Бедный маленький мир

– Вы не понимаете. – Генрик еле шевелил губами, от чего слова получались невнятными. – Вас не убьют. Вас не могут убить.

– Да ладно, – отмахнулась Иванна, – хватит вам, не нагнетайте.

– Вы не понимаете… – повторил Генрик.

– Да! – закричала Иванна и швырнула мятую салфетку на пол. – Не понимаю! Я ни хрена уже не понимаю! И меня окружают люди, о которых я ничего не понимаю! И события совершенно непонятные происходят! Как жить? Я вас спрашиваю! А, Генрик?

– Я расскажу, – торопливо сказал Морано, – только не волнуйтесь вы так.

У них была своя мифология. Из поколения в поколение они передавали фразу о том, что все есть проект и Господь Бог – продукт его. Не то чтобы открыто обсуждалось, но подразумевалось, что масштабный резонансный сценарий с участием целой римской провинции, с такими яркими персонажами (один Пилат чего стоит!) и с такой безупречной драматургией реализовали тоже они. Но на самом деле это была байка, исторический анекдот для своих, материал для всевозможных интерпретаций. Не было тогда никаких проектировщиков, они появились спустя пятьсот лет.

Когда Аниций Манлий Торкват Северин, молодой римский аристократ, предложил сотрудничество завоевателю Рима, королю остготов Теодориху Великому, король был весьма тронут, а молодой человек назначен сенатором, патрицием и консулом. Чуть позже он получил звание magister officiorum (организатор государственных и придворных церемоний), благодаря чему вошел в ближний круг короля. Стремительная и блестящая карьера с таким неоднозначным началом просто не могла не завершиться грандиозной неприятностью. Используя свое влияние, римский патриций защищал интересы римлян и жестко ставил на место остготских чиновников. А в конце концов был обвинен в государственной измене, провел два года в заключении в Павии и в 524 году казнен. Ну, варвары они были, остготы, не понимали тонкой римской души, что с них возьмешь…

– Генрик, – осторожно перебила своего управляющего Иванна, – вы меня извините, но я все это знаю. И долго могу рассказывать вам также о том, как этот молодой сенатор, он же Боэций, подготовил категориальную и операциональную базу для схоластики, и почему главным его произведением я считаю не унылое «Утешение философией» в пяти книгах, а совсем небольшую работу «О различии выводов на основании общеизвестных суждений».

– Конечно, – согласился Генрик. – Но это предыстория. Дело в том, что у Боэция был сын.

После казни Боэция вскоре умерла его жена, и, как бы странно это ни выглядело, его сына, Марка, взяли к остготскому двору. Юноша получил образование, так же, как и отец, отлично знал латынь и древнегреческий, был хорошим логиком и, как многие римляне, наизусть помнил послание римлянам от короля Теодориха: «Мы лучше хотим сохранить старое, чем воздвигать новое, ибо мы не можем создать что-либо столь же прекрасное, как то, что мы можем сохранить». Концепция молодому человеку не нравилась. То есть она вполне устраивала его в применении к Риму, но не нравилась как жизненный принцип. Но время шло… У сына Боэция случился роман с дочерью короля Амалазунтой, которая унаследовала престол после смерти отца, родила двух мальчиков от Марка и была убита своими же готами за откровенно проримское правление. Марк забрал мальчиков и бежал в устье Дуная, где влияние готов к тому времени ослабло совершенно и где можно было спрятаться, учить детей и размышлять. Судьба отца и смерть любимой женщины – этого было достаточно для тяжелой и продолжительной рефлексии. Пока мальчики росли, он понял, что если не создавать нового, не будет истории. И придумал себе деятельность – начал особую интеллектуальную практику. Так возникла династия проектировщиков. Род Эккертов, который пошел от брака праправнучки сына Марка с бароном Рональдом Эккертом, всегда оставался в стволе династии – в силу немногочисленности потомства, во-первых, а во-вторых – они как бы взяли на себя труд развития метода, тем самым организовав и подчинив себе все ветки и ответвления своего генеалогического древа. Будучи логиками и прагматиками, которые рассматривали окружающий мир, его будущее и даже прошлое как строительный материал, они не сакрализировали знание, но ради сохранения практики сам метод и особенности деятельности переименовывались и тщательно скрывались от посторонних глаз. Они занимались промышленностью, сельским хозяйством, торговлей и реинвестировали деньги в проектирование. Всегда. Но главное, что эти земные, понятные и богоугодные занятия были отличным прикрытием.

– От кого?

– От церкви. Церковь официально и публично закрепила за собой подряд на формирование европейской цивилизации. Ах да, не мне вам говорить… Проектировщики при этом почти все были правоверными католиками. Серьезно, без дураков. Они молились и исповедовались, у каждого были своя жизнь и свои прегрешения, но тем не менее сообщить святому отцу на исповеди: «Считаю, что миры создаются посредством мысли и воли, знаю, как это делается, и поэтому грешен» – никому из них и в голову не приходило. Они не считали это грехом. Напротив, считали делом богоугодным, что укрепляло их и давало им надежду на спасение. И все же точно знали – Церковь их не поймет. В этой своей герметичности они преуспели. Разведка Ватикана смотрела совсем в другую сторону – инквизиция ловила ведьм и еретиков. Да и кому могло прийти в голову, что переселение Декарта в либеральную Голландию, его переписка с аббатом Мерсенном и конфликт с Лондонским Королевским обществом есть части одного проекта? Да и сам аббат Мерсенн был чуть ли не первым проектом содержательной коммуникации для создания сетевого и наднационального научного сообщества. Кстати, и само Лондонское Королевское общество было проектом, причем достаточно дорогим. Как и финансирование первых испанских миссий в Новом Свете…

Тут Иванна, абсолютно невежливо перебив рассказчика, начала смеяться и совершенно ничего не могла с собой поделать. Она смеялась до слез, закрыв лицо руками, и плечи ее вздрагивали. Со стороны можно было подумать, что она плачет. Но она смеялась, и Генрик это видел.

– И испанские миссии? – всхлипывала от смеха Иванна. – Финансирование? О-о…

– Я ничего не искажаю, – обиделся Генрик. – Вы сами просили.

– Ну да, – начала постепенно успокаиваться Иванна, – благими, как известно, намерениями… И когда же у них внутри случился первый конфликт? Первый бурный и некрасивый скандал?

– Вы знаете? – удивился Генрик.

– Нетрудно догадаться. Ну, когда?

– После того, как они решили, что можно ограничиться проектными разработками, поскольку брать на себя труд реализации никаких сил не хватит. Не было такого организационного ресурса.

– Еще бы, конечно, – согласилась Иванна. – Потому что точечное финансирование испанских миссий – компактное гуманитарное действие, а сценарий Французской революции – шаг в сторону большого геополитического проектирования. И чтобы взять на себя ответственность за реализацию, они должны были выйти из тени. Так? А они выйти не могли. Потому что непонятно, куда бы попали. Потому что не было – да и сейчас нет – никаких форм легитимизации таких сообществ. Их бы уничтожили. И поэтому сценарий реализовали другие. Субподрядчики. Вполне легитимные французские парни.

– Как теперь показала жизнь, именно финансирование миссий изменило мир, – пробормотал Генрик. – Но вы правы. Сценарий реализовали другие, и пролилось много крови. А клан проектировщиков раскололся на две непримиримые группы.

– И спорили они о границах проектирования.

– Вы умная женщина, снимаю шляпу. – Генрик чуть склонил голову.

– Просто мне Дед когда-то сказал, что границы проектирования определяются моралью. И человеческой жизнью. Он действительно так считал?

– Да, именно так и считал. На том и стоял, исторически принадлежа к группе, которая заявила такую норму.

– А что заявила другая сторона? – поинтересовалась Иванна, чувствуя, что узел в груди если не развязался, то хотя бы стал не таким тугим.