Говоруны (СИ)

— Конечно, нет. Конечно, не уйдут. Потому что я им не позволю. Я… не позволю… забрать ее.

— Лейтенант, раскрой глаза! — заорал Клэм. — Какого хрена до тебя не доходит! Это же…

— Я знаю, что это такое, — парень поправил шляпу, придал тулье идеальное положение. — И что с того? Я должен. Несмотря ни на что.

— Ковбой, погляди-ка сюда, — голос у Бада был довольный, и Лейтенант скосил глаза. На широкой ладони десантника лежала маленькая коробочка.

Детонатор.

— «Любой жест должен иметь больше, чем одно значение», — сказал Чумной Доктор. — Да, конечно. Размашистый средний палец водителю — это так по-детски. Никто и не заметил броска. Включая меня.

— Какого же хрена ты молчал?

Бад развел на мясистом лице что-то, похожее на усмешку.

— Сказать «пошел ты» или «сейчас я взорву автобус» слишком просто. И может случиться всякое. Открывать двери самодельным взрывным устройством — так себе занятие: либо «бум», либо «не бум». Я не люблю сапёрные батальоны — но пластит есть пластит.

И наш нынешний босс, это известно мне наверняка, на стороне больших саперных батальонов!

***

— Да, примерно так и было, — согласился Лейтенант. — Конечно, в его изложении я выгляжу, как сумасшедший манекен-неумеха, но за исключением этого, изложение довольно точное. Странно, конечно, что он решил избежать описания лица Чумного Доктора, там было, где развернуться.

— Интрига, парень, — подмигнул Бад.

— В общем и целом, — медленно сказала Весна, — пока что мне стало ясно, что вы преследовали, затем повредили, а в конце концов подорвали средство передвижения, принадлежащее мистеру Свету и перевозившее его законную собственность, что подтверждается необходимыми документами, а также традициями и обычаями транспортировки душ на этом плане бытия.

— О, да, мы взорвали его, — расплылся Клэм в улыбке. — Пожарище было до неба — там низкое небо, так что это буквально — метров на двадцать вверх. Чокнутому водителю и душам, конечно, это было до известной матери, только это неважно — машине пришли кранты, и произошло это перед пересечением границы Ада, так что формально они были еще не в своем праве. И там-то мы уже оттянулись как следует. Мы…

— Помогите чем можете, братишки, — к ним, пошатываясь, подошел местный пьяница Чикарелли. — Мы с тобой как-никак одной крови. Когда-то я тоже был богат и всевластен, я правил половиной ленных уделов в широких полях за тихой рекой. Но пришел кризис, и мои поместья рухнули зеленой трухой измельченного теодолита. Я был сталинградский барон…

— Сталинградский барон! — захохотал Клэм. — Сталинград был разрушен орбитальными бомбардировками два века назад, сейчас от него осталось только неглубокое озеро, а город, который стоит сейчас в тех местах, называется Камелотом. Нет, здесь тебе ничего не обломится, парень, рассказывай свои сказки десантнику, он, глядишь, и поверит. Он верит всем, даже самозваным шлюхам. Впрочем, как я теперь вижу, это общая здесь проблема.

— Пока вы разбираетесь с этими важными вопросами, я, пожалуй, пройдусь, — сказал Лейтенант, с грохотом отодвинул лакированный стул из черного дерева и отошел.

В баре становилось шумно. Все еще немного прозрачная, но почти не синяя Вю энергично наполняла стаканы за стойкой, Фельдмаршал Дуб искренне, хотя и малость однообразно описывал все прибывающих клиентов, в общем, дела, пожалуй, спорились.

И Алисы внизу все еще не было. Лейтенант немного встревожено глянул в сторону лестницы, но подниматься не стал. Та, что привлекла его внимание, сидела в углу, почти под лестницей, словно Гарри Поттер, за крошечным столиком на двоих.

— Не помешаю, — без вопросительной интонации сказал он и присел. Анна Гидрар — или какой бы ни была ее нынешняя фамилия — вскинула голову. Из одежды на ней были только тоненькие белые трусики, оставляющие очень мало места воображению, но стимулирующие целый поток вполне конкретных образов и желаний. — Требование Клэма?

Он кивнул на одежду.

— Нет, моя личная прихоть, — она смотрела открыто, чуть склонив голову набок. — Не думаю, что здесь найдется хоть один человек, который не слышал мою историю — а это значит, что я в полной безопасности.

— Это про андроида-самозванку, которая вздумала утверждать, что она — сестра того самого чокнутого наркомана и потомка древнего аристократического рода, Омни Гидрара, и даже почти доказала это? Нет, не слыхал ничего такого. Поделишься?

Девушка улыбнулась, рассеянно следя за тем, как он устраивается за тесным столиком, но развивать эту тему не стала. Лейтенант не настаивал, ему было достаточно глазеть на нее, а в этом деле никаких препон и запретов не наблюдалось.

И все-таки жаль, что в баре не было музыки.

— Послушай… — он нарушил затянувшуюся паузу, и Анна перевела на него взгляд своих странных, глубоких глаз. — То, что Бад рассказывал о вашей первой встрече здесь — правда?

Она рассмеялась — легко и непринужденно, словно летний ветерок подул.

— Если ты о том, что он до полусмерти накачался наркотиками и сначала не узнал меня, потом вколол мне дозу, избил, а после изнасиловал — то да, что-то подобное и случилось. Более или менее в этом порядке.

— И… это тебя не беспокоит?

— Да, он маньяк, психопат, садист и наркоман, — спокойно подтвердила Анна. — Но это признание носит констатирующий характер, а не оценочный. Он мой брат, и я все равно его люблю. Так или иначе.

— Не понял…

— Терапевт бьет по колену молоточком, и нога дергается. Это называется рефлекс, и неважно, кто ты — столетний старик или годовалый младенец, богач с планетой класса «Эдем» в личной собственности или нищий из помойки, которая по недоразумению называется Городом-минус-один. Нога дергается. Любовь — такой же рефлекс, который живет глубоко внутри нашей изъеденной коррозией психики, и нельзя выковырять ее оттуда, не потеряв в процессе собственное «я». Это можно отрицать, бороться… или смириться.