Легенда

В скудно обставленной хижине становилось душно — весеннее солнце припекало деревянную кровлю. Друсс неспешно снял полушубок, который проносил всю зиму, и куртку из лошадиной шкуры. Могучее тело, все испещренное шрамами, выдавало его возраст. Друсс рассматривал свои рубцы, вспоминая тех, кто нанес их. Эти люди в отличие от него никогда не состарятся — они умерли во цвете лет под его звонким топором. Голубые глаза Друсса взглянули на стену у низкой двери. Вот он висит, Снага, «Паромщик» на языке древних. Стройная рукоять из черной стали с серебряными рунами и обоюдоострое лезвие, что звенит убивая.

Друсс и теперь слышал его сладостную песнь.

— Еще день, брат моей души, — сказал он Снаге. — Еще один проклятый день, пока солнце не сядет.

Друсс вернулся мыслями к письму Дельнара. Оно обращено к воспоминанию, не к живому человеку.

Хрустнув суставами, Друсс поднялся со стула.

— Солнце село, — шепнул он топору. — Теперь только смерть ждет — а эта стерва терпелива.

Он вышел из хижины и устремил взгляд на дальние горы.

Кряжистый, седовласый, он казался их подобием. Горы, сильные, горделивые, неподвластные годам, увенчанные серебром, бросали вызов весеннему солнцу, что пыталось растопить девственные снега на их вершинах.

Друсс вбирал в себя красу гор и холодный ветер, словно напоследок вкушая жизнь.

— Где ты, Смерть? — крикнул он.

— Где ты прячешься в этот чудесный день? — Эхо покатилось по долине, возглашая:

«СМЕРТЬ, СМЕРТЬ, смерть, смерть... ДЕНЬ, ДЕНЬ, день, день...» — Это я, Друсс! И я бросаю тебе вызов!

Тень легла на лицо Друсса, солнце угасло, и туман окутал горы. Боль пронзила его могучую грудь, и он чуть не упал.

— Гордый смертный! — донесся до него сквозь дымку страдания свистящий голос. — Я тебя не искала. Ты сам гнался за мной все эти долгие одинокие годы. Останься на этой горе — и я обещаю тебе еще сорок лет. Мускулы твои иссохнут, и ум перестанет тебе служить. Тебя раздует, старик, а я приду за тобой, только если ты сам об этом попросишь. Или предпочтешь поохотиться напоследок? Ищи меня, старый вояка, — я стою на стенах Дрос-Дельноха.

Боль отпустила сердце старика. Он качнулся, втянул в пылающие легкие целебный горный воздух и посмотрел вокруг.

Птицы по-прежнему пели на сосне, небо оставалось ясным, и горы стояли гордые и высокие, как всегда.

Друсс вернулся в хижину и подошел к дубовому сундуку, запертому на ключ еще в начале зимы. Ключ лежал глубоко в долине. Друсс ухватил своими ручищами замок и поднажал.

Мускулы его вздулись, на шее и плечах проступили вены — металл заскрипел, погнулся и треснул. Друсс отбросил замок в сторону и открыл сундук. Внутри лежал черный кожаный колет с блестящими стальными наплечниками и черный кожаный шлем с кокардой — серебряный топор в окружении серебряных черепов. Внизу открылись длинные перчатки из черной кожи с серебряными шипами на костяшках. Друсс надел все это на себя и обулся в длинные сапоги — давнишний подарок Абалаина.

И наконец, взял Снагу, который точно сам прыгнул со стены ему в руки.

— В последний раз, брат моей души, — сказал Друсс. — Пока солнце не село.

Глава 6

Стоя рядом с Винтаром на высоком балконе, Сербитар смотрел, как двое всадников приближаются рысью к северным воротам монастыря. С запада задул теплый весенний ветер, и на заснеженных полях уже проступала трава.

— Теперь не время для любви, — сказал вслух Сербитар.

— Любовь живет во все времена, сын мой. Особенно на войне. Ты уже входил в разум этого человека?

— Да. Он странный человек. Циник по опыту, романтик по призванию, герой по необходимости.

— Как хочет Менахем испытать вестника?

— Страхом, — ответил Сербитар.

Рек чувствовал себя хорошо. Воздух был чист и свеж, и теплый западный ветер обещал скорый конец самой суровой за многие годы зимы. Женщина, которую он любил, ехала рядом, и небо сияло безоблачной голубизной.

— Как хорошо сегодня жить! — сказал Рек.

— Почему именно сегодня?

— Этот день прекрасен. Разве ты не чувствуешь? Небо, ветер, тающий снег...

— Кто-то едет нам навстречу. Похоже, воин.

Всадник, приблизившись, сошел с коня. Его лицо скрывал черный с серебром шлем, увенчанный конским хвостом.

Рек и Вирэ, тоже спешившись, направились к нему.

— Доброе утро, — сказал Рек.

Человек, не отвечая ему, сквозь прорези шлема темными глазами смотрел на Вирэ.

— Это ты — посланница? — спросил он.

— Да. Я хочу видеть настоятеля Винтара.

— Сначала тебе придется пройти мимо меня. — Он отступил на шаг и обнажил длинный меч из серебристой стали.

— Погоди-ка, — сказал Рек. — В чем, собственно, дело?

Где это слыхано, чтобы путники сражались за право войти в монастырь? — Воин снова не ответил ему, и Вирэ обнажила свою шпагу. — Да полно вам! Это же безумие.

— Отойди, Рек, — велела Вирэ. — Сейчас я разделаюсь с этим серебряным жуком по-свойски.

— Ну уж нет, — схватил ее за руку Рек. — Твоя шпага бессильна против доспехов. Во всем этом нет никакого смысла. Ты здесь не для того, чтобы с кем-то драться. Ты должна доставить письмо, вот и все. Тут какая-то ошибка. Подожди.

Рек двинулся навстречу воину. Мысль работала быстро, и глаза выискивали слабые места в броне. Поверх серебристой кольчуги на воине был литой панцирь. Шею защищал серебряный обруч. Ноги до самых бедер покрывали кожаные гетры, скрепленные серебряными кольцами, не считая кожаных же наголенников. Только колени, кисти рук и подбородок были открыты.

— Может, скажешь, в чем дело? — обратился к нему Рек. — Ты, по-моему, не за тех нас принял. Нам нужен настоятель.

— Ты готова, женщина? — спросил Менахем.

— Да, — сказала Вирэ, описав шпагой восьмерку в утреннем воздухе.

Рек выхватил свой меч:

— Защищайся!

— Нет, Рек, он мой, — вскричала Вирэ. — Тебе нет нужды драться за меня. Отойди!

— Твой черед еще настанет. — И Рек обратился к Менахему:

— Ну, иди же. Посмотрим, так ли ты хорош в бою, как кажется.

Менахем обратил темный взор на своего высокого противника, и у Река захолонуло под сердцем: это смерть! Холодная, неминуемая, с червями в глазницах. Для него этот поединок безнадежен. В груди у Река разлился страх, и ноги его задрожали. Он снова стал ребенком, запертым в темной комнате и знающим, что во мраке таятся демоны. По телу прошла тошнота, и желчь обожгла горло. Бежать.., бежать.

Но Рек не обратился в бегство — он завопил и бросился на врага, обрушив меч на черный с серебром шлем. Не ожидавший этого Менахем поспешно отразил удар, но второй выпад Река едва не достиг цели. Монах отступал, отчаянно пытаясь вернуть себе первенство, яростный натиск Река не давал ему передышки. Менахем только отбивался, норовя обойти противника.

Вирэ в ошеломленном молчании наблюдала за Реком. Мечи обоих мужчин сверкали на утреннем солнце, плетя белую, невероятно искусную паутину. Вирэ охватила гордость. Ей захотелось крикнуть Реку «ура», но она удержалась, зная: малейшая помеха в таком поединке может стать роковой.

— Помоги мне, — передал Менахем Сербитару, — иначе как бы мне не пришлось убить его. — Он отразил удар, едва не рассекший ему горло, и добавил:

— Если это в моих силах.

— Как его остановить? — спросил Сербитар Винтара. — Он одержим. Я не могу пробиться к нему. Он вот-вот убьет Менахема.

— Девушка! — сказал Винтар. — Подключись к ней.

Вирэ с содроганием следила за боем. Одержимый! Отец рассказывал ей о таких воинах, но она никогда не думала, что Рек — из их числа. Эти безумцы в битве утрачивают всякий разум и всякий страх — никто не может устоять против них. В бою на мечах все балансируют между нападением и защитой, желая победить, но равным образом не желая быть побитым.

Только одержимый, не знающий страха, все время нападает и, даже погибнув, увлекает врага за собой. Внезапно Вирэ озарило, и она поняла: неизвестный воин не хочет смерти Река, этот бой — лишь испытание.