Проклятие Шалиона

письма. Затем Кэсерил быстро написал их и передал результаты своего труда клерку канцелярии, чтобы тот сделал нужное количество копий куда более удобочитаемым почерком, чем его собственный. Завершив сие мирное и спокойное дело, Кэсерил снова откинулся в кресле и закрыл глаза.

Он услышал приближающиеся шаги и вздрогнул, когда о стол брякнул поднос. Слуга принялся выставлять перед ним разные лакомства: блюдо с сушеными фруктами, хлеб с медом и орехами, чай и кувшинчик молока. Затем Бетрис отпустила слугу, сама налила ему чая, сунула в руку ломоть хлеба и примостилась рядом, на бортике фонтана, глядя, как он ест.

– У вас так похудело лицо! Вы наверняка почти ничего не ели всю дорогу, – строго сказала она.

– Даже не знаю. Что за чудный день сегодня! Надеюсь, погода продержится до завтра.

– Леди ди Баосия считает, что да, хотя, по ее словам, в День Дочери будет лить дождь.

Запах цветов апельсина заполнял двор, смешиваясь со вкусом меда на губах. Он сделал глоток чая и удивленно заметил:

– Через три дня будет ровно год, как я пришел в замок Валенды. Я хотел просить места на кухне.

На щеках Бетрис заиграли ямочки.

– Я помню. Мы впервые увиделись накануне Дня Дочери за столом провинкары.

– О, я увидел вас раньше. Вы въехали во двор вместе с Исель и… и Тейдесом.

«И беднягой ди Санда». Она выглядела изумленной.

– Правда? А где вы были? Я вас не видела.

– Сидел на скамейке у стены. Вы были слишком заняты, получая нагоняй от отца за скачки по холмам, чтобы заметить меня.

– Ох, – она вздохнула и опустила руку в воду маленького бассейна, но тут же выдернула ее и, нахмурившись, стряхнула капли с пальцев. Хотя в воздухе нынче и веяло дыханием леди Весны, но вода была еще во власти Отца Зимы. – Мне кажется, это было сто лет назад, а не всего-навсего один год.

– Для меня время промелькнуло в мгновение ока, – затем Кэсерил сменил тему. – Исель говорила дяде о проклятии, которое мы попытаемся завтра уничтожить?

– Конечно нет! – и в ответ на его недоуменно вскинувшиеся брови она пояснила: – Исель – дочь Исты. Она не может говорить о проклятии, иначе ее тоже сочтут сумасшедшей. И используют это, чтобы захватить… все. Ди Джиронал уже подумал об этом. На похоронах Тейдеса он распускал разные слухи. Не упускал ни одной возможности с кем-нибудь пошептаться. Если Исель плакала – он интересовался, не истерика ли это; если смеялась – спрашивал, как можно смеяться на похоронах брата; когда она разговаривала – опасался за ее рассудок; когда молчала – пугался, отчего она так мрачно молчит? Вы бы видели, как смотрели на нее люди после таких разговоров. К концу своего визита в Валенду ди Джиронал говорил все это прямо в ее присутствии, надеясь, что она возмутится и ее гнев можно будет приписать неуправляемости и раздражительности. Он плел вокруг нее целую паутину. Но я, Нан и провинкара раскусили его хитрость и предупредили Исель, так что она сохраняла при нем полное хладнокровие.

– Умница!

Бетрис кивнула.

– Но когда мы услышали,