Отсечь зло

Мясо ничем не выказал своих чувств, только в глазах метались отблески костра.

— Чего надо? — смилостивился хозяин и снял наушники.

— Вы велели доложить, когда Еж и Куца появятся.

— Скотина, ты из-за этого меня побеспокоил?

Телохранитель опустил глаза.

— А-а! Это те козлы, которые мне задолжали?

Мясо кивнул.

— Веди Ежа, — Крутой оглянулся на костер. — Попробуем жареной ежатины!.. — и заржал, словно закашлялся.

Еж был по-настоящему испуган. Под глазом у него виднелся синяк. Он уже несколько часов дожидался своей участи.

— Ты что же, мальчик, заставляешь дядю волноваться? Если бы ты не был колючим, я б тебя сделал «голубым». — Крутой вновь засмеялся, собственная шутка слегка подняла настроение. — А может, тебя обрить наголо, будешь у меня шутом. — Плейер щелкнул, кончилась кассета. — Так! — посуровел Крутой. — Ты сколько мне должен?

Мясо из-за спины Ежа хотел наклониться, доложить, но хозяин пальцем указал, чтобы тот оставался на прежнем месте.

Крутой поднялся. Он оказался на голову выше Ежа и на полголовы Мяса, судя по телосложению — скорее тощий, чем жилистый — не отличался большой силой, вытянутое лицо говорило о «благородном» происхождении, а в глазах проглядывали ум и презрение к окружающим.

— Встань сюда, — сказал хозяин Ежу и развернул того спиной к костру. — Да ты крупный, Еж, — проговорил он ласково и неожиданно сильно толкнул подростка в плечи.

Крепыш при падении умудрился перевернуться на бок, и рука, на которую он рассчитывал опереться, угодила в круг пламени. Кожа затрещала, в тот же миг вспыхнули волосы. Еж издал душераздирающий вопль и отпрыгнул в темноту, чуть не сбив телохранителя, прикрывшего собой Крутого. Там подросток попал в плотное кольцо молчаливой охраны и успел получить несколько крепких ударов, прежде чем хозяин велел прекратить расправу.

— Вылейте на него ведро воды и отпустите. Да, чуть не забыл — вздуйте Куцу. Правильно я его назвал? В общем — поняли. Но смотрите, чтоб сам убрался из лагеря. Я потом проверю. Мясо! Где Мясо? — Телохранитель вырос перед хозяином. — Побрызгай здесь чем-нибудь — паленым воняет, и приведи новенькую. Ту малолетку отмыли? Приведи — посмотрю.

Крутой занялся плейером.

* * *

— Старуха, это ты мое одеяло спер?

— Да нет. Ты че, Еж? Разве я возьму? У Маньки ищи. — Щуплый заворочался в темноте. — Как что, сразу Старуха. Дама пик пропала — Старуха, заточка сломалась — Старуха. Если самый маленький, так во всем виноват. Вот вырасту…

— Никогда не вырастешь, не надейся, — подал голос со своего лежбища Куца. — Никогда, понял?

— Ты, что ли, не разрешишь? — огрызнулся Старуха.

— Я б тебе разрешил, Старуха. Мы б тебя к Крутому отправили, нам тупорылый качок среди прислужников хозяина позарез нужен. Ты — лучшая кандидатура. — Куца захихикал.

Еж присоединился к нему:

— Ну, это отпад. Старуха рядом с Крутым. Не будь только таким свирепым, как Мясо.

— Делать вам нечего. Трепачи.

— Я серьезно, Старый. — Куца уже не смеялся. — Серьезно, слышь? Как ты можешь вырасти большим при такой жратухе? Слышал такое слово — витамины?

— Это дрянные таблетки?

— Нет. Яблоки. Помидоры.

— Груши, дыни, — проявила интерес Маня и заворочалась на своих досках у выхода — худшее место.

— Помню, — Старуха шмыгнул носом.

— Какого цвета помидор? — спросил Куца.

— Красный.

— А крыса жареная разве не витамин? — попытался перевести разговор в плоскость шутки Еж.

— Это ты у нас жареный, — вякнул Старуха.

— Что?

— Не, кроме шуток, — прервал завязывающийся конфликт Куца. — Дыня. Желтая. Разрежешь — по всей комнате аромат.

— А я больше всего спелые груши любила, — сказала Маня. — Сочные. С ума можно сойти. Сейчас бы все за нее отдала.

— Даже дозу?

Маня задумалась:

— Да я уже месяца три дозы не видела.

— Маньк, ты и сама стала на грушу похожа. Обратите внимание, мужики! — Куца припомнил недавний конфликт. — Вроде и жрет как прежде, а что спереди, что сзади — одинаково.

— А что у нее сзади? — съехидничал Старуха. — Ни разу не видел.

— Козел ты после этого, недоношенный. И не увидишь, — обиделась Маня.

— Старуха, где сальник? — Еж провел какой-то железкой по прутьям спинки своей металлической кровати. У него, как у главаря в этой компании («бригаде» — по местному) была кровать, точнее — одна из ее спинок. Ни пружинного матраса, ни второй спинки найти не удалось, поэтому соорудили обычный лежак, но в головах  поставили настоящую спинку.

— А че ее рассматривать? — рассудил Куца. — Сальник еще на нее тратить. Кенту, поди, дает, он ее и подкармливает.

— Слушай ты, бледнолицый блондин, в следующий раз с деревом спать будешь, понял? Еж, это он к тебе ревнует, сам лезет ко мне все время. На твое место метит.

— Может, ее продадим, чтоб не спорить? — сказал Куца. — Нет бабы, нет проблемы.

— Продавайте, у других, глядишь, лучше будет. А сами спите со своим бомжом.

Куца захихикал:

— Я давно предлагаю.

— Нет, лучше в дерьме вываляться, — отрезал Еж.

— Мань, а ты чего бы предпочла — арбуз или грушу? — примирительно вставил Старуха, мозг которого заклинило на фруктах.

— Грушу.

— А дыню или грушу?

— Чего привязался: грушу, грушу… Можно подумать, от твоих слов груша появится.

— У Крутого яблоки есть, — сообщил Куца.

— Откуда? — Старуха аж подпрыгнул на своей лежанке. — Врешь!

— Не врет, — веско сказал Еж. — Черт! — железяка грохнула по камню. — Опять крыса по ногам пробежала. Где мое второе одеяло?

— Не вру. Мне в лагере сказал один… Дерево нашли. Дикие яблочки. А все равно — витамины. На них наш Старуха точно бы вырос. Да Крутой охрану выставил. Круглосуточную.

— Как же его раньше не нашли? — спросила Маня.

Старуха присвистнул.

— Вот это да. Все бы отдал.

— Может, и помидоры где дикие растут?

— И груши?

— В вашем одичавшем воображении. Помидоры дикими не бывают, — уточнила Маня.

— Хоть бы кошку увидеть, — буркнул Еж. — Гоните одеяло, а то морду набью, — добавил он, зевнув. — Спать…

* * *

Прошел короткий буйный дождь, полосой всего-то метров двести-триста, словно несли на себе, несли полное ведро, неловко качнули и пролилась водица, выплеснулась. Подростки, наученные горьким опытом, спрятались в своем бетонном шалаше. И не напрасно. На этот раз водичка оказалась очень ядовитой. Желтая пыльная газета, ценимая здесь как дорогая вышитая скатерть ручной работы и употребляемая только для игры в карты, местами почернела, съежилась, а местами была проедена насквозь: не оставляйте, коль цените. Лучше под такой дождик не попадать.

— Что будем делать? — выразил общую озабоченность Куца. — Может, все вокруг теперь радиоактивное?

— Да нет у нас ничего радиоактивного, давно бы лысыми стали. С какого-нибудь химического болота.

— Одно к одному — гадость.

— Сам ты гадость и жизнь у тебя — гадость.

— Ты только на слабых тянешь, Куца, — Старуха героически приготовился к удару.

— Я с тобой еще разберусь, — пообещал блондин, но бить его не стал. — Переждем пару дней, а там посмотрим. Как, Еж?

— Надоело мне здесь. Руку больную ломит.

— Может, новое место поищем? — заискивающе спросил Старуха.

— Я как все, — высказал свое мнение Куца.

Маня выглянула на улицу, а затем повернулась к компании:

— Солнышко. Чувствуете запах — ацетон. Лучше денька два здесь посидеть, а дальше видно будет.

— Чего мы здесь не видали? — Еж угрюмо посмотрел на Маню. — Сто метров за две минуты пробежим, а дальше идти можно.

— Куда же мы пойдем? — не сдавалась потолстевшая Маня.

Все прекрасно понимали, почему она не хочет идти.

— Твое дело — можешь оставаться.

— Ты что, Еж, она же наша главная собственность, — вмешался Куца.

— Я сказал, ты слышал.