Река Имен (СИ)

Возможно, его спасало его искусство. Всегда, когда я его спрашивал, он говорил, что рисует просто, для того, чтобы себя чем-то занять. Но разве одно мешает другому? Может быть, это защитная функция психики. Это многое бы объяснило.

Но сейчас это не важно. Сейчас – нет.

-Мне одному кажется, что все как-то... – Лето бесшумно зашел в комнату, проходя сразу на балкон, – Слишком тихо. Не в смысле звуков, а в смысле, – он быстро закурил, делая медленную затяжку.

-У такого явления, есть название, – усмехнулся я, забирая у парня сигарету, – Затишье перед бурей.

-Думаешь, что-то будет?

-Думаю, что-то уже есть. Просто, оно еще не дошло до нас, – я обнимаю его со спины. Не знаю, у меня уже третий день такое чувство, что я могу его потерять... До меня только вчера дошло и с того самого момента, у меня появился еще один повод для нервозов, – Ты ничего не видишь? Не чувствуешь?

Парень мягко, но совершенно невесело, засмеялся, бросая окурок на пол и поворачиваясь ко мне лицом. Он смотрит на меня, как на ребенка, задающего глупые вопросы.

-Мой Волк, – теперь его губы искажаются в слабой, но нежной и искренней улыбке, – Будущее – это не такая однозначная субстанция, как прошлое. И даже не такое, более-менее устойчивое, как настоящее. Оно туманно и эфемерно, и даже если я что-то и вижу, нет никаких гарантий, что все будет именно так, – он гладит меня по голове, будто старается успокоить, но мы оба, и он и я, знаем, что тот, кого сейчас нужно успокаивать – это совсем не я. Но я продолжаю просто обнимать его и слушать, – случайностей не бывает. Но и определенного сценария, тоже нет. Просто, у судьбы на нас слишком много планов. Поэтому, мы так часто “ошибаемся”. Мы просто запутывается во всем том, что нам уготовано и, разумеется, что-то упускаем, или наоборот, наступаем на одни и те же “грабли” по нескольку раз. Так что, нет. Я ничего не вижу. Но предчувствие... Ты тоже это чувствуешь. Так что, не спрашивай меня об этом.

Последнюю фразу он говорит, уткнувшись носом мне между ключицами. Его тело напряжено, каждая мышца натянута, как струна, кажется, одно движение и они задрожат, зазвучат почище любой, даже самой хорошо настроенной, скрипки. Правда, ноты были бы слишком высокими и минорными, чтобы заставить себя сделать хоть одно, даже самое незначительное движение. Даже, дышать страшно.

Если честно, я не помню, когда я так боялся. Нет, страх был всегда. С начала – война, тогда страх – был чем-то обыденным, с ним мы ложились спать и с ним мы открывали глаза по утрам. Потом я стал тем, кем являюсь сейчас. Волком. Пришли новые страхи. С Центром все иначе. Там не было страха. Я был убежден, что я умру. Не сегодня, так завтра. Это место было пространно страдания и смертью. Я видел чертежи здания, где меня держали. Эннки добыла их много. Моя камера находилась прямо над задами для “переработки”. Прямо подо мной, несколько лет подряд... Тошнота подступает к горлу. 431 отдел, находится далеко к востоку. То есть, я бежал больше суток, пока не отключился от усталости в своем родном Лесу.

Лето тоже был в 431, но не все время. Судя по бумагам, он был в руках Центра чуть ли не с рождения, и первые годы жизни он провел в 984 отделе. Это на западе. Потом, когда ему было года три, его перевезли в другой отдел, потом еще и еще. За два года его перевозили раз десять и только потом оставили в 431. Именно там его познакомили с Эннки. В бумагах об этом ничего нет, но и так понятно, что они хотели управлять ими через взаимопривязанность. И у них это даже получалось, какое-то время. Но они слишком сильны, чтобы ими кто-либо мог управлять.

Я утягиваю парня в комнату, потому что он до сих пор в одних боксерах, а на улице всего пять градусов. Он легко поддается всем моим манипуляциям, послушно садясь на диван. То, что за всеми своими изменениями, он так и не утратил свое доверие ко мне, приятно грет душу. Можно сказать, он стал мне доверять даже больше обычного.

-Надо уйти отсюда, – сильнее кутаясь в плед, без эмоционально смотря на стену, завешенную рисунками, сказал он, так, что сразу появилось желание одеться и бежать отсюда, – Это место слишком давит.

-Слишком шумно? – понимающе улыбнулся я, отдавая ему, еще теплую одежду, только что снятую с сушилки.

-Да, – он недовольно морщится, как маленький и нехотя вылезает из кокона-пледа и начинает одеваться, – Ты же все время это слышишь и чувствуешь, так?

-Да.

-И как ты это выносишь? Это же ужасно!

-К этому нужно привыкнуть. Научится с этим жить. Когда я стал волком, все мои органы чувств начали работать совсем по-другому, но я был маленьким, поэтому мне было многим легче, чем тебе сейчас. В детстве все куда легче.

Лето опять недовольно морщится и принимается собирать вещи, так ничего и не ответив. Да, в обостренных чувствах, не так уж и много плюсов, особенно, когда ты живешь в городе.

-Ты привыкнешь, – я подхожу к нему в плотную, поддерживаю за подбородок, вынуждая смотреть на меня, – Эта способность покорится тебе.

-Откуда ты знаешь? – он морщится и становится похож на маленького ребенка, который думает, что его обманывают, но в глазах видна расстроенность и страх.

-Посмотри на это, – я поворачиваю его лицом к стене с рисунками, – Человека, которого не смогло сломать это, точно сможет справиться с обычным шумом и запахом.

-С этим было проще, – он выкручивается из моих рук и хитро улыбается, – Я же псих. Забыл?

-С твоими-то перепадами настроения? Об этом мог бы забыть только другой психически больной, – не могу сдержать улыбку, когда он вот так вот, искренне улыбается.

Может быть, всего на минуту, но его состояние стало лучше. Да и мое тоже.

Апола рассказывала много историй о странной девушке с белыми волосами, но запомнилась мне совсем непримечательная история о том, как Корин остановила самолет, летящий на лес. Она вынула стрелу из реки и выстрелила в первый раз. Стрела попала в правое крыло, пробивая двигатель. Железная птица наклонилась. Вторая стрела попала точно в левое крыло и вывела из строя оставшийся двигатель. Груда железа начала стремительно снижаться, но так и не задела ни одного дерева. Корин бежала за ним.

Железная птица рухнула в одно из озёр. Темная вода погребла под собой целый самолет, несколько тонн металла и пластика.

Тогда я спросил Аполу, зачем она это сделала? Ведь Лес скрыт от всех чужих. Зачем было сбивать самолет?

“-Она сделала это не для тех, кто в лесу, – улыбнулась Апола, смотря на черную гладь озера, – А ради тех, кому не посчастливилось остаться снаружи, во время войны.”

Девушка загадочно улыбалась, рассматривая что-то под непроницаемой плёнкой воды. Тогда я подумал, что нет, этого не может быть. Обычными стрелами нельзя пробить двигатели самолета и он не мог рухнуть в озеро ничего не задев. Это просто одна из легенд леса, красивая сказка, каких много. Слишком много “но”. И не смотря на это, я все еще старался разглядеть что-то под толщей темной воды. И разум усиленно твердил, что все это сказки, что такого быть не может, но что-то внутри безоговорочно верило во все это...

Девушка, сбившая самолет стрелами.

Лето не захотел идти на чердак. Сказал, что там, скорее всего, сыро и холодно. Дело, конечно же, совсем не в сырости и холоде, но разве это важно?

У меня в квартире он тоже так себя вел. После леса, все здесь кажется еще более чужим. Если бы не запах, было бы совсем жутко. Никогда не думал, что буду так радоваться тому, что живу в старой пятиэтажке, без хорошей системы вентиляции и автоматической дезинфекции.

Стоило нам покинуть злополучную многоэтажку, как напряжение резко спало. Конечно, вся эта херня не перестала существовать, просто, все стало легче что ли. Будто, все, что нас держало, осталось там, в стеклянной коробке, на стенах с рисунками. Лето теперь не выглядит, как зомби, его лицо стало более подвижным, правда, большая часть эмоций это смесь раздражения и брезгливости. И пахнет он намного лучше. После леса его природный запах отчистился, только от волос можно уловить запах краски и химии.