Данэя (СИ)

– Даю отвод возражению демонстрации виденного подсудимым, – сразу же парировал Дзин.

Разногласие в президиуме суда: обычно вопрос тогда решался голосованием его членов. В данном случае результат такого голосования был заранее известен. Поэтому Дан счел необходимым нарушить принятый порядок.

– Как главный свидетель защиты считаю ввиду важности причины нынешнего суда решить вопрос о показе записей, произведенных подсудимым на “Дарвине”, всемирным голосованием.

– Это нарушение порядка проведения всемирных судов, – заметил наблюдатель Высшего совета координации.

– Я считаю его оправданным. И настаиваю на своем предложении. – В зале возник шум.

И вдруг поднялся Йорг, и когда шум прекратился, произнес:

– Как главный свидетель обвинения, я не возражаю против доводов главного свидетеля защиты и прошу принять его предложение.

Для свидетелей обвинения его заявление было неожиданным: он сделал его, не согласовывая ни с кем – считал, что дело не терпит отлагательства. Тем более что результат выборов президиума давал уверенность в том, что достаточно вероятно отрицательное решение. Но он не боялся и противоположного: ясно было, что Дан неизбежно постарается использовать все возможности, чтобы доказать, что они не просто не хотят – боятся показа. И добьется его рано или поздно – когда любопытство людей будет подогрето их сопротивлением демонстрации. Йорг понял это раньше других.

Он продолжал стоять, глядя в сторону Дана, всем своим видом демонстрируя уверенность в успехе. И не дрогнул, когда большинством голосов – правда, крайне незначительным, всего в несколько процентов – прошло предложение разрешить показ.

Ги стал обстоятельно и подробно рассказывать, что увидел на “Дарвине”, сопровождая слова демонстрацией записей. Их было много: вряд ли он показывал всё – было явно отобрано то, что должно произвести наибольшее впечатление и, к тому же, перекликаться с кадрами хроники Второй мировой войны. Йорг заметил это сразу.

Зал напряженно молчал. Слушали и – особенно – смотрели слишком внимательно: вид у многих был подавленный.

– Поэтому я не мог не сделать то, в чем меня здесь обвиняют. Я – спасатель: не мог спокойно видеть, как люди же бесчеловечно обращаются с теми, кого не хотят считать людьми. Я не был согласен с творимым злом.

– Твое несогласие не давало тебе право предпринимать самовольные действия!

– Я – спасатель, – снова повторил Ги, – я привык немедленно приходить на помощь тем, кто в ней нуждается. Я не мог ждать – пока те самые, кто безжалостно калечит этих несчастных, поймут то же, что уже знал я.

– Что ты имеешь в виду?

– То, что уже известно многим: правду о том, что творится на Земле. Страшную правду о нас, раскрытую Лалом Старшим.

– Кто познакомил тебя с его взглядами?

– Мой лучший друг – Ли.

– Есть ли ещё вопросы у президиума? – Их не было.

– Прошу выслушать показания двух участников событий на “Дарвине”, – сказал Дан.

– Обвинение не возражает! – ответил Йорг, снова не согласовывая ни с кем свое заявление: не было смысла мешать им выступать.

Но вначале решено было устроить перерыв.

Йорг неторопливо ел, сидя за столиком в столовой, и старался вслушиваться в то, что говорили сидевшие рядом.

Многие спорили, а иные молчали, погруженные в мысли, не видя ничего. Эти ели почти машинально или обходились стаканом чего-нибудь: выпивали залпом либо тянули мучительно долго, будто давясь – Ги слишком многим испортил аппетит. Надолго ли?

Внимание Йорга привлекла группа оживленно говоривших, – но, сразу, чем-то отличавшихся от других. Он прислушался: говорили совершенно о другом – о посещении концерта запахов. Это было недавно появившейся новинкой: звучание музыки сопровождалось непрерывно сменяющейся гаммой запахов, создаваемых специальной аппаратурой, – эмоциональное воздействие их было необычайно сильным. И вся группа живо обсуждала впечатления, произведенные на них этим концертом.

Их не было в зале суда – но они, как и все, только что смотрели начало хода его, слушали Ги, видели те записи. Но об этом не было ни слова: будто оно их настолько не касалось, что они почти сразу же и забыли. Только запахомузыка!

Йорг усмехнулся: это – пусть не основные – тоже союзники. Невольно. Существующий порядок вещей для них естественен: им нет никакого дела до каких-то неполноценных. Вряд ли хоть один из них голосовал за предложение Дана. А впрочем, может быть, и голосовали – за: как, наверняка, большинство тех, благодаря кому Ги получил разрешение на демонстрацию своих душераздирающих материалов – из любопытства. Если то, что они узнали, настолько не затронуло их, что продолжает больше занимать запахомузыка, говорит лишь о том, насколько привычно и устойчиво всё, что защищает он, Йорг.

После перерыва слушали показания генетиков-космистов; говорил в основном Альд. Он мало что добавил к фактическому материалу, продемонстрированному Ги: рассказывал о целях и объеме экспериментов, проводившихся ещё до появлении Ги на “Дарвине”. И давал подробные, квалифицированно аргументированные комментарии; Дзин помогал ему, задавая время от времени нужные вопросы.

Товарищ его, Олег, сказал лишь, что ему нечего уже добавить к уже сказанному: только подтвердил как свидетель точность и истинность показаний Ги и Альда.

Обстоятельные показания подсудимого и двух его свидетелей отняли гораздо больше времени, чем ожидалось: сегодняшнее заседание суда на этом решили закончить.

Ни Дан, ни Йорг ещё не успели обменяться прямыми выпадами. Оба готовились к следующему дню.

65

– Слово главному свидетелю обвинения – профессору Йоргу!

Йорг, поднявшись на возвышение, обвел глазами зал. Все места сегодня заполнены до отказа: не только на стороне обвинения, как вчера, – на стороне защиты тоже. Пустовавшие вчера места заняли женщины, чьи выдающиеся вперед животы ясно говорят, кто они: будущие матери.

Дан нарочно не привел их сюда вчера: им вредно видеть то, что показывал Ги; даже, наверно, предложил им не смотреть эту часть трансляции. Берёг – как самый главный, самый важный свой актив. Их появление, их существование было куда страшней того, за что судили Ги, ради чего – якобы – здесь собрались.

И всё же – говорить вначале придется о нем: отталкиваться от его действий – ударить по Дану отсюда. И Йорг заговорил о том, что сообщили на суде вчера.

– ... Это производит малоприятное впечатление. Увы, да! Отрицать невозможно: это может быть названо отвратительным – если... Если вдруг почему-то забыть: для чего оно делается! Но все знают и помнят – для чего. Для небывалой в предыдущие эпохи продолжительности жизни тех, чьим трудом созданы небывалые тоже могущество и уровень развития человечества. То, что позволило сразу же после преодоления мучительного для всех кризиса осуществить невиданные по размаху свершения: строительство звездолета-гиперэкспресса, открытие Земли-2, подготовку к её заселению, выход на Контакт с внеземными разумными существами.

Всё это было бы невозможно без накопленного нами производственного потенциала, созданного именно в период научного кризиса – несмотря на его мучительность. То, на что человечество имело мужество пойти в тех условиях – меры, разумно перераспределившие функции и обязанности людей в зависимости от неизбежной разницы уровня их способности – сделало это возможным.

Но вот нашелся человек, который под действием взглядов давно прошедших эпох счел эти меры совершенно недопустимыми. С точки зрения этики. Этики былых эпох – не нашей.

Проходит время – меняются условия. Этика тоже – не может застыть, должна соответствовать времени и изменившимся условиям: подчиниться неизбежным законам, диктуемым природой и постигаемым с помощь разума, а не эмоций.

Эмоции – плохой советчик. Человечество уже успело совершить крупную ошибку, поддавшись им. Я имею в виду проведенное в свое время резкое ограничение отбраковки неполноценных детей. Что это дало? Вместо того чтобы максимум сил использовать, как и прежде, на научные исследования, пришлось практически ничем не оправданное количество полноценных, пригодных к нормальному труду людей направить на педагогическую работу, одновременно сильно увеличив нагрузку на всех вообще педагогов. Ибо уровень требований, который снижен быть не мог, предъявляемый теперь к тем, кто раньше был бы отбракован, слишком высок, чтобы они могли достигнуть его собственными силами. Итого: затрата огромного количества труда на тех, кто не сможет его скомпенсировать в дальнейшем своей работой – потери, а не приобретения для всего человечества.