Ловец (СИ)

– А ты – разве нет? – спросил Спасский.

На самом деле он никогда не задумывался о подобном. Возможно, жить в мире, где были побеждены самые тяжелые болезни и основные немощи человечества, в самом деле было восхитительно, но вот хотел ли Антон стать этакой кибернетической головой профессора Доуэля? С другой стороны, мозг, полностью ставший виртуальным, наверняка не переживал отсутствия физического тела – он же сохранял в памяти все эмоции и физические ощущения и даже, по теории Каллахана, мог развивать их дальше. Посещали ли это вечно живое и вечно мертвое сознание, переплетенное с искусственным разумом, страшные моменты озарения, рефлексии, безжалостного понимания, чем оно, по сути, является – как иногда садистски посещает ясный разум больную голову шизофреника? Очевидно, если и посещали, то искусственный разум гасил их, как ласковая медсестра в психиатрической больнице. И снова наступала эйфория.

– Ты прав, – подтвердил Том. – Эти сполохи гасятся, чтобы не возникало эксцессов по всей глобальной Сети. Потому что такие эмоции – как вирус, они заразны. Артур должен ставить блок на каждую записанную личность. Однако не факт, что это сработает стопроцентно. Ужас в том, что матрица «бессмертного» самоуничтожиться не может – ей не оставляют выбора. Персональная матрица может быть ликвидирована только в случае капитального сбоя – когда подобные рефлексии начнут сотрясать программу постоянно и она будет заражать других через Сеть своим безумием.

– Надо же, как прочно прижилось в мире убийство. Оно и тут нашло себе приют, – скривился Спасский. – А за что ты так ненавидишь Артура? Ну, парень увидел спрос, у него есть предложение. Вот, зарубил муж жену топором, не станешь же ты обвинять в этом торговца, который продал ему топор? Не топор бы нашел, так нож, не нож – так лопату.

– Артур – как пастырь, который мог бы заботиться о глупом стаде, потому что в разы умнее его, но издевается на ним. Просто из прихоти. Это демонстрация ума и власти. Для него легче легкого играть с чужим разумом – во всех плоскостях, которые можно представить. Но любая игра ему быстро приедается, и он придумывает все новые. И эти игры все опаснее. Он говорит, что ведет человечество в прекрасный сад, который цветет вечно, но на самом деле в этом саду так же вечно каждый цветок и плод сочится все разъедающим ядом. Помимо этого, я знаю его жизненную теорию, и она… она очень показательна.

– И что же это за теория?

Том вздохнул тяжело, как будто отчасти сам был виноват в зарождении этой теории – или как будто когда-то разделял ее.

– Это теория о том, что человеку не требуется в этом мире никого и ничего, кроме самого себя. Артур всегда считал, что человеку более всего важен собственный внутренний мир, что более всего для него существенны отношения с самим собой. Как известно, в одной личности уживается несколько субличностей, и между ними всегда есть отношения: они могут вести диалог, спорить, бороться между собой, восхищаться, презирать, чувствовать друг за друга вину, ненавидеть, любоваться… Артур говорил, что любые внешние отношения с другими людьми, будь то любовь, страсть, ненависть, обида, влечение, – лишь слабое отражение того, что творится у каждого из нас внутри. С помощью внешних отношений личность выпускает погулять некоторых своих чудовищ, чтобы освободить себя, или же ублажить, или же насытиться. То есть, по большому счету, любая внешняя жизнь – слабый отсвет внутренней. Объект любви или ненависти может быть любой, это неважно, это зависит от качеств субъекта – ведь именно в зависимости от них субъект выбирает объект. Поэтому для Артура логично предложить личности вечную внутреннюю жизнь, бесконечные блуждания по собственному миру, по закоулкам души и разума, по темным пустошам бессознательного, по облакам воображения. У Каллахана абсолютно я-центричная модель вселенной, весь мир он видит как свое окружение, не больше. Он не представляет, как может быть иначе, и всех без разбора встраивает в эту модель. Всех! И мне жалко его, потому что такие люди, как правило, сильно страдают именно из-за своего нарциссизма. Они видят в себе источник и исход для всех радостей и печалей на свете, центр и причину всего, что происходит и еще произойдет. А быть божеством очень тяжело, даже для себя самого. Тяжело чувствовать, что мир рассыплется в пыль, если тебя не будет.

Спасский не знал, что на это ответить, поэтому надолго замолчал – замолчал и Том. Они сидели рядом на старой красной скамейке в бурно разросшемся парке, смотрели на желтых птиц, на оранжевые и красные цветы, на палую коричневую влажную листву, на мраморных белых львов, видневшихся среди осыпавшихся кустов, – ветер нес листву по дорожкам и утробно свистел, деревья светились, точно нарисованные гуашью на фоне яркого синего неба, – и оба думали об одном и том же. Пытались представить, каким будет мир, когда их уже не станет. Рассыплется ли в прах? Останется ли таким, как прежде? Изменится ли до неузнаваемости? Антон вспомнил, как раньше, в юности, иногда жалел о том, что не доживет до подлинно высокотехнологичного будущего, что не увидит 2100 года, 2150 года. Тогда он ужасно сетовал на то, что человеку отпущен такой малый земной срок. Что ж, теперь у него появился шанс увидеть и 2100 год, и 2150. И даже стать бессмертным, пусть и в понимании Артура Каллахана. Но радовало ли его это? Ужасало ли? Нет, сейчас в голове у него звенела абсолютная пустота.

Глава 10

Скажите мне сначала, кто я? Если мне это понравится, я подпишусь, а если нет – останусь здесь, пока не превращусь в кого-нибудь другого!

Льюис Кэрролл

Следующие две недели Антон получил стопроцентный шанс почувствовать себя варваром в блиставшем цивилизацией Риме.

Он учился обращаться с виртуальной реальностью, благо пленка с внешним нелегальным чипом уже сверкала на его плече, как замысловатая татуировка. В качестве гаджета-посредника он выбрал для начала очки, заодно выяснив, что современные модницы и некоторые модники предпочитают носить устройство упрятанным в серьги и даже в ожерелья (впрочем, почти все модели современных ожерелий представляли собой широкие металлические ошейники с инкрустацией).

Насколько Антон понимал принцип действия посредника, гаджет настраивался на биологические данные конкретного человека и в работе был связан с персональным чипом-идентификатором, вшитым под кожу: посредник задействовал чип, а чип, в свою очередь, задействовал нейроны в мозгу, позволяя воспринимать виртуальность не только разумом, но и чувствами. Также в гаджет были встроены фото- и видеокамеры с функцией моментальной передачи в Сеть и личное хранилище данных – а в этом мире подавляющее большинство данных хранилось именно в вирте.

Спасский, конечно, не решился на мысленное управление, ему вполне достаточно показалось голосового и сенсорного, и, если разговаривать с разумными виртуальными системами он быстро привык, даже во вкус вошел, то сенсорное управление визуальным виртуальным полем подразумевало крайне развитую мелкую моторику, и тут Антону пришлось порядком попотеть.

Некоторое время он испытывал мальчишескую зависть к Тому и Эмилю – как к полукиборгам и воплощенным мечтам своего детства, пока Том не рассказал ему, что в их тело, кроме всего прочего, вшиты также нейродатчики слежения, которые контора может в любой момент активировать. «В полноценных киборгов внедряют и датчики самоликвидации, и датчики дистанционной ликвидации, – сухо добавил он. – Нас закон пока защищает, но кто знает – придет к нашим лордам какая-нибудь такая же сирена, как Артур Каллахан, и все права полетят к черту… В особой группе риска те, кто перемещается по временным порталам, ведь их присутствие в другом времени может навредить ходу истории. Поэтому давно в сиятельных умах блуждает идея вживить им такие схемы – причем место вживления будет скрыто от носителя. И ты будешь удивлен – идея эта находит все больше сторонников».