Мертвая голова

Иванов понял, что гондольер читает стихи про какого-то сумасшедшего. Какой именно сумасшедший имеется в виду, он решил позже уточнить у Сергеева.

Здание больницы в плане походило на крест. Вероятно, в этом был какой-то сакральный смысл. Специфический больничный запах ощущался уже на подходе.

Гондольер высадил федералов и сказал, махнув рукой:

— Ргстратра тм, псрдне.

«Странно, — подумал Иванов. — Мы ведь ни о чем его не спрашивали. Мы даже между собой ни о чем не говорили».

А Сергеев, казалось, ничуть не удивился.

— Мы найдем, спасибо, — сказал он.

Иванова осенила одна дикая идея, он решил немедленно ее проверить.

— Зачем нам регистратура? — обратился он к гондольеру. — Лучше скажите нам, где мы можем найти федерального агента Подручного.

— Трвмотлгичское тдельние, плта чьтрьста шсть, — ответил гондольер как ни в чем не бывало.

Гадать о причинах подобного всеведения можно было сколько угодно. Иванов выдавил из себя тихое «спасибо» и вслед за Сергеевым вошел в здание больницы. Сергеев уверенно, словно уже не раз здесь бывал прошел длинный коридор первого этажа, мимо белых стен и белых дверей, остановился возле лифта, поджидая Иванова, тащившегося позади.

— Я не понимаю, — пожаловался Иванов Сергееву.

— Чего ты не понимаешь? — спросил Сергеев, нажимая кнопку вызова лифта.

— Откуда гондольер знает, в какой палате находится Подручный, — сказал Иванов. И, понизив голос до тихого шепота, добавил: — И его совсем не удивил мой вопрос.

— А чему он должен был удивляться? — пожал плечами Сергеев, снова нажимая кнопку. — Ты спросил — он ответил. А что касается его осведомленности о том, в какую палату поместили Подручного, то я с ходу могу изобрести десяток версий. Ну, например: у гондольера есть брат — врач в травматологическом отделении. Или его жена работает здесь медсестрой…

— Чья жена? — тупо спросил Иванов.

— Не знаю, — сказал Сергеев. — Может, жена гондольера, а может, — жена врача, который является гондольеру братом.

— Куда является? — спросил Иванов.

— Да не знаю я! — взорвался Сергеев. — Куда хочет, туда и является! А я просто версии изобретаю.

— А-а, — протянул Иванов, давя ухмылку.

Сергеев, сожалея о вспышке гнева, сказал, тыча кулаком в кнопку вызова:

— Лифт не едет.

— Да черт с ним, пошли по лестнице, — сказал Иванов.

На лестничном пролете между вторым и третьим этажами федералы повстречали супружескую чету ветхих старичков, на вид тем было лет по сто каждому.

— Ис-сломали лихт, ироды, — прошелестел дедуля навстречу федералам, вцепившись в перила костлявыми коричневыми руками. — Больной человек, не могу… — Голос перешел на неразборчивый сип.

Бабуля, видимо, была покрепче.

— Ништо, — прошамкала она, подслеповато щурясь из-под сбившегося на глаза платка, — нам уж немного осталось.

Иванов подумал, что ее слова можно истолковать двояко. Сергеев отчего-то принял обвинения старичка по поводу неисправного лифта на свой счет и поспешил предложить:

— Мы поможем вам спуститься…

— Не подходи! — неожиданно твердым и громким голосом заявил дедуля. — Анчихрист!

Сергеев недоуменно отстранился, Иванов вообще отступил к другому краю лестничного марша.

Старик, тряся головой, понес полную околесицу:

— Пеплом пахнет, я чую. Никто не хочет в крематорий. — И он даже попытался пропеть дрожащим дискантом: — Бьется в тесной печурке огонь…

«Совсем рехнулся старичок», — со смешанным чувством жалости и неприязни подумал Иванов. Сергеев, кажется, был такого же мнения.

— Подите прочь! — замахала руками на федералов бабуля. — Вы деда моего сильно расстроили, а ему расстраиваться нельзя.

— Прошу прощения, — потупился Сергеев. — Мы не хотели…

— Подите, подите. — С неожиданной для ее возраста и физического состояния энергией бабуля напирала на Сергеева. Ее дедуля, похоже, выпустил весь пар и стоял у перил тихий и безвольный.

Иванов и Сергеев предоставили старичков их собственной судьбе и продолжили подъем по лестнице. Между третьим и четвертым этажами Иванов, на всякий случай оглянувшись, тихо спросил у напарника:

— И что тебе удалось почерпнуть из высказываний того милого старичка?

— Наводит на мысли, — ответил Сергеев, — хотя и непонятно, на какие.

За дверью с табличкой «травматологическое отделение» взглядам федералов опять открылся длинный безлюдный коридор. На дверях палат не было никаких надписей.

— И где здесь четыреста шестая? — спросил Иванов.

— Думаю, третья по правой стороне, — сказал Сергеев.

Ближайшая к федералам дверь открылась. На пороге стояла женщина в безупречно белом халате, очки в темной роговой оправе были единственным украшением ее лишенного косметики лица. Иванову тут же вспомнилась школьная врачиха, коловшая прививки от всяких ужасных болезней. Сергеев, судя по всему, тоже вспомнил что-то малоприятное.

— Что вы здесь делаете, молодые люди? — строго спросила докторша, глядя на федералов снизу вверх.

Федералы синхронным движением выставили перед собой свои служебные удостоверения, словно прикрываясь ими.

— Федеральный агент Сергеев.

— Федеральный агент Иванов.

— Мы хотели бы повидать своего коллегу, федерального агента Подручного, — сказал Сергеев. — Нам нужно задать ему несколько вопросов.

Докторша сперва самым тщательным образом изучила удостоверения обоих федеральных агентов, сверила их лица с фотографиями, спросила:

— А почему на фотографиях в удостоверениях вы всегда в мундирах, если обычно ходите в штатском?

Сергеев слегка растерялся.

— Интересный вопрос, — сказал он и развел руками. — Даже не знаю, что вам ответить…

Строгая женщина-врач неожиданно улыбнулась, улыбка у нее оказалась мягкая, добрая.

— Вот уж не думала, что смогу поставить в тупик федерала довольно невинным вопросом, — сказала она. — Можете зайти в палату и задать свои вопросы. Только я на вашем месте не очень бы рассчитывала получить ответы.

— Спасибо, — сказал Сергеев. — Мы уже предупреждены об этом.

Трудно было узнать Подручного в этом тихом, безразличном ко всему пациенте больницы. Высокий, мускулистый и пышущий здоровьем мужик превратился в сутулое безвольное существо, жалкое подобие тряпичного манекена, вроде того, что в спортзале федералы использовали для отработки некоторых приемов рукопашного боя. Подручный, сгорбившись, сидел на кровати и тупо смотрел в одну точку на гладкой белой стене. На появление в палате коллег он не отреагировал никак.

Сергеев с минуту пристально разглядывал Подручного, затем повернулся к Иванову, вздохнул и покачал головой, ничего не сказав.

Иванов озлился. Он решительно отодвинул Сергеева в сторону и направился к постели Подручного, твердо вознамерившись добиться от несчастного хоть чего-нибудь — назло врачихе, назло своему проницательному напарнику, назло все всегда знающему наперед полковнику Задеке.

— Привет, — сказал Иванов, остановившись прямо перед Подручным и преградив ему вид на облюбованную точку на стене.

— Привет, — ответил Подручный. Коллегу он как будто не узнал, просто механически повторил произнесенное им слово.

— Я — Иванов. — Иванов ткнул себя в грудь. — Ты помнишь меня?

— Нет, — сказал Подручный.

Сергеев вздохнул еще раз и собрался уходить. Иванов сделал ему знак остаться. Он подумал, что если Подручный способен ответить на вопрос, пусть и не так, как от него ждут, значит, он еще не окончательно повредился в уме. И Иванов решил попытаться.

— Вы с Деревянко искали одну вещь… — начал он было, но, заметив перемены в облике Подручного, остановился.

Лицо Подручного перестало быть застывшей маской, оно приобрело обиженно-детское, почти плаксивое выражение, затем гримаса обиды исчезла, но детскость осталась. Подручный заговорил фальцетом: