Бедный маленький мир

– Ты всегда уезжаешь, – раздался совсем рядом вздох Санды.

Он и не заметил, как жена вернулась на крыльцо и теперь сидела на ступеньке с бокалом белого вина.

– Нет, – покачал Давор головой, – ты не права.

– Я права.

– Нет. – Он стоял посреди двора вполоборота к Санде и смотрел на нее сквозь упавшие на глаза волосы. – Посмотрим на это иначе: я всегда возвращаюсь.

– Да ну, надоело. Вечно одно и то же. Академики.

Владимир Тимофеевич говорил, внимательно рассматривая большую голландскую грушу. Сначала поднес ее к носу, а теперь держал на вытянутой руке, недовольно прищурив левый глаз.

Сонечка заинтересованно заглядывала снизу.

– Академики, – продолжал он, – люди парадигматические. Они в улучшенном виде излагают то, что уже было.

– Дед, ты с грушей разговариваешь? – спросила Сонечка.

– Да, поеду, но только ради Анисимова. Мы не виделись с ним десять лет. Нет, лапушка, – сказал он Сонечке, – я разговариваю по телефону.

– А где трубка?

– Какая ты замечательная. Все замечаешь. У меня в ухе такая маленькая злобная штучка – называется блютус.

– Пойдем гулять, – попросила Сонечка. – Пожалуйста. На ипподром.

– Я не могу. – Владимир Тимофеевич растерянно глянул в сторону компьютера. – Я работаю.

Сонечка сдвинула брови, заложила руки за спину и строго произнесла:

– Дедушка Ленин тоже работал. Он сидел и писал ручкой с таким носиком. А мальчик подошел и сказал ему что-то на ухо. И дедушка Ленин пошел с ним гулять в сад. Не вижу ничего смешного! Когда ты смеешься, у тебя живот качается и дрожит.

– Ох, – с трудом выдохнул Владимир Тимофеевич, придерживая дрожащий от смеха живот. – Тебе баба Тася рассказала? А она тебе хоть объяснила, кто такой Ленин?

«Мама, старая большевичка… – подумал Владимир Тимофеевич. – Просвещает молодое поколение…»

– Ленин – вождь и учитель, – твердо заявила Сонечка.

Нет, пора идти на ипподром. Сонечка способна «упаковать» кого угодно – девочке шесть лет, она уже может построить систему аргументов. И баба Тася – не единственный источник информации. Пока баба Тася дремлет в кресле или рассматривает в лупу карту Индокитая, ее правнучка удобно окапывается на первом этаже книжного шкафа и читает все подряд. Там ее и обнаружили однажды уснувшей на двести пятнадцатой странице «Золотого теленка». «Двенадцать стульев» к тому времени она уже прочла.

Цо то бендзе?..

– Беги к бабушке на кухню, – сказал Владимир Тимофеевич. – Возьми черный хлеб и сахарок.

– Черный хлеб и сахарок! – кричала Сонечка на бегу. – И бутерброды нам с дедушкой!

Аля тушила овощи. Владимир Тимофеевич посмотрел на прямую спину жены, на которой мягко лежал полуразвязавшийся узел светлых волос.

– Чому розплетена коса? – пропел он, плотоядно заглядывая в кастрюлю.

– Ой, Вова… Купи масла растительного, ладно? И Сонечке клубнику. Телефон звонил, но сорвался. Такой, как межгород, был вызов.

– Или дети из Гамерики? – с надеждой спросил Владимир Тимофеевич.

– Или дети. Ой, Вова, я так волнуюсь…

Дети из Гамерики не звонили уже неделю. Для Али это твердый повод пить валерьянку. И так последние полтора года. А разгильдяйские и безответственные дети просто по уши сидят в своих «Макинтошах», ими же и питаются. Аниматоры. Разве можно им Сонечку отдавать, спрашивается в задаче?

– Папик, не шуми! – говорила в прошлый раз Лариска. – Мы с Максиком снова перепутали день и ночь, так заработались. Смотрим – уже день, а у вас-то ночь… И так всю неделю.

Владимир Тимофеевич представил себе худого, как кузнечик, зятя Максика, которому при первом же знакомстве сообщил, что, вероятно, именно благодаря ему человечество пришло к идее арматуры, и подумал: не дай бог, загнутся там они в своем стремлении быть богатыми и знаменитыми, причем не где-нибудь, а в Лос-Анджелесе. И чтобы обязательно со Спилбергом. Или с Лукасом. Или с каким-нибудь Ларсом фон Триером.

– Ну как ты не понимаешь, папик? Это же высшая лига! – говорила Лариска еще здесь, на этой кухне, сидя на подоконнике и сплетая и расплетая длинные, как у жеребенка, ноги.

Папик все понимал. Он тоже всю жизнь стремился играть в высшей лиге. Но только по классу культурологии. Поэтому завтра ему надо ехать на конференцию и общаться с академиками. У него, профессора и доктора наук, слово «академики» было отнесено в разряд ненормативной лексики и выражало все его непростое отношение к академической среде в целом. Но зато там будет Игорек Анисимов, друган и соратник, – он таки приедет из Израиля, чтобы поучаствовать в конференции, посвященной славянскому миру. Что, конечно, логично. Какого еврея не волнует судьба славянского мира? Как там название сборища звучит точно? «Славянский мир и перспективы глобализации». Турнир по блистанию яйцами на солнце. Кто блеснет ярче. Зато с Анисимовым можно будет пить коньяк по вечерам и обсуждать перспективы глобализации в самых недвусмысленных выражениях.

– Представляешь, Алька, – повернулся к жене Владимир Тимофеевич, – пока мы не видим, мама под шумок рассказывает Сонечке историю ВКП(б). Откуда плавно перейдет к историческому материализму. Как ты думаешь, это нормально?

– Я думаю вот что: давай мы сегодня сами им позвоним. – Аля не ответила на его вопрос, бродя по периметру кухни с прижатым к груди кочаном цветной капусты. – А то у меня давление. Да еще погода, и что-то мне не по себе. Ты хоть на ипподроме в седло не лезь, свалишься. Глупый Потапов все тебя там поощряет…

– Потапов не глупый! – привычно возмутился Владимир Тимофеевич. – Он заслуженный тренер Украины. И мы с ним весь Памир на лошадях вдоль, знаешь ли, и поперек прошли.

– Так когда это было! – махнула Аля кочаном капусты куда-то в сторону окна. – Сто лет назад!

– Тридцать, – поправил жену Владимир Тимофеевич.

– Отож.

Было яркое майское утро, Сонечка подпрыгивала рядом; в ее малиновом рюкзачке, заботливо упакованные Алей в фольгу, лежали черный хлеб и рафинад для Фантазера и Ласточки. И может быть, сегодня, если Потапов будет в ударе, они продолжат учить Сонечку основам выездки. Правильно переходить с шага на рабочую рысь и обратно она уже научилась. Большое дело, между прочим. На соревнованиях за это дополнительный балл дают.

Киевлянин в третьем поколении, Владимир Тимофеевич категорически не мог пройти мимо бочки с квасом. И они с Сонечкой попили квасу, переждали под навесом пивной палатки минутный слепой дождик, посовещались и купили себе по блинчику с грибной начинкой. Городская среда, да… Любимое занятие – бесконечно рассматривать свой город. С моста, с самолета, на корточках над фундаментом Десятинной церкви – сколько хватает глаз. Пахнет мокрым после дождя асфальтом, еле заметная радуга зависла над Большой Васильковской. Сонечка долго не может понять, куда смотреть, и вдруг – о! – видит радугу и стоит открыв рот. Продавщица кваса с остервенением чешет плотное загорелое предплечье и строго спрашивает небольшую очередь, откуда, черт побери, летят комары. В мае-то!

– От речки Лыбидь, – предполагает кто-то.

– Это не комары, – говорит продавщица, – а какие-то мутанты.

– Экология, – философски вздыхает очередь.

Киевлян хлебом не корми, дай поговорить об экологии.

И наконец приходит их автобус.

Все, что происходило дальше, Виктор помнил очень хорошо. Он, к примеру, помнил, что с момента звонка Ираклия видел все как бы через плотный полиэтилен. И почти ничего не слышал. Онто знал, что Иванна выберет, совершенно определенно знал, но тоскливый страх за нее, за ее бедную психику, безвинно попавшую в подлую ловушку, почти отобрал у него зрение и слух.

Она выбрала Витту и Генрика. Разумеется. Кто бы сомневался.

– Видишь, – сказала потом ему, – какая я молодец. Профинансировала очередной социальный проект. Возможно, очень затейливый.

«И возможно, очень кровавый», – поймал на лету Виктор именно то, что она имела в виду.