Письма в неизвестность (СИ)

Родчин София

Письма в неизвестность

Часть первая

Без ответа

‒ Как ты?

‒ Плохо. Все еще плохо...

‒ Слышу по голосу. Опять плакала?

‒ А что мне остается?! У меня даже сил жить дальше не осталось. Сейчас просто желаю исчезнуть.

‒ Не говори того, чего сама не понимаешь. Ты должна жить. Потому не отчаивайся, я скоро приеду. Ты только держись. Люблю тебя.

‒ И я.

В трубке раздались гудки прерванной связи. Я знала, что Рен не сможет долго разговаривать, но все же этого было слишком мало, чтоб сказать все, чего хотелось. А хотелось многого. В первую очередь того, чтоб последний месяц оказался самым обычным сном. Хотелось просто больно удариться и от этого неожиданно резко открыть глаза; сесть на постели и от шума в голове не понимать, что твориться вокруг; в одной любимой футболке прибежать на кухню, стараясь не наступать босыми ступнями на ледяную плитку; уловить аромат любимых булочек и крепкого черного чая; прокричать на все горло 'доброе утро' и увидеть в ответ мамину улыбку. Этого хотелось больше всего. Но именно это как раз и было неосуществимым.

Телефон улетел на кровать и с легким хлопком всколыхнул покрывало. Настроение нельзя было назвать плохим, оно просто не дотягивало до этой отметки. Но надо делать хоть что-то, иначе я просто сойду с ума. Немного приторможенным движением руки сняла черную ленту с зеркала и начала перевязывать свои густые волосы. Кусочек ткани слился в единую массу с волосами, так что его трудно было заметить. Совсем не раздумывая, схватила первые попавшиеся джинсы и футболку со стула и, одевшись, сбежала по ступенькам вниз.

Из кухни слышались голоса:

‒ ...нелегко, но ей, поверьте, еще хуже. Вы должны больше внимания уделять дочери, и перестаньте, наконец, быть таким эгоистом, ‒ от удара разбившегося стакана я вздрогнула, ‒ это совсем...

Девушка не договорила, точнее она просто увидела мой силуэт в двери и замолчала. А я что?! Мне сказать было нечего, она не первый раз отчитывала отца из-за депрессии и пьянства. Сколько ж это раз уже заходила к нам?! И не сосчитать. Мужчина как всегда вжимал голову в плечи и раздумывал о том, какой предлог придумать для побега от надоедливой девчонки. Папу я винить не могла. Потому ни слова не говоря, прошла мимо стола, взяла веник и убрала последствия его утренней попойки.

Потом так же молча начала заваривать чай. Это единственное, чего хотелось в такие дни. Причем почему-то именно зеленого. Может потому что черный вызывал нежелательные воспоминания.

Только налив кипяток в кружку, сразу же поднесла ее к губам. Вздрогнула от боли. Легкое покалывание на обожженном языке постоянно напоминает, что я пока еще жива и надо бы почаще об этом думать.

‒ Я, наверное, пойду. Не буду мешать вашим разговорам, ‒ отец, желая поскорее отделаться от нотаций знакомой, быстро выскочил из-за стола и ушел на улицу, хлопнув дверью.

‒ Ринка, ты...

‒ Давай только без 'ты как?', а?! Достал уже этот вопрос, итак же видно, что хуже некуда. И сочувствия не надо, без него тошно. Лучше говори, зачем пришла и уходи. Я сейчас не в настроении общаться, ‒ знаю, что не очень приветлива. Но она поймет, уж она поймет точно...

‒ Ирэн еще не вернулась?! Лекс тоже в разъездах?! ‒ ее вопросы были скорее утвердительными, потому я не сочла нужным отвечать. ‒ Вижу. Да и понятно, лето же. А со мной, ясное дело, ты откровенничать не будешь.

Я все еще молчала. Она и без слов все знает, я не настолько непредсказуема.

‒ Ты с детства была не слишком доверчивой. Помню, даже выставляла меня за дверь, когда плакала. Интересно, кто-то, кроме матери и тех двоих видел твои слёзы?! ‒ по яростному взгляду она сразу поняла, что подняла неподходящую тему, потому быстро исправилась: ‒ Помочь тебе все равно надо. Слушай меня внимательно...

Письмо первое

'Привет!

Ты меня совсем не знаешь, да и я тебя тоже. Да и незачем нам друг друга узнавать. Я даже не могу сказать, зачем начала писать это письмо. Ты ведь не против того, что я тебе его отправила?

Просто я поняла, что мне очень трудно разговаривать об этом еще с кем-то. Да и знакомые уж очень любят жалеть 'бедную' меня. Ненавижу это. А ты... Ты выслушаешь, и ответ написать не сможешь. Это самое важное.

Около двух месяцев назад моя мама ушла из жизни, а мне совсем не с кем поговорить. Если честно, я понятия не имею, как это случилось, ведь мамочка не была больна. Но все говорят, что от сердечного приступа не спасаются. Может я и слишком подозрительная, но мне кажется, что это был совсем не приступ. Хотя папа утверждает, что у меня слишком разыгралось воображение. Может и так... Конечно, Рени всегда меня поддерживает, и я знаю, что могу ей все рассказать и поделиться своими соображениями, но я не хочу пренебрегать ее доверием и вешать свои проблемы на ее плечи. Да и я должна оставаться сильной и никому не показывать своих слез. Мама ведь всегда просила меня быть сильной... Надеюсь, она не видит с небес того, что на самом деле я плачу ночами в подушку, особенно, когда вижу, что твориться с отцом. И пусть мне только четырнадцать, я пытаюсь во всем ему помогать. Но иногда просто не понять, что могу еще сделать, чтоб он, наконец, улыбнулся. Конечно, он меня очень любит, и я это не просто знаю, а чувствую, но он совсем не умеет скрывать свою боль. Только постоянно пытается утопить ее в виски.

Знаешь, а ведь мамочка была поистине восхитительной женщиной. Папа в ней души не чаял. Она умела все: готовить, шить, вязать, вышивать. Интересовалась живописью и музыкой, поэзией и спортом. Она даже немного разбиралась в технике. Больше всего на свете любила детей и животных. Мне казалось, что я дочь ангела, ведь мама была именно такой. Я пыталась походить на нее, хоть и понимала, что нельзя достичь такого совершенства. А как она пела... Знаешь, если в мире есть люди, которые поют лучше, то я усомнюсь в том, что я человек. Хотя мама и говорила, что я утрирую и на самом деле у нее самый обычный голос, а воспринимаю я его так лишь потому, что она моя мать. Но я не вру, пела она действительно ангельски. Особенно, когда работала. Забывалась и совсем не обращала внимания на то, что твориться вокруг. Папа любил наблюдать за ней в такие моменты. Когда она сажала цветы (они были ее вдохновением), отец всегда брал маленькую меня на колени, и мы вместе смотрели, как ее волосы развевались от ветра, прикрытые глаза выражали верх наслаждения, а нежный голос лился, будто песня матери-природы. Именно в такие моменты она больше всего походила на небожителя.

Мама была примером для всех. Знаешь, говорят, что дорогие нам люди остаются в наших сердцах навсегда, пусть они и не с нами. Но, по правде говоря, я бы сейчас отдала все, что у меня есть, лишь бы хоть раз почувствовать ее руки на своих плечах, увидеть ее ласковую улыбку, услышать хоть слово. Я бы пожертвовала всем, лишь бы только еще раз ощутить ее ласковый поцелуй перед сном, когда она приходила укрывать меня, думая, что я уже улетела в страну Морфея. Как много я не успела ей сказать, и как мало раз я говорила ей, что люблю. Верните мне маму, прошу. Я больше не выдержу...'

На этих словах письмо обрывалось. Парень восемнадцати лет оторвал взгляд от бумаги и устремил вдаль. Он чувствовал себя препаршиво. Мало того, что день не задался с утра, эти новые обязанности хранителя, что свалились на него месяц назад, постоянные встречи с новыми коллегами ‒ все это доводило до бешенства. Вот скажите, на кой черт, эта мерзкая девчонка, его предшественница по работе, выбрала хранителем планеты именно его? Подумаешь, сила пробудилась. Да мало ли в ком могут быть сверхъестественные способности. Да еще и три человека на целый мир. Это вообще как понимать?! Как тройка подростков-недоучек может защищать целую планету?! И это надо с нормальной жизнью совмещать. Эта проблема вызывала неунывающую мигрень. Так еще с утра на колени свалился горящий конверт с письмом и пропалил дыру в его пододеяльнике. А на новый деньги опять у руководства клянчить? Они итак косо смотрят после того, как дважды пришлось покупать стол из-за ведьминых экспериментов. Вздох вышел уж очень тяжелым.