Данэя (СИ)

Весь смысл проделанной им немалой работы был для него пока в сиюминутной возможности направить дискуссию в нужное русло. Зачем нужна ещё проверка архива Института генетики – этого он не понимал, а Милан не мог высказаться более открыто.

Но он не мог и остановиться: хотелось хотя бы для себя до конца разобраться в Йорге. В Институте генетики Милана приняли, как зачумленного: все старательно не замечали его, спеша мимо, пряча глаза – но он непрестанно чувствовал взгляды, буравящие спину.

69

Выступление Дзина с комментариями к материалам расследования, резко противоположными доводам, приведенным Йоргом, мало что добавили к эффекту доклада самих результатов: доводы Йорга слишком для многих оказались убедительными.

И тогда слово попросила Эя.

– О чем мы спорим? Выгодно или невыгодно – только и слышно! Что – выгодно?

Что – не выгодно? Где больше и где меньше затраты! Какие результаты являются оптимальными!

О чем же идет речь: о производстве продукции, выработке энергии? Нет – о воспроизводстве самих себя.

Ну, так вот – я задам вам вопросы, которые вам так и не пришли в голову: что выгоднее – быть или не быть счастливыми? Вы понимаете, что такое – быть счастливыми? Думаете, это возможно, лишь когда ладится работа, и ты совершаешь открытие. Нет – не только! Дан уже говорил это. Но он говорил обо всем – я скажу только об этом.

Когда-то Лал – мудрый, добрый Лал, перед отлетом на Землю-2, повез нас на детский остров. Там мы целый день были среди детей. Что это? Что мы знали о них, видя их редко-редко: что видеть их доставляет удовольствие? Эти встречи случайны и коротки. И то, мы видели детей школьного и более старшего возраста, приезжавших на ознакомительные экскурсии. А малыши? Мы их не видели совсем; лишь смутное, почти исчезнувшее воспоминание о том, когда сам находился в таком возрасте – его сохраняют очень немногие.

А тут – я увидела совсем маленьких. Одного из них держала на руках кормилица, До чего же он был крошечный: пальчики, носик! Чуть не расплакался вначале. И вдруг улыбнулся мне: что внутри будто перевернулось. И Ева, которая знала то, что не понимала я, сказала: “Ты смотришь на него так, как будто хочешь дать ему свою грудь”.

Да! Я почувствовала, что хочу – тысячу раз хочу! Мне дали подержать его на руках: я ощутила его тепло, его запах – мне было хорошо, как никогда в жизни.

Там, в Дальнем космосе, когда мы летели к Земле-2, Лал раскрыл нам, что творится на Земле. Рассказал обо всем, что понял и разглядел. И потом спросил, что мы думаем сами: как сделать, чтобы снова воцарилась справедливость?

“Восстановить связь детей и родителей, которые не позволят превращать своих детей в неполноценных. Женщины – все – сами должны рожать детей и растить их в семье, которая тогда появится вновь”, – сказала я. И удивилась, насколько Лал обрадовался моему ответу: из всего, что он нам рассказал, сделать именно такой вывод – мне казалось совершенно естественным. Но могла ведь и не сделать. Как Дан, который предложил только пропаганду взглядов Лала.

Я не понимала, почему Лал так обрадовался. Но узнала вскоре, когда он сказал, что первой родить ребенка должна я сама. Там, на Земле-2, где никто не сможет помешать. Для того чтобы, вернувшись, показать его людям и сказать им то, что я буду знать наверняка.

Я не стану повторять, как всё было дальше: слишком много слышали от меня и от других. Я скажу то, что знаю – знаю наверняка, – что ещё не знают, кроме совсем немногих, все. Не знают и не понимают, насколько бессмысленны приводимые сейчас доводы в пользу существующего.

Выгодно или не выгодно для человечества, чтобы все женщины сами рожали своих детей? Безусловно: выгодно! Только само слово “выгодно” имеет совсем иной смысл.

В чем вы видите её – эту выгоду? Лишь в том, насколько отдача от людей оправдывает затраты. Разве нет? Вы можете рассуждать так, лишь не понимая ничего другого.

Вы думаете о затрате времени и сил на рождение и воспитание детей, считаете их потерей, абсолютно не зная и не понимая то, что дадут взамен дети, рожденные нами и живущие с нами. Наши дети.

Ведь вы не знаете счастья иметь собственных детей: для вас счастье – лишь ваши успехи в работе. А другого вы и не знаете – потому что лишены его начисто. И оттого не знаете, что эти два счастья – разные, и одно ни в чем не заменит другое.

Как не знала я, споря с Лалом. Я боялась: полная отрезанность от Земли, отсутствие какого-либо опыта. Я колебалась.

Лал погиб. И тогда Дан сумел – с огромным трудом – убедить меня всё же стать матерью.

Я стала ей там, далеко, невероятно далеко от Земли. Потому что, действительно, это было возможно только там: здесь, на Земле, первая же попытка стать матерью была немедленно пресечена самым безжалостным образом.

Я родила детей и растила их вместе с Даном. Сейчас я уже не представляю, как могла бы я жить без этого.

Многие из тех, кто видел наших детей, пожелали того же. Их пытались отпугнуть, показав оборотную сторону – горе, которое может принести это: все видели, как хоронили мы нашего Малыша. Чтобы люди подумали: нет этого счастья, зато нет и этого горя. Гнусная глупость: думать так! Тогда будьте последовательны – идите дальше: прекратите заниматься наукой, чтобы не знать неудач; перестаньте чувствовать, чтобы не знать огорчений – умрите!

... “Что сказать им ещё – так, чтобы никто не мог остаться равнодушным? Какие слова? А какие слова зажгли меня?” И в памяти снова день, когда ребенок – ещё не её собственный – появился у нее на руках; Ева говорит: “Ты хочешь дать ему свою грудь”.

И ещё то, что она сказала, прощаясь с ними: “Я показала – это главное”. Показать!!! Немедленно! Сейчас! Всем!

Она не готовилась сегодня выступать. Просто почувствовала, что хочет говорить – сейчас, сию минуту. А надо было подготовиться: если бы мысль – показать – пришла ей в голову своевременно, она собрала бы всех матерей – уже ставших и будущих – здесь. Но: разве сейчас поздно?!

Не прерывая выступления, она написала записку, переслала Лейли. Увидела, как Лейли и сидящая рядом с ней Рита начали беззвучно шептать, не снимая пальцы с радиобраслетов: в эфир ушел клич всеобщего сбора материнского воинства.

Подобного никогда никто из ныне живущих на Земле не видел: через все двери, открытые настежь, в Зал Конгрессов непрерывно входили женщины. Они шли и шли, гордо демонстрируя животы, в которых зрела жизнь. Рядом со многими шли мужчины, отцы будущих детей, держа своих жен за руку.

Десять малышей – всего десять пока – на руках у матери или отца. Марк – самый старший, самый большой – у Лейли: сидит, обняв её ручонкой за шею. И Милан шел – рядом с Ритой, осторожно, но крепко держа сына. Непримиримость его взгляда, с которым на мгновение встретился Йорг, была страшней только что принятого сообщения, что он усиленно что-то разыскивает в архиве Института генетики.

Страшное шествие – способное раздавить, смести всё, что защищал Йорг, с ужасом смотревший, как засветились улыбками подавляющее большинство лиц.

Дети, совсем маленькие – такие, каких мало кто видел. Трогательно крошечные, будящие чувства, которые продолжали таиться в глубине души, так и не умершие, не исчезнувшие навсегда.

Они заполнили сцену Зала.

Кажется, всё рухнуло. Сейчас произойдет разгром! Если не случится чудо. Какое?

Но: чудеса ведь бывают. Несомненно!

Во всяком случае, именно чудом показался Йоргу, оглушенному и раздавленному, неожиданно зазвучавший голос Арга. Когда он попросил слово, когда появился на возвышении – Йорг не видел, не мог вспомнить. Но то, что Арг, взгляды которого были слишком хорошо ему известны, который стоял где-то в середине между ним и Даном, ещё мог помочь сохранить многое, Йорг как-то судорожно осознал сразу же. Прежний, уверенно непроницаемый, вид вернулся к нему: растерянность его не успел никто заметить.