Проклятие Шалиона

ние какого-то времени она владела внутренним зрением. Что это может значить?

– Ваша мать кое-что знает, но не имею представления, как много. Достаточно, в любом случае, чтобы одна мысль о вашей поездке в Кардегосс приводила ее в ужас.

– Я думала, что она просто очень нервная, – голос Исель упал. – Я считала ее сумасшедшей, как шептались слуги, – она нахмурилась сильнее. – Мне нужно о многом подумать.

Она надолго замолчала. Кэсерил встал и вежливо пожелал обеим дамам спокойной ночи. Принцесса рассеянно кивнула. Бетрис сложила ладони и присела в книксене; в глазах ее стояла боль.

– Подождите, – внезапно окликнула его Исель. Кэсерил был уже около двери. Он обернулся; принцесса вскочила с кресла, подбежала к нему и схватила за руки. – Вы слишком высокий. Наклонитесь, – скомандовала она.

Повинуясь, Кэсерил наклонил голову. Принцесса встала на цыпочки. Он изумленно заморгал, когда юные губы запечатлели традиционный поцелуй на его лбу, затем на каждой ладони; а потом Исель опустилась на пол, вся в ворохе ароматного шелка, и Кэсерилу оставалось только разинуть рот в немом протесте, когда она с той же непоколебимой решимостью поцеловала и его обутые в сапоги ноги.

– Вот, – сказала она, поднимаясь и вздергивая подбородок. – Теперь вы свободны.

По лицу Бетрис бежали слезы. Слишком потрясенный, чтобы вымолвить хоть слово, Кэсерил низко поклонился и удалился к себе, к очередному беспокойному бдению в постели.

19

На следующий день Зангр показался Кэсерилу до странного тихим. После смерти Дондо придворные были встревожены, но и возбуждены при этом и перешептывались по всем углам. Теперь же стих даже шепот. Те, у кого не было срочных дел, не показывались вовсе, а те, кому нужно было выполнять свою работу, делали ее в торопливой напряженной тишине.

Исель и Бетрис провели день в башне Иаса с Орико и Сарой. На рассвете Кэсерил и мрачный управляющий замком наблюдали за сожжением и захоронением убитых зверей. Весь оставшийся день Кэсерил чередовал слабые попытки разобраться в ворохе документации на рабочем столе с походами в храмовый госпиталь. Состояние Умегата не менялось, лицо оставалось серым, дыхание – хриплым. Навестив его во второй раз, Кэсерил прошел в храм, где помолился – распростершись на полу, шепотом – у каждого из пяти алтарей по очереди. Если он и в самом деле был болен этой болезнью – святостью, будь она проклята, – должно же это хоть чем-то помочь!

«Боги совершают чудеса не ради нас, а только ради самих себя», – так говорил Умегат. Но Кэсерилу казалось, что всякая сделка должна иметь две стороны. Ведь если люди перестанут предлагать богам свою свободную волю, чтобы те могли творить чудеса, что тогда останется делать богам, а? «Ну, случись такое, для начала я паду мертвым». Вот так. Кэсерил долго лежал перед алтарем леди Весны, но слова не шли с языка, даже губы не шевелились. Смущенный, пристыженный, отчаявшийся? В общем, молчал он или говорил, боги отвечали ему одинаковой глухой тишиной все пять раз подряд.

Поднимаясь