Зима в Эдеме (пер. О. Колесникова)

– Твой Керрик – такой шутник. Пока мы спали, он уплыл в лодке, чтобы заставить нас искать его.

Армун охватил страх. Это было совсем не смешно – ни ей, ни Керрику. Он не веселился ночью с другими, едва обращал на них внимание, был холоден и угрюм; его мысли были где-то далеко, и он очнулся лишь тогда, когда кто-то из парамутан стянул с нее одежду. Тогда он вне себя от ярости изо всех сил ударил его; он бы убил парамутана, если бы она не оттолкнула его. Это была не шутка. Если он взял лодку, то для этого была одна-единственная причина: он должен был идти на юг, должен был найти тот остров. Больше он ни о чем другом не говорил.

– Я иду с вами, – закричала Армун, когда иккергак вышел в море. – Подождите меня! Вы должны подождать меня!

Парамутаны хохотали от удовольствия, помогая ей подняться на борт и пытаясь добраться до ее тела сквозь плотные меховые шкуры. Когда она убрала от себя их руки, они засмеялись еще сильнее. Она не могла сердиться на них – они так отличались от тану: у них все вызывало смех, они делили между собой женщин.

Армун стояла в стороне, пока поднимали парус. Нануак стоял у румпеля, разворачивая иккергак навстречу ветру. Калалек посмотрел на парус опытным глазом, ослабил канат и натянул парус в новом положении.

– Как вы найдете его? – спросила Армун, глядя в бескрайние просторы моря.

– На запад, к океану, он не поплыл; идти на север – там только лед, поэтому мы пойдем на юг и быстро найдем его, потому что мы плаваем лучше.

Он натянул канат, затем попытался проникнуть к ней под одежду, пока говорил. Она оттолкнула его и пошла на носовую палубу, подальше от всех.

На иккергаке было холодно, брызги летели ей в лицо, но она простояла там большую половину дня. Берег медленно уходил назад, а море впереди оставалось пустым. Зачем он это сделал? Неужели он в самом деле думал, что может доплыть один до этого далекого острова, где жили мургу? И даже если бы он доплыл – что он мог сделать один? Это было безумство.

С его стороны было просто безумством даже думать об этом. От этих дум ей теперь было не уйти. Керрик всегда отличался от других охотников, она знала это. Но теперь это отличие не давало покоя ее мыслям. Пришло время, чтобы посмотреть правде в глаза. С ним было что-то не так, судя по тому, как он поступал. Временами Керрик напоминал ей старика, имени которого она никогда не знала, в саммаде, когда она была совсем маленькой. Он разговаривал только с собой и не слушал остальных, хотя он прислушивался к голосам, которые говорили с ним и которых больше никто не слышал. Из-за этого его кормили и очень внимательно его слушали, когда он говорил, но однажды он ушел в лес и больше никогда не возвращался оттуда. Керрик не слышал никаких голосов, но он точно так же ушел в море, как тот старик ушел в лес. Неужели он был точно таким же? Можно ли было ему помочь?

Страх держал ее на носу иккергака целый день, заставляя глядеть в пустынное море. Калалек принес ей еду, но она не взяла. Никаких признаков лодки не было, совсем ничего. Может быть, они ошиблись и он отправился на запад, в неизведанный океан – потерянный для нее навсегда. Нет, она не должна была так думать, не могла. Он отправился на юг в поисках острова мургу, вот что он сделал. Однако страх не покидал ее, он становился все сильнее по мере того, как небо темнело с наступлением ночи.

– Там! – крикнул Ниумак. Он залез до половины мачты и держался за нее одной рукой, показывая другой в море. На волнах покачивалось крошечное темное пятнышко. Калалек налег на румпель.

– Удивительные эти тану! – закричал он. – Он находится в открытом море, а мы ищем вдоль побережья.

Они громко позвали Керрика. Когда иккергак навис своей массой над маленькой лодкой, парамутаны смеялись и выкрикивали комплименты. Керрик должен был услышать их, но он даже не обернулся. Он смотрел вперед и продолжал грести. Когда иккергак встал сбоку от лодки, он все еще не обращал на него внимания. Но, когда иккергак появился перед ним, он заставил себя посмотреть на них. Керрик оттолкнул весло и сел, парус опустился, и лодка потеряла ход. Его руки лежали на бедрах, подбородок уперся в грудь; он не двигался и, казалось, не слышал их криков. Кто-то бросил ему канат, но он не обратил на это внимания, и канат ускользнул в море. Они подрулили поближе и подхватили его парус. Когда корпуса ударились друг о друга, Армун поняла, что наступила ее очередь. Она перевесилась через борт и наполовину оказалась в лодке.

– Керрик, – нежно позвала она. – Это Армун. Я здесь.

Он пошевелился и поднял к ней глаза, и она увидела, что его лицо все в слезах.

– Они умрут, – сказал он, – все умрут. Я мог бы предотвратить это, я мог. Теперь они умрут, и я в этом виноват.

– Нет! – закричала она, обнимая его и прижимая к себе. – Ты не можешь обвинять себя. Это не ты сделал мир таким, какой он есть. Не ты приводил мургу. Ты не должен обвинять себя.

Он был на грани сумасшествия, теперь она была в этом уверена. Это был не тот Керрик, который бесстрашно боролся с мургу, который пошел за ней на север. С ним случилось что-то ужасное, и она не знала, что ей делать. Он был таким в лагере у озера, хотя не настолько плох. Тогда он казался намного лучше, особенно после того, как они ушли. Но головная боль вернулась к нему, на этот раз с большей силой, чем когда-либо. Всю ночь Керрик лежал плотно прижавшись к ней, обессиленный и уснувший глубоким сном, пока они плыли назад, к северу.

Утром он казался спокойнее, поел и попил немного. Но он не отвечал, когда с ним заговаривали, и парамутаны приуныли, думая, что он испортил им веселье. Вскоре они забыли об этом и закричали от счастья, когда на рассвете показались паукаруты. Армун ничего не могла забыть. Она смотрела на его угрюмое и молчаливое лицо и чувствовала, как надежда ускользает от нее. Только когда наконец они остались одни, он ответил ей:

– Да, я плыл к острову. Это все, что я мог сделать. Они зависят от меня.

– Но что ты можешь сделать один, даже если бы и нашел их?

– Я не знаю! – громко крикнул он от боли. – Я только знаю, что должен попытаться.

Она не знала, что ответить на это, чтобы помочь ему. Она только могла прижимать его к себе, насколько ей позволяли силы, и дать возможность своему телу говорить то, чего не могли сказать ее губы.

В тот же день пошел снег. Сначала он был небольшой, потом все усиливался, пока не скрыл паукаруты друг от друга сплошной стеной. Они знали, что наступила зима.

У парамутан было много еды. Они привыкли проводить в полуспячке долгие зимние ночи. Когда снежные бури стихали, на некоторое время они уходили на охоту, на рыбную ловлю, но недалеко, так как зимний день был очень короткий. Керрик не составлял им компанию, он оставался в палатке с самим собой. Армун боялась за будущее и, как она не пыталась, не могла отвлечь его от тяжелых мыслей.

Наконец он взял себя в руки.

– Я терпеть не могу видеть тебя таким! – кричала Армун.

– У меня нет выбора. Другого не может быть. Я должен найти этот остров и остановить Вайнти. Я не успокоюсь, пока не сделаю этого.

– Теперь я верю тебе. Поэтому я пойду с тобой.

Он торжественно кивнул в знак согласия, как будто крик ее души был разумным решением.

– Это хорошо. Теперь я на полпути к моей цели. Вдвоем мы не сможем сделать этого, нам нужен еще один: парамутан, который умеет плавать на лодке, – этого будет достаточно. Втроем мы сможем добиться успеха – я продумал, как все это должно быть сделано.

– Как?

Он подозрительно огляделся по сторонам, как будто боялся, что его подслушивают, потом покачал головой:

– Пока я не могу тебе этого сказать. Я должен все довести до совершенства прежде, чем смогу кому-то сказать. Теперь ты должна попросить Калалека, чтобы он пошел с нами. Он сильный и ничего не боится. Он тот, кто нам нужен.

– В прошлый раз, когда ты просил его, он отказался.

– Это было в прошлый раз. Попроси его еще раз. Калалек лежал под шкурами и жевал кусок давнишней рыбы. Но он сел и улыбнулся, когда Армун подошла к нему.