Я не любил шумных игр и не лазил по деревьям — он говорил, что я слишком тихий и Регнак — чересчур пышное имя для меня.

— Ты полагаешь, что в Дрос-Дельнохе придешься ко двору?

— Ты хочешь знать, сдюжу ли я? — улыбнулся Рек.

— По правде говоря, да.

— Не знаю. А ты?

Тень улыбки мелькнула на бледных, почти бесплотных губах альбиноса, и тонкие пальцы выбили на столе тихую дробь.

— Хороший вопрос. Да, я сдюжу. Мои страхи не связаны со смертью.

— Ты прочел мои мысли. Скажи мне, что ты там видел? Я серьезно. Я не знаю, смогу ли я выдержать осаду. Говорят, осада ломает людей.

— Я не могу тебе сказать, выдержишь ты или нет. И то и другое — возможно. Я не могу предугадать, как будут развиваться события. Спроси себя: что, если Вирэ погибнет? Продолжишь ты борьбу или нет?

— Нет, — не задумываясь ответил Рек. — Я оседлаю быстрого коня и ускачу прочь. Мне нет никакого дела ни до Дрос-Дельноха, ни до Дренайской империи.

— Дренаям конец. Их звезда закатилась.

— Так ты думаешь, Дрос падет?

— В конце концов — да. Но я пока не способен заглядывать так далеко в будущее. Туманные Пути постигнуть трудно.

Они часто показывают то, что будет, но еще чаще — то, что не сбудется никогда. Это зыбкие тропы, по которым уверенно ступает лишь истинный мистик.

— Туманные Пути? — повторил Рек.

— И верно — откуда тебе знать о них? Они лежат в ином измерении — в четвертом, быть может. Дух странствует там, словно во сне. Только ты направляешь сон, чтобы увидеть то, что хочешь видеть. Это трудно объяснить словами тому, кто не испытал сам.

— Значит, твоя душа способна странствовать вне тела?

— Да — это понять легче всего. Мы видели вас в Гравенском лесу у хижины — и помогли вам, повлияв на того воина, Груссина.

— Вы заставили его убить Рейнарда?

— Нет, наша власть не столь велика. Мы просто подтолкнули его туда, куда он и сам уже двигался.

— Мне как-то неуютно оттого, что вы обладаете такой силой, — проговорил Рек, избегая зеленых глаз альбиноса.

Сербитар рассмеялся — в его глазах появился блеск, бледное лицо просияло.

— Друг мой Рек, я человек слова. Я обещал тебе никогда не читать твоих мыслей и не стану. Это относится к каждому из Тридцати. Могли бы мы жить затворниками, удалившись от мира, если бы желали вреда другим? Я — княжеский сын, но, пожелай я этого, мог бы стать королем или императором, более могущественным, чем Ульрик. Не надо бояться нас.

Мы должны чувствовать себя свободно друг с другом. Более того — быть друзьями.

— Почему? — спросил Рек.

— Потому что близится час, который настает только раз в жизни. Час нашей смерти.

— Говори за себя. Я еду в Дрос-Дельнох не для того, чтобы на свой особый лад совершить самоубийство. Нам предстоит сражение — ни больше и ни меньше. Любую стену можно отстоять, малое войско способно сдержать большое.

В истории тому множество примеров — взять хоть Скельнский перевал.

— Верно. Но эти случаи потому и помнятся, что они — исключение. Посмотрим в лицо действительности. В Дросе втрое меньше защитников, чем полагалось бы. Их боевой дух низок, а страх велик. В армии Ульрика полмиллиона воинов, и все они не просто готовы умереть за него — они жаждут за него умереть. Я, как боец и знаток военного дела, говорю:

Дрос-Дельнох падет. Выбрось из головы иную возможность.

— Зачем тогда вы едете с нами? Чего вы этим достигнете?

— Мы умрем — и будем жить. Но больше я ничего пока тебе говорить не буду. Я не хочу наводить на тебя уныние, Рек. Я вселил бы в тебя надежду, если б это могло помочь делу. Но все мои усилия будут направлены лишь на то, чтобы оттянуть неизбежное. Только таким путем я могу быть вам полезен.

— Только держи это свое мнение при себе. Вирэ убеждена, что мы способны удержать крепость. И я достаточно разбираюсь в войне и в людях, чтобы сказать тебе прямо: если твои взгляды распространятся среди бойцов, начнется повальное дезертирство, и мы потерпим поражение в первый же день.

— Не такой я дурак, Рек. Я говорю это только тебе — потому, что это должно быть сказано. В Дельнохе я стану твоим советником и должен буду говорить тебе всю правду. С солдатами я почти не буду общаться впрямую, как и все Тридцать.