Говоруны (СИ)

— А потом она умерла… так или иначе. И тело сгнило в земле, а волосы, ее прекрасные медные волосы пустили на провода изоляции в квартирах простых горожан. Ее глаза стали тысячами огней в окнах домов. Ее смерть сделала из меня то, чем я есть сейчас. — Он тяжело развел руками, вытащил из-за ленты на тулье шляпы красную ленточку.

— Разбитое сердце, — сказал Булат. — Парень, в моей душе сейчас грустно и одиноко, и я слышал тысячи таких историй.

— А потом я подумал — возможно, она жива? Подумаешь, волосы и глаза — да мало ли ерунды я слышал за свою жизнь? Говорят, пока живешь — ты только и делаешь, что упускаешь возможности. Вдруг, отказавшись от девушки с медными волосами, я упущу вообще всё?

Булат отхлебнул из своей рюмки еще и закашлялся.

— И вот я просыпаюсь, словно с жуткого похмелья — и вижу ее. Живую и здоровую, точно такую, какой запомнил, и это не сон и не галлюцинация. Она есть — настоящая! — и она спит в моей постели. И только полный идиот и разведчик ослепительной истины будет доискиваться до того, как она выжила и оказалась здесь. А я ведь не идиот, а? Не произвожу такого впечатления?

— Нет, — отказался Булат. — С моей точки зрения, ты не идиот. Но есть что-то, чего я никак не могу понять. Вчера Бад говорил, что тебя зовут Каннинг. Сегодня зовет тебя Купером. Как это возможно? Ты же не можешь быть одновременно и тем, и другим. Получается, кто-то из вас врет.

— Все куда проще, дружище, — растянул губы в резине Лейтенант. — Насколько я понимаю, такие вопросы старина Бад решает следующим образом: отправляется в прошлое, находит мою будущую матушку и следит за тем, чтобы она сошлась с человеком по имени Каннинг. Или, скажем, с человеком по фамилии Купер. Таким образом каждый текущий момент времени моим истинным именем является то, что приходит нашему героическому космодесантнику в голову. Конечно, такие изменения времени требуют гигантских затрат ресурсов, но с этим у него, как я понимаю, проблем нет.

— И тебя… не беспокоит, что какой-то амбал глубоко в прошлом указывает твоей матушке, с кем ей спать?

Ухмылка сошла с лица Лейтенанта.

— За то, что они сделали с моим будущим, им стоит поставить золотой памятник. А что до прошлого… было бы неплохо, если бы такие указания она получала в свое время почаще, — пробормотал он сквозь зубы.

***

На втором этаже «Сломанного сна» было тихо и сонно. И даже в номере Омни Гидрара — известного в узких кругах, как Родни Клэм — где обычно стоял веселый гам, и слышались стоны и визги, а серые стены были заляпаны кровью до двухметровой отметки, тоже царила тишина. Впрочем, неполная.

Анна сидела на кровати — такой же серой и скучной, как и все вокруг, только кроваво-красное кресло оживляло атмосферу. Ей не хотелось спрашивать, было ли кресло такого цвета изначально, или это более поздняя модификация.

Рядом с ней лежал Омни, его глаза были полуприкрыты, а голова покоилась как раз на коленях у девушки, и она мягко гладила черные жесткие волосы парня. Горел ночник, превращая тьму в полумрак.

Иногда этого хватает. Иногда бывает достаточно рассеять черную, кромешную темноту — и окажется, что она не так уж всемогуща. Да, это еще не ослепительный свет, не яркий полдень, где нет места злу и мраку. Но это уже шаг вперед. Шаг к чему-то новому.

Можно было сказать, что в этот момент они были счастливы.

— Я же не рассказал… не закончил историю про Ипсилон-девять, — глаза у Клэма были осоловелые, вставь между веками спички — сломались бы вмиг.

— Лежи уж… рассказчик.

— Нет… это важно, послушай… Их правда было не так уж много, этих детей… может, пара сотен… и это против батальона тяжелой имперской пехоты, с приданным артиллерийским дивизионом усиления. Расчет был, думаю, был больше на психологию — в их варварском понимании. Не станут же благородные легионеры стрелять в безоружных детей… ну, почти безоружных… А потом…

— Я понимаю, — мягко сказала Анна. — Вы выкосили их всех, и там где они упали, выросли трава и деревья, и память о брызгах крови на их детских лицах, похожих на едва срезанные цветы, не дает тебе уснуть. Такое уже случалось, много раз. И если ты ждешь понимания — я понимаю. А прощения не может дать никто, кроме них самих.

— Нет… — парень помотал головой гаснущим сонным движением — раз, два. — Благородные имперские солдаты не стали стрелять, конечно же. Это же люди. Дети. Человеческий ресурс, более ценный, чем любая нефть или уран. Капитан объявил сепаратные переговоры и подписал мир с выставившим их городком. Обыкновенный человеческий мир.

Девушка слушала. Мягкий свет ночника переливался жемчугом в ее волосах.

— Им предоставили скидки при поступлении в любой из имперских университетов на выбор. Упрощенную процедуру при наборе в армию. Льготы семьям. Клюнули почти все. Из детей этих пещерных дикарей, гуков, хасидов, клэмерингов… через десяток лет сформировали костяк сразу нескольких новых батальонов, работающих по всей линии фронта. Вот так поступает Империя, сестричка. Гуманно, разумно и совершенно, абсолютно безжалостно.

— Поздно жалеть, братик. — Она провела рукой по его спящей щеке. Правой рукой с черным пиксельным квадратом QR-кода. — Доброй ночи, Клэм.

***

Ночь заканчивалась, начинался вечер — в этой чертовой перевернутой реальности было возможно и не такое. Редкий момент, когда бар был полностью, до последнего человека, пуст. Уполз наверх, так и не дождавшись своей Алисы, Лейтенант, короткими сеансами, надолго задерживаясь у каждого из стола и используя их, как аэродромы подскока, покинул помещение Булат. Вю домыла, наконец, посуду и накрыла черным пиратским флагом клетку с Фельдмаршалом.

Затихло все. Птиц в Городе-минус-один отродясь не водилось, а деревья росли, преимущественно, под землей, но даже если бы они были, то сейчас застыли бы в неподвижности даже они. Час Быка — время помолчать и подумать, глядя в небо.

Бад вышел на улицу. Длинные ряды темно-серых домов в обе стороны не вызывали раздражения, скорее, они казались долгой взлетно-посадочной полосой, которую можно использовать и так, и эдак. Для добра или зла, в интересах света или для неспешных, обстоятельных планов тьмы. Дома, улицы, темнота и вечная сырость — все это лишь инструмент, лишь декорации. Антураж, в котором удобно заниматься своими делами. Если, конечно, понимать до конца, в чем именно они состоят.