Проклятие Шалиона

я не могли ничего услышать. Рокот прибоя заглушал звуки голосов. Несколько белых чаек над морем хлопали крыльями и кричали так же громко и пронзительно, как вороны. Кэсерил вспомнил, что в Ибре Бастарду были посвящены именно эти золотоглавые птицы.

Бергон тоже велел своим вооруженным до зубов охранникам отойти подальше, но не отпустил их. Молчаливая предосторожность эта еще раз напомнила Кэсерилу, что гражданская война только-только завершилась, а Бергону уже довелось быть и шахматной фигурой, и игроком в этой жестокой игре. А в итоге, похоже, шахматной фигурой, которая играла сама по себе.

– Никогда не забуду тот момент, когда я впервые увидел тебя, – сказал Бергон, – когда меня швырнули рядом с тобой на скамью галеры. Поначалу я испугался тебя больше, чем рокнарцев.

Кэсерил ухмыльнулся.

– Потому что я был грязный, покрытый язвами, обгоревший на солнце, обросший и вонючий?

Бергон оскалился в ответ.

– Примерно так, – и тихо добавил: – Но ты улыбнулся мне и сказал: «Добрый вечер, юный сэр» таким голосом, словно приглашал меня разделить с тобой стол в таверне, а не скамью у весла.

– Ну, ты же был новичок, таких у нас было немного.

– Я много думал об этом позже. Уверен, тогда я плохо соображал…

– Конечно. Тебя доставили изрядно избитым.

– Это верно. Похищенный, испуганный, впервые в жизни по-настоящему избитый… и ты помог мне. Научил, что делать, чего ждать, как выжить. Дважды отдавал мне свою воду…

– Э, только тогда, когда она была тебе действительно необходима. Я-то к тому времени уже привык к жаре и высох настолько, насколько возможно. Человек со временем ко всему привыкает, и то, что еще недавно доводило его до лихорадки и обморока, начинает казаться лишь легким неудобством. Самым главным было – не терять сознание за работой.

– Ты был добр ко мне.

Кэсерил пожал плечами.

– Почему нет? Чего мне это стоило?

Бергон покачал головой.

– Любой может быть добрым, когда у него все хорошо. Я потому и считал всегда доброту естественной добродетелью. Но когда были мы голодны, мучимы жаждой, больны, испуганы, а смерть в этом царстве страха заглядывала нам через плечо, ты оставался таким же вежливым, как джентльмен в удобном кресле перед камином.

– События могут быть ужасными и неизбежными. Люди же всегда могут сделать выбор – если нет, как бы они все это выносили?

– Да, но… я не знал этого до тех пор, пока не столкнулся сам. Я начал верить в возможность остаться в живых. И я имею в виду не только мое тело.

Кэсерил кисло улыбнулся.

– Я был тогда почти мертв.

Бергон снова покачал головой и на ходу пнул ногой серебристый песок. Заходящее солнце высветило лисью рыжину в его темных дартаканских волосах.

Покойная мать Бергона считалась в Шалионе суровой решительной женщиной, пытавшейся использовать борьбу между своим мужем и наследником в интересах сына. Но Бергон, похоже, очень любил ее и помнил; ребенком он пережил с ней две осады, когда они были отрезаны от армии отца во время непрекращающейся войны