Ловец (СИ)

Эмиль перемещался во времени и находился в группе риска. А Спасский быстро расхотел быть супергероем.

Немного погодя он спросил Тома, почему же людям не вшивают по их желанию чип, который бы генерировал сны постоянно и, опять же при желании, так же постоянно держал человека в сновидении, поддерживая ощущение, что сон и есть реальная жизнь. «Кажется, был в наше время фильм именно об этом», – объяснил он Тому, и тот помрачнел, сказав, что нынешние приборы снохождения уже почти приблизились по своим свойствам к чипам, и как только из прибора удастся исключить физическое снотворное, жидкость, – так сразу получится устройство, которое вполне можно имплантировать.

– Это решение, несомненно, найдет почитателей, люди и так уже помешаны на виртуальных заменителях жизни, – сказал он. – Артур активно работает в этом направлении – раз уж даже ты домыслил до столь ослепительной перспективы, он-то и подавно. Он все уменьшает прибор, делает схемы все более чувствительными, все более сложными, и когда они станут тоньше волоса, твои мечты сбудутся. Самые крошечные приборы, которые умещаются в браслетах вместе со сомнацином и иглой, поступают с производств, работающих по его патентам.

– Да этот Артур у вас в каждую бочку затычка, как я погляжу, – заметил Антон.

– К сожалению, – подтвердил Том.

Осваивание дома Эмиля также оказалось своеобразной наукой. Как выяснил Спасский, искусственный интеллект в домах обычно был персонализирован и наделен вполне человеческим голосом и внешним обликом, в котором высвечивался на экране или представал в виде голограммы, а заодно – некоторыми личностными качествами, в том числе чувством юмора. Интеллектуальная система дома Эмиля появилась перед Антоном на экране в виде мрачного немолодого человека с длинным бледным лицом, обрамленным черными кудрями, и поразительно недоброжелательными, прожигающими насквозь темными глазами. Низкий его голос звучал всегда с оттенком разочарования в умственных данных пользователя, а ответы на запросы сочились сарказмом.

– У Имса своеобразное чувство юмора, – сообщил Том. – Его MI зовут «Северус».

Над Спасским в жизни никто не издевался так, как «Северус». И хотя визуальное его изображение можно было отключить, ядовитый голос преследовал Антона при каждом бытовом действии – «Северус» желчно комментировал каждое его поражение в борьбе с технологиями, мрачно будил его в назначенные часы, отпускал колкие шуточки по поводу попыток приготовить завтрак и совсем уж похоронным тоном желал доброй ночи. Однако дело свое MI знал. Дом был огромный, старинный, и в нем все время под управлением «Северуса» кипела работа: по комнатам ездил и полировал паркет и мебель небольшой робот-уборщик, десятки щеток драили ванны, напоминая Антону картинки из детской книжки про Мойдодыра, кухонный комбайн исправно выдавал несколько десятков блюд по программе меню и варил отличный кофе, дом тщательно проветривался, чистился, ароматизировался, шторы и жалюзи поднимались, опускались и принимали промежуточное положение по часам, в зависимости от положения солнца. «Северус» регулировал температуру, менял режимы сигнализации, наполнял поилки и кормилки для двух худых рыжих кошек, которых Антон совершенно неожиданно обнаружил в доме, включал музыку в зависимости от настроения Спасского, которое определял по датчикам, вмонтированным в ткань его домашней одежды – здесь даже футболки и пижамные штаны были «умными», потоком поставлял развлечения – телеканалы и различные плееры, где меню можно было пролистывать взглядом (взглянул направо – пролистал трек-лист вперед, нарисовал глазами окружность – изменил громкость); наконец, не сразу, но все же открыл доступ в библиотеку с коллекцией виртуальных игр.

Однако развлечения Антона не сильно интересовали, прелюдию к всеобщему сексу с виртом он видел уже в своем времени, и она его еще тогда не очень вдохновила. Для просмотра 3D-фильмов и трехмерных компьютерных игр иногда достаточно было и очков-посредника, но у Эмиля на полке лежал еще специальный игровой шлем – он связывался с нейронами головного мозга, позволял полностью погрузиться в ощущения, подключить все шесть чувств. Изображения в таком шлеме проецировались лазерным лучом для каждого глаза: проекция шла не прямо в глаз, а на поверхность, расположенную перед глазным яблоком. Чтобы освоиться, Спасский просмотрел несколько телеканалов и пару-тройку фильмов. По контенту телевидение оставалось таким же лживым и поверхностным, как в его время, а все фильмы рассказывали о том, как в далекой галактике бушевала война, – Антона это никак не трогало.

Несколько минут позора он пережил в период знакомства с кухонным агрегатом, который хоть и был похож на обычный, только очень большой, кухонный комбайн с виду, на самом деле оказался значительно сложнее. Это довольно громоздкая штуковина вмещала в своих непроницаемых внутренностях и духовку, и блендеры с миксерами, и мясорубки, и кофемашину, и холодильник с морозильником, и пищевые автоматы. С ее помощью можно было готовить блюда как из стандартной пасты в тюбиках – «для фантастических лентяев», как выразился Том, так и из натуральных продуктов, которые загружались в соседний с пастовым отсек в разные ячейки. И если пасту мог заливать робот-помощник под присмотром «Северуса», то яйца, мясо и яблоки загружать желательно было вручную. Натурпродукт стоил в разы дороже пасты, но это было вполне понятно, а вот когда Антон узнал, каким именно образом яйца, молоко и зелень попадают в дом, он на несколько минут потерял дар речи.

Молоко и зелень в дом на Винсент-сквер привозил жизнерадостный дедок на старом синем фургончике – Спасскому о подобных типах рассказывала еще бабушка, в ее время все эти зеленщики, молочники, мороженщики повсеместно ездили по дворам в ранние утренние часы. Один раз этот милейший во всех отношениях старичок приехал на велосипеде времен юности Антона, щедро разливая в нежном, трепетном утреннем воздухе трели звонка. Спасский тогда долго стоял в раскрытых дверях и провожал взглядом чудесного поставщика: тот неторопливо катил на своей винтажной развалюхе в звонкое голубое утро, бренчал звонком; на раме громоздились, приклеенные на липкую ленту, пакеты с зеленью, чудом не падая на землю. Моросил мельчайший дождь, солнце светило сквозь его тоненькую завесу, шуршали листья под шинами неспешно удалявшегося велосипеда, а Антон стоял, вдыхал запах осени и осязал застывшее время.

– Что это за предводитель гномов? – спросил он «Северуса», забыв, что обиделся на него, поскольку был презрительно обозван «тупицей» во время очередного проигранного раунда борьбы с кухонным агрегатом.

Северус некоторое время молчал, а потом внезапно разразился стихом, декламируя тяжело и с чувством, словно бы торжественно роняя камень с каждым словом:

– Дзинь, дзинь, дзинь, дзинь,

Я думаю – это молочник на своих колесах.

Тр, тр – идут ступни молочника,

Ближе и ближе вдоль улицы,

Затем дзинь, дзинь, дзинь, дзинь –

Он оставил наши бутылки с молоком.

Последовала еще одна пауза.

– Поставщики продуктов на дом, – с чувством колоссального превосходства добавил «Северус», – это привилегия богатых и аристократических семей.

Тут Антон вспомнил, что Эмиль, кроме всего прочего, еще и герцог. И что же: быть герцогом в 2080 году означало иметь право на то, чтобы молочник, смахивающий на Санта Клауса, приезжал на своем громыхавшем фургоне раз в два дня, чтобы два раза в неделю наведывались какие-то странные, постоянно хихикавшие девицы из булочной – то ли киборги, то ли просто современная молодежь, а раз в неделю приезжал некто, кого Спасский определил как «бакалейщика», и брал сразу большой заказ, а потом от него мчались бы голубоглазые курьеры, выглядевшие, как порнозвезды?