Легенда

— Очень приятно. И что же привело тебя в Гравенский лес, Вирэ?

— Не твое дело, — отрезала она.

— Я думал, мы начали сызнова.

— Ну, извини. Мне не так-то просто болтать с тобой по-приятельски — ты мне не слишком нравишься.

— Как можно так говорить? Мы и десяти слов друг с другом не сказали. Слишком рано судить, нравится тебе человек или нет.

— Я таких, как ты, знаю. — Она ловко разложила ветчину по двум тарелкам и подала одну Реку. — Заносчивые. Думаете, что боги, сотворив вас, сделали миру подарок. Порхаете себе, как вольные пташки.

— Ну и что в этом плохого? Совершенных людей не бывает. Да, я стараюсь получить от жизни радость — она ведь у меня одна.

— Вот из-за таких, как ты, страна и гибнет. Из-за таких вот беззаботных, живущих только нынешним днем. Из-за жадных и себялюбивых. А ведь когда-то мы были великим народом.

— Чушь. Мы были завоевателями и всем навязывали дренайские законы. Чума бы взяла такое величие!

— Ничего плохого в этом не было! Народы, завоеванные нами, процветали — так или нет? Мы строили школы, больницы, дороги. Мы поощряли торговлю и несли миру правосудие.

— Тогда тебе незачем так расстраиваться. Теперь правосудие миру будут нести надиры. Единственная причина дренайских побед — это то, что народы, которые мы завоевали, уже пережили свой расцвет. Они разжирели и обленились, сделались себялюбивыми, жадными и беззаботными. Все народы следуют этим путем.

— Так ты еще и философ? Твои взгляды мне кажутся такими же никчемными, как ты сам.

— По-твоему, я никчемный? Зато от тебя в твоем мужском наряде куда как много проку. Ты, подделка под воина! Если ты так жаждешь защитить дренайские ценности, почему бы тебе не отправиться в Дрос-Дельнох с другими дураками и не выйти со своей шпажонкой против надиров?

— Я только что оттуда — и вернусь туда, как только выполню то, что мне поручено.

— Ну и дура, — буркнул он.

— А ты ведь был солдатом, верно?

— Тебе-то что?

— Зачем ты ушел из армии?

— Не твое дело. — Настало неловкое молчание, и Рек, чтобы сломать его, добавил:

— После полудня мы должны добраться до Глен Френэ. Это маленькая деревушка, но лошадь там купить можно.

За едой они больше не разговаривали. Рек злился и чувствовал себя неуютно, ему не хватало умения преодолеть разделявшую их пропасть. Вирэ протерла тарелки и вычистила чугунок, неуклюжая в своей кольчуге.

Она тоже злилась — на себя. Она не хотела ссориться с Реком. Пока он спал, она двигалась по хижине тихонько, чтобы его не потревожить. Проснувшись, она сначала смутилась и впала в гнев, увидев себя раздетой. Но она достаточно знала о том, как люди замерзают, чтобы понять: Рек спас ей жизнь. И он не воспользовался ее наготой. Сделай он это, она убила бы его без сожалений и колебаний. Она долго смотрела на него, спящего, и решила, что он по-своему красив и что в нем есть еще нечто, делающее его привлекательным, Мягкость, быть может? Чувствительность? Она никак не могла понять что.

Ну, почему он так мил? Ее это сердило. Нет у нее времени на нежные чувства. И Вирэ с болью осознала, что у нее никогда не было времени на нежные чувства. А может быть, это у чувств нет времени на нее? Она неловкая, неуверенно чувствует себя с мужчинами — если они ей не противники или не соратники. Ей вспомнились слова Река: «Зато от тебя в твоем мужском наряде куда как много проку».

Он дважды спас ей жизнь. Зачем она сказала, что он ей не нравится? Может, из-за того, что она испугалась?

Рек вышел из хижины, и она услышала чей-то чужой голос:

— Регнак, дорогой! Это правда, что у тебя там женщина?

Вирэ схватилась за шпагу.

Глава 4

Настоятель возложил руки на голову молодого альбиноса, стоящего перед ним на коленях, и закрыл глаза.

— Готов ли ты? — мысленно, как заведено в Ордене, спросил он.

— Откуда мне знать? — ответил альбинос.

— Открой мне свой разум. — Юноша открылся, и настоятель увидел в его сознании отражение своего собственного доброго лица. Мысли юноши текли легко и свободно, переплетаясь с воспоминаниями старшего. Могучая натура настоятеля накрыла сознание молодого словно теплым одеялом, и тот погрузился в сон.

Пробуждение было горьким, и на глаза юноши навернулись слезы. Он снова — Сербитар, снова — один, снова — наедине со своими мыслями.

— Готов ли я? — спросил он.

— Будешь готов. Вестник близок.

— Это достойный человек?

— Суди сам. Следуй за мною в Гравен.

Их души соединились и воспарили высоко над монастырем, вольные, как зимний ветер. Внизу лежали заснеженные поля, за полями чернел лес. Настоятель летел впереди над вершинами деревьев. На поляне у бедной хижины собралось несколько человек — они смотрели на дверь, в которой стоял высокий молодой воин. За ним виднелась женщина с мечом В руке.

— Который из них вестник? — спросил альбинос.

— Смотри — и увидишь.

Дела Рейнарда последнее время шли неладно. Атака на караван была отбита с тяжелыми потерями, а в сумерки нашли мертвыми еще троих — и среди них его брата Эрлика. Пленник, взятый третьего дня, умер со страху, не дождавшись настоящей забавы, да еще погода испортилась. Неудача преследовала Рейнарда — и он не мог взять в толк почему.

«Будь проклят вещун!» — с горечью думал он, когда вел своих людей к хижине. Если бы старик не погрузился в свой трехдневный сон, они, может, и не стали бы нападать на караван.

Рейнарду очень хотелось отрубить вещуну ноги, пока тот спит, но здравый смысл и жадность возобладали. Вещун — человек бесценный. Он очнулся как раз когда в лагерь доставили тело Эрлика.

— Видишь, что стряслось, покуда ты спал? — обрушился на него Рейнард.

— Ты потерял восемь человек в набеге, а женщина убила Эрлика и еще одного, когда они убили ее лошадь.

Рейнард вперил тяжелый взгляд в пустые глазницы старца.

— Женщина, говоришь?

— Да.

— Там убит еще и третий. Что скажешь о нем?

— Ему попала в лоб стрела.

— Кто пустил ее?

— Человек по имени Регнак. Скиталец, который бывает здесь временами.

Рейнард потряс головой. Женщина поднесла ему кубок подогретого вина, и он присел на камень у жаркого огня.

— Быть не может, он бы не осмелился! Уверен ты, что это он?

— Это он. А теперь мне надо отдохнуть.

— Погоди! Где они теперь?

— Сейчас погляжу, — сказал старик, направляясь в свою хижину. Рейнард велел подать еды и кликнул Груссина. Тот пришел и присел на корточки рядом с ним.

— Ты слышал? — спросил Рейнард.

— Да. Ты ему веришь?

— Смех и грех. Но старик еще ни разу не ошибался. Старею я, что ли? Раз уж такой трус, как Рек, нападает на моих людей, значит, я что-то делаю не так. Я его за это на медленном огне поджарю.

— У нас съестное на исходе, — сказал Груссин.

— Что?

— Съестное на исходе. Зима была долгая, и этот проклятый караван нам бы очень пригодился.

— Ничего, будут и другие. Первым делом надо найти Река.

— Да стоит ли он того?

— Стоит ли? Он помог какой-то бабе убить моего брата. Я хочу отдать эту бабу на потеху всей шайке. Хочу резать с нее мясо тонкими полосками, а потом скормить ее собакам.

— Как скажешь.

— Что-то в тебе не видно особого рвения. — Рейнард перекинул опустевшую миску через костер.

— Что ж, верно, и я старею. Когда мы пришли сюда, я видел в этом какой-то смысл, а нынче забыл, в чем он состоял;

— Мы пришли сюда потому, что прихвостни Абалаина разорили мою усадьбу и перебили мою семью. Я не забыл ничего. Ты не размяк ли часом?

Груссин подметил в глазах Рейнарда опасный огонь.

— Нет, конечно, нет. Ты атаман — как скажешь, так и будет. Мы найдем Река и ту женщину. Может, отдохнешь пока?

— К дьяволу отдых! Но ты спи, если хочешь. Мы отправимся сразу, как только старик даст нам указания Груссин пошел в свою хижину и лег на постель из папоротника.