Отсечь зло

Мальчик оказался спокойным, сопел, гугукал, почти не плакал, как будто понимая, что мешать старшим здесь не положено, более того — опасно. Да и его мама стала стараться всем угодить, подать, принести, приласкать, случалось — отдать положенную ей сигарету, а то и колеса. Впрочем, от колес она, к удивлению всех, в последнее время отказывалась в пользу лишней доли пищи. Больше других оценил эти перемены Старуха, которому раньше доставались от Мани пинки и щипки, а на интимные посягательства — сплошные отказы. Юная женщина и сейчас норовила избежать сексуальных утех, ссылаясь на тяжелое послеродовое состояние, хотя Котику пошел уже седьмой месяц, но ласковое слово, участливое отношение действовали на Старуху магически, правда, иногда он вскидывался, в нем просыпалась какая-то дикая злоба, зато в другой раз он мог отдать последнее. Недавно приволок кусок пестрой плотной материи, наверняка отдал за нее что-то стоящее. Ежу Маня сразу после рождения сына заявила, что ребенок от него, она, дескать, все высчитала и мальчик точно от него, его сынок, и тот должен за него отвечать. Куца подсмеивался над этим и говорил: «Погодите — подрастет, посмотрим, на кого похож, может на Ежа, может, на Крутого, а может, на Старуху или меня… История умалчивает, кому давала Маня. Может — Кенту? Поживем — увидим». Еж зло усмехался в пробивающиеся усы: «Знал бы точно, что твой, Куца, в болоте бы утопил». «Какие сантименты», — кривлялся блондин, однако, не решался развивать эту тему, чувствовалось, что крепыш верит в свое отцовство и с этим приходилось считаться. Однажды Еж сказал: «Ребенок — обуза, самим иногда жрать нечего. С другой стороны — подрастет, мы из него такого разведчика сделаем, мечта, ведь он в любую щель пролезет. Складов все меньше, добираться до них все трудней, каждый подвал копать не будешь… Поняли? Выходит — от него может быть большая польза, а раз так, берем его на довольствие. Смотри, блондин, ты за него персонально отвечаешь, пылинки будешь сдувать, а то я тебя в такую щель самого засуну, никогда не выберешься». Куца ребенка и так не любил, а после предупреждения вообще возненавидел.

Маня положила малыша сначала в тенек, в специальный длинный деревянный ящик, интуитивно чувствуя, что ни железо, ни пластмасса для люльки не подходят, именно дерево — непрочное, но доброе, теплое своей особой теплотой. Вспомнила о покрывале, той самой цветастой тряпке, которую притащил Старуха, но оставлять на оставлять на улице Котю одного не решилась. Еще не изгладилось из памяти, что крысы сделали с мертвым Кентом. Слава богу, сама она его обглоданный скелет не видела, на следующий день ей было просто не до этого — и боль, и маленькое мявкающее существо рядом, — тогда показавшееся таким противным. Нет, она лишь вообразила то страшное зрелище, да еще Старуха рассказывал, что отдельные детали (нос, уши) стали пропадать еще днем.

— Котик, — нежно обратилась Маня к малышу, — я не представляла, каким ты будешь пухленьким, такие щечки, а глазки, маленькие пальчики… Настоящий кукленыш. У меня была такая кукла, голубоглазая, с длинными ресницами… — Мальчик смотрел на нее сияющими глазками. — Нет, ты лучше куклы. Я даже не думала, что ты будешь таким хорошеньким и будешь мне так нравиться. Ух, какая у тебя мама бяка, хотела выкинуть такого малыша… Фу. Вру. Подкормить и продать. Представь себе. А теперь я тебя никому не отдам. Так и знай. Ни за что. Не замерз?

Маня вынула розовое тельце в небольших оранжевых экземках и подставила мальчика под солнечные лучи.

— На солнышко не смотри, смотри лучше, какое огромное голубое небо, ни конца, ни края… А какое оно чистое…

Сын радостно улыбнулся, как будто понял ее.

— А вон, видишь, облако… Большое, белое, похожее на корабль. Как же тебе объяснить, что это такое? Машина большая. Вот кабина у тебя за спиной, — она наклонила ребенка и показала ему кабину, — тоже была частью машины, она ездила, а корабль плавает… Какое небо, солнце… Еще бывает весна… Такое время года. Тогда все особенное, воздух, деревья… Дышится легко. Тебе понравится, поверь. Подрастешь, я найду дерево, подождем весны, оно расцветет, и я покажу его тебе… Не трогай бобо, их нельзя чесать, — малыш потянулся к оранжевым кружкам. — Слушайся маму. — Маня легонько стукнула Котика по маленькой ручке, малыш заплакал. — Ну вот. Весь кайф испортил. Не ори. Отдам буке. Ну, пожалуйста, миленький…

* * *

Из царапины на плече Куцы капала кровь, блондин сидел на лежбище, постанывая и покачиваясь из стороны в сторону. Старуха вытирал ранку каким-то лоскутом.

— Возьми пеленку, перевяжи, болван!

Щуплый сдернул пеленку с веревки возле Маниного угла и начал рвать ее на мелкие полосы.

— Шире, — подсказала Маня, баюкающая малыша на руках. — Где это его так угораздило?

— Не твое собачье дело, — буркнул блондин.

— Наверно и по башке дали.

— Пшла вон.

— Сколько дерьма… — Юная мать взяла себя в руки. — Как бы инфекция не попала. Тряпка чистая?

— Маня, спирта нет?

— Шутишь?

— Для своего хмыренка где-то прячешь.

Маня презрительно улыбнулась.

— Ты мне спирт приносил?

— Дрянь! И ребенок твой — дрянь!

Малыш заплакал.

— Тише, тише, маленький. Дядя ранен, дядя сердится, ему больно, но ты здесь ни при чем, у тебя свои проблемы — расти побыстрей, а он выздоровеет и сердиться перестанет.

— Заткнись.

— Ну что ты, в самом деле, разорался? Можно подумать, это я тебя саданула. Сигаретку хочешь? — попыталась примириться Маня.

— Дрянь… У нее еще и сигареты есть! Гони все!

— Раз так — фиг тебе!

Блондин приподнялся, громко застонал и сел обратно на свое лежбище.

— Мать твою!.. — выругался он.

— Так что с ним? — обратилась Маня к щуплому.

— Один… замочить его обещался.

— Ну и что?

— Заткнись!

Старуха отошел на безопасное расстояние.

— Из-за бомжа. Хотели у него кое-что отнять. Короче — из окружения Крутого…

С тех пор, как нелепо, по вине Куцы, погиб Кент, они так и не смогли завести себе нового работника. В последние времена с опустившимися личностями возникли проблемы. Они оказались в дефиците. Кто-то умер своей смертью, кто-то исчез, а кого-то подстрелили на охоте. Как выяснилось, при отсутствии чужаков загонщики повадились выслеживать своих, чтобы угодить Крутому и его приближенным. И вот настал такой момент, когда бомжей осталась всего горстка. Крутой понял, в чем дело, и устроил охоту на одного из особо ретивых загонщиков. В ней пригласили принять участие всех свободных граждан территории. В награду тому, кто первый подстрелит загонщика, была назначена молодая симпатичная женщина, принадлежавшая ему же. И Еж, и Куца, и Старуха принимали участие в травле кабана (так именовали жертв). Допустили ошибку — дав тому оторваться. Кто же лучше загонщиков знал все углы и закоулки, все укромные места территории? Загонщика не нашли, со злости растерзали его женщину и, посадив голову на кол, выставили в становище. Затем ходили слухи, что видели след сапога в районе химических болот. Вероятно, загонщик предпочел умереть от отравления или утонуть в жуткой бездне, чем стать мишенью, для недавних приятелей. После этого случая своих бомжей больше никто не трогал, а тех, кто забредал на территорию Крутого, по большей части отлавливали и превращали в работников.

— Я ясно сказал — гони все сигареты.

— У меня всего две.

— Давай обе.

— Ну ты и зануда. Я Ежу пожалуюсь.

— Слушай, ты!.. Возьму твоего сопляка за ноги и стукну башкой об угол.

— Только попробуй, — в Манином голосе прозвучала твердая решимость, она давала понять, что умрет за своего Котика.

— Корми вас, уродов.

— Сам ты урод.

Куца растянулся на лежбище и отвернулся к стенке.

Смеркалось. Старуха зажег сальник и опустил брезентовый полог, чтобы снаружи не было видно огонька: мало ли что. Вскоре появился Еж. Он был хмур, по лицу крепыша легко читалось его настроение.