Мятежный дом (СИ)

Он как-то странно, почти беззвучно закашлялся. Бет покосилась на Роланда и нарочно громко хлопнула веером, но телохранитель, кажется, ничего не услышал.

Бет поняла вдруг, что это не кашель, а смех.

— Там — это где?

— Ну… вообще. Здесь. На Картаго.

— По-разному, Бет. Тут все очень по-разному. Есть хорошие люди, есть плохие, есть вообще дерьмо. Хороших больше.

— А здесь?

— Здесь мокро и тесно, — прошептал Дик. — Но я хоть год пролежать готов, если ты не уйдешь…

— Я имела в виду — в клинике. Я слышала, у тебя больное сердце.

— Нет, уже нет. Залатано, заметано, смазано. Забудь об этом. По-моему, меня сейчас тут держат… ну, знаешь — придерживают. Чтоб не отсвечивал.

— У меня… — нельзя ведь тянуть до бесконечности, — у меня тоже есть важная новость для тебя.

— Погоди, — он попытался просунуть пальцы через решетку. — Симатта, тут все просветы узкие такие… Я хочу дотронуться до тебя — и не могу… Бет, у тебя пальчики тонкие, они пролезут… Коснись меня. Коснись меня, пожалуйста, Бет!

Приподнявшись на локтях, он прижался лицом к решетке.

— Прошу тебя…

— Нет, Дик, я… — она стиснула пальцы. — Я не могу.

Она не могла не то что коснуться — а даже намекнуть, что ей этого хочется, и как сильно хочется. Как пульсирует кровь в кончиках пальцев и в губах и… везде, когда она представляет, что между ними нет этого дурацкого металла.

— Бет!

— Послушай. Послушай внимательно. Я невеста Тейярре, и скоро мы поженимся. То, что между нами было… я ни о чем не жалею. Но больше этого не будет. Мы с тобой делаем одно дело, и чтобы делать его лучше, я должна стать императрицей.

Его лицо исказилось.

— Да. Я об этом думал, Бет. Согласен. В смысле — согласен, что это выглядит логичным. Но есть то, что больше логики. Ты моя жена.

— Дик, это… это как раз очень спорный вопрос.

— Ты поклялась при свидетеле. Ты поклялась!

— Не шуми, ради Бога. У нас есть дело, которое значит больше, чем наше счастье, даже больше, чем наша жизнь.

— Но не больше, чем наши души!

— Наши души… — Бет запрокинула голову. Она знала, что будет трудно. С ним всегда трудно.

— Скажи, ты убивал ради этого дела?

— Убивал, и чтоб я пропал, если мне это нравилось. Скажи, тебе так же противно быть невестой этого… королёнка?

— Если тебе так хочется это услышать — нет. Он, конечно, не мужчина моих снов, но ничего противного в нем нет. Керет вполне нормальный, добрый, чувствительный и умный парень.

— Добрый? Мы говорим об одном и том же человеке? О том, кто чохом обрек на смерть… ладно меня, но морлоки-то в чем виноваты?

— У Рива идиотские представления о том, что такое достойные похороны, но это не значит, что Керет негодяй. Дик, ты убил одну из самых дорогих ему женщин у него на глазах. И после этого он согласился со Шнайдером и попытался сохранить тебе жизнь.

— Я помню, как он пытался. Пусть наши, когда придут сюда, попробуют сохранить ему жизнь тем же способом. Единственным, кому я скажу спасибо за свою жизнь — это Рэй. Он действительно пытался.

— Дик, моя… биологическая мать была ему ближе его родной матери. Он любил ее. Почему ты не хочешь этого понять?

— Даже собака любит того, кто к ней ласков. А знаешь, скольких людей ваша дорогая мама пустила в расход? Ты хоть раз говорила с кем-то, кого она попросту разменяла на свои политические шахер-махеры?

— Если ты об Огате и его сыне — то да, я с ними говорила. Лорел была иногда сущей ведьмой — и что? Почему Керет не имеет права любить ее?

— Как это не имеет? Имеет, он же такой чувствительный и добрый. А что до тех, кого попросту разменяли — так он о них даже не задумывался, правда?

— Дик, чего ты хочешь?

— Чтоб ты сложила цену его доброте!

— Я общаюсь с ним больше полугода. Думаешь, я слепа? Или глупа? Керет, конечно, не герой, Дик, — у Бет вырвался смешок. — И вряд ли дядя назвал бы его праведником. Но он хороший парень, и этого достаточно.

Дик помолчал. Потом медленно проговорил:

— То есть, в самый раз для тебя. Совсем не то, что помешанный на религии убийца, правда?

— Идиот. Я не считаю тебя помешанным на религии убийцей, но ты, извини, стопроцентный и полный дурак! Если бы я могла выйти замуж по любви, я бы… — нет, нельзя говорить, что любишь его! — …я бы не связалась с Керетом. У меня просто нет выбора.

— И потому ты хвалишь его тут, передо мной? У тебя нет выбора, потому что он такой милый парень — ну просто невозможно сопротивляться. Да?

— А ты хотел бы, чтоб он оказался чудовищем? Чтоб вся моя жизнь была отравлена, раз уж не получилось разделить ее с тобой?

Бет склонилась почти к самой решетке, так низко, что могла чувствовать запах табачного перегара и кардамоновой пастилы, которой Дик пытался отбить табак. Полуправда не помогла, пришел черед вранья. Бет непременно разрыдалась бы сейчас, если бы не седатив. Ура фармакологам! — глаза ее были сухи, голос — ровен.

— Дик, то, что я с тобой тогда… любовь тут ни при чем. Я всего лишь пыталась убедить тебя остаться в живых. Хотела показать, что жизнь стоит того, чтобы жить. Или хотя бы немного облегчить твои страдания…

— Да что ты знаешь о страданиях? Что ты вообще знаешь? — шепот Дика стал резким, в нем был присвист воздуха, рвущегося в вакуум из щели в обшивке корабля.

— Я знаю, что ты сейчас способен думать только о себе. Еще я знаю, что ты придешь в себя и поймешь, что я права. Потому что ты сильный. Сильней Керета, если тебе приятно будет это слышать.

— И поэтому ты тоже бьешь меня. Чего там. Я выдержу.

Вот тут Бет уже не на шутку рассердилась. Но гнев, как и горе, и безумное влечение, был приглушен седативом. Поэтому Бет не закричала и не ударила кулаками по решетке, а холодно спросила:

— Хорошо. Что я, по-твоему, должна делать? Объявить Керету, что я уже замужем? За тобой? Он спросит — «каким образом?» — и что я отвечу? «О, мы принесли друг другу клятвы в тюремной камере, при свидетеле-морлоке, которого на следующий день направили на арену». Прекрасно. Может, и все остальное рассказать — чтобы всех Шнайдеров снесли, чтобы наверняка? Ты понимаешь, что если наружу просочится хотя бы слух о том, что императору подсунули уже замужнюю невесту, от нас не оставят и пыли?

Дик прикрыл глаза и после недолгого молчания прошептал.

— Я идиот, но не такой. Просто… просто мне не очень-то радостно все это слышать. Но ты мне скажи, только скажи, ничего больше — ты ведь любишь меня?

Несколько секунд Бет казалось, что не поможет и седатив.

— Нет, Дик. Я тебя не люблю и никогда не любила. Я… наверное, я вообще не способна любить никого, кроме себя. Тебя только хотела, потому что ты… ну, привлекательный парень… а я… не могла себе признаться в том, что хочу мужчину. Ну вот просто хочу, как кошка. Мне нужно было врать себе и другим про чувства. Поэтому я пред тобой виновата. Считай меня сукой и забудь поскорее. Ты не должен страдать из-за меня.

Дик вцепился в решетку пальцами и как-то судорожно улыбнулся.

— Ты любишь меня. Это все Ли, старая ведьма. Это она тебя подучила. Никогда бы ты о себе такого не придумала.

— Считай как хочешь. Обманывай себя как хочешь. По крайней мере, я буду спокойна: за свои ложные надежды теперь отвечаешь только ты сам.

Лицо Дика снова исказилось как-то судорожно, а потом он хрипло сказал:

— За все свои надежды всегда отвечал только я сам. Если ты этого до сих пор не поняла, ты просто дура. Ты все мне сказала, что хотела?

— Да.

— Отлично. Я тоже сказал тебе все, что должен был. Уходи. Извини, что я тебя так подставил. Честное слово, я сам не собирался оставаться в живых.

Бет резко встала и выпрямилась. Пусть этот придурок любуется ее трусами, если охота — но не ее слезами. Слезы увидит Роланд — но это не страшно, он будет молчать. Слезы увидит Огата — ну и черт с ним.

Но первым, кто попался ей при выходе, был не Огата, а сеу Кинтана, услужливый секретарь доктора Чэна.