Красный сигнал

— Стойте, вот тебе от меня подарок! — Сидорович протянул мне красивый значок. Он был круглый, как большая монета, на нем был выбит барельеф орла. И вроде золотой. — Как постоянному клиенту!

Через пять минут, когда домик с Сидоровичем уже скрылся за деревьями, Тимур сказал:

— Плохо, очень плохо, что все переносится на завтра. У нас не много времени осталось.

— А что, куда спешить? — спросил Толик. — Ведь деньжищи-то какие!

— Полнолуние через два дня, — ответил Тимур мрачно.

— Ну и что? — в один голос спросили мы с Юркой.

— Во-первых, это Зона, во-вторых, у меня обострения в полнолуние. Вирус активизируется.

— Плохо вам будет? — Я-то знал про вирус.

— Ну, считай, что очень плохо. Ладно, я думаю, большую часть мы сможем ученым отдать. Они платят не хуже Сидоровича, только к ним пробраться надо, и они не каждому доверяют. — Тимур на секунду остановился, словно раздумывая, что делать. — Идем в город. Там переночуем.

— А почему в город? — удивился я. — Ведь у Кордона полно людей живет, можно в гостинице остановиться. Деньги есть! И вообще нам же к колесу надо. Может, сразу туда?

— Я боюсь, что, покажись мы в районе Кордона и поселка, вас сразу власти за шкирку — и вон из Зоны. Пикнуть не успеете, как артефакты конфискуют, а вы будете ехать в армейском автобусе до ближайшей электрички под родительским надзором. Пошли. А колесо не укатится. Не торопи события.

— А город ведь пустой, — засомневался Юрка. Забеспокоился и Бруно, почувствовав что-то, прижался к ноге Грушевского. — Там же только руины. Я читал.

— Мало ли что в книжках пишут. Держал я как-то одну из них. Про Зону. Цирк, да и только. В городе есть места, где еще живут люди. Вот к одному надежному сталкеру и пойдем. Редактор его зовут.

Сколько мы прошли уже по лесам Зоны? Наверное, больше, чем за всю предыдущую жизнь. В летнем лагере не считается, там же в основном сидели за забором, а лес такой ухоженный, как парк. Может, и в Зоне тоже не считается — мы же через буреломы не продирались, а по тропинкам и по дорогам шли. Но все равно тропинки были лесные и дороги тоже. И сейчас Тимур вдруг неожиданно сказал:

— В лес зайдем, я вам кое-что покажу. — И свернул с дороги прямо в чащу.

— А не опасно? — Я заметил, что он даже ни гайки, ни камешка не бросил.

— Э, нет… тут место особое, — ответил Тимур.

Мы зашли совсем недалеко от обочины, а деревья, вместо того чтобы расти гуще, расступились. В одном месте Тимур остановился и сказал:

— Так. Теперь смотрите и молчите.

Он собрал несколько веточек и разложил маленький костер. Когда он разгорелся достаточно сильно, выломал несколько веток с куста с узорчатыми листьями. Он бросил их в огонь, и от костра пошел густой белый дым. Дым не стал подниматься вверх, а стелился по земле и, словно увлеченный потоком воздуха, устремился между деревьев. Там он неожиданно почти вертикально поднялся вверх. И сразу в дыму стало угадываться дерево. Странная такая сосна. У нее две нижние ветки уходили в стороны от ствола. Дерево было похоже на гигантский крест.

— Что это? — прошептал я.

А ребята смотрели на дерево-крест не отрываясь.

— Это было давно, — начал рассказывать Тимур, но его перебил звук мотора, неожиданно возникший ниоткуда.

Тимур, широко раскинув руки, увлек нас в сторону кустов. Мы спрятались там так, чтобы нас не было видно.

На открытое пространство, рыча моторами, выехали грузовик с большим тентом, легковой автомобиль и три мотоцикла с колясками. Мне не надо было объяснять, кто это были. Это были фашисты. И кресты на машине, и каски, и пулеметы на колясках мотоциклов — это все я знал хорошо. И по фильмам, и по фотографиям в интернете, и по школьным урокам истории.

Но машины были такие же, как дерево, словно просвечивали сквозь марево дыма. Грузовик остановился первым, легковушка взяла в сторону, а мотоциклы стали полукругом на некотором расстоянии от дерева-креста. Полог тента сзади раскрылся, и из машины выскочили два фашиста с винтовками в руках. Они были без касок, в шапочках. Они открыли защелки на заднем борту, и он с резким хлопком откинулся. Оттуда выскочили четыре человека. Это вроде были и фашисты, но совсем по-другому одетые. На них были кители, скорее похожие на пиджаки, а на головах дурацкие зеленые шапки с козырьками.

Раздались команды по-немецки — резкие, гортанные, грубые. Те, в шапочках, засуетились и выволокли из кузова четырех связанных человек. Пленные выглядели очень плохо. Одежда разорвана в клочья, на лицах кровь. Двое мужчин, одна женщина и мальчик. Такой же, как я. Как мы. Люди в шапочках стали что-то кричать пленным. Я не понимал их языка. Похож на белорусский, я в школе учил его уже год, но не такой. Какие-то отдельные выкрики, словно эти люди говорили междометиями, и слова почти понятные.

Может быть, я не мог разобрать потому, что они были достаточно далеко. Связанные люди построились в неровную шеренгу. А двое в зеленых шапках вытащили из кузова табуретку и веревки. Я видел такую веревку несколько дней назад. Именно так она и выглядела — петля для виселицы. Веревки перекинули через ветки дерева. И, стоя на табуретке, один из фашистов привязал аккуратно к веткам петли.

Тем временем один из фашистов повесил на шеи связанным таблички. Там были надписи. У всех одинаковые — «партизан». Четыре табуретки поставили под деревом. На табуретки заставили залезть связанных и накинули им петли на шеи. И мальчишке тоже. Партизаны стояли и смотрели куда-то далеко. Я неожиданно понял, куда они смотрели. Они смотрели на меня. А тем временем открылась дверца легковой машины, и оттуда вышел важный немец. Он был худой, высокий, в длинном черном кожаном пальто. Я подумал, что ему очень жарко летом в пальто. Он отдал короткую команду фашистам, а те в свою очередь командовали наряженными в шапочки. Каратели подошли к партизанам и стали у них за спинами.

Я понимал, что все происходящее нереально, что все это очередная игра Зоны, но я не выдержал, выскочил из-за куста и с ножом в руках кинулся туда, к виселице. И пробежал сквозь марево дыма, сквозь страшные, призрачные фигуры фашистов. Никто из них, конечно, меня не заметил. Никто. Только мальчик неожиданно повернул в мою сторону голову и улыбнулся разбитыми губами. И подмигнул мне. Глухо стукнули о землю табуретки. Налетевший порыв ветра разогнал дым. Я стоял один среди редких деревьев. Подошел Тимур, обнял меня за плечи и повел оттуда обратно на дорогу, по который мы шли. Минут через десять, когда я смог сказать хоть что-то, я спросил:

— Это здесь было?

— Да. Здесь много отрядов партизанских воевало. Немцы казнили всех, кого могли поймать. И партизан, и семьи их, и связных. Тот мальчик, видимо, был связным.

— А эти? В шапках?

— Полицаи. Предатели. Но я никогда не видел такого. Я просто хотел вам дерево показать… С ним тут многое связано. Оно с войны тут стояло. А потом исчезло. Вскоре после этого и рвануло на станции. Ну и пошло-поехало. А Зона, видать, вам захотела показать…

— Я бы фашистов самих на этом дереве повесил. И полицаев, — сказал Юрка сквозь зубы.

— Раньше так многие думали. И говорили. — Тимур сделался внезапно строгим и глядел на дорогу, чуть прищурив глаза, словно хотел увидеть что-то, что не видели мы. — Но теперь… Теперь — это теперь.

— А что… — хотел спросить Толик, но осекся. Он понял, что Тимур не хочет больше об этом говорить.

Глава двадцать девятая

«Ворона»

Ворона сидела на лавке,

И Митя увидел

Ворону.

Он не обидел

Ворону,

А только

Погладил ей лапки.

Но раскричалась

Ворона,

И в небо умчалась

Ворона!

Нету вороны на лавке,

Нету вороны на крыше,

Нету вороны и выше!

Где ее крылья и лапки?

Нету вороны в сквере,

Митю ворона не слышит,