Рапсодия гнева. Трилогия (СИ)

— Прямо здесь? — это стало для меня сюрпризом.

— Скорее всего. По крайней мере сырье для него точно местное.

— Так речь идет о каком-то препарате?

— Да, Саша, да. О препарате на основе здешнего гриба.

— Наркотик? — догадался я.

— В каком-то смысле. Слушай, хватит из себя целку строить! Ты что, анашу не курил вместе со всеми, промедол не колол?

— Иди ты! — огрызнулся я. — То было там, а это…

— Где? Ты снова там, Саша, просто до тебя еще не дошло. Ты еще хуже, чем там, ты в заднице, глубину которой с разбегу не оценишь. И попал ты сюда по собственной воле, как все попадают. Ты наемник, и тебе, чтобы выжить, придется пробовать не только грибную дурь, но и другие, менее экзотические стимуляторы.

— Цуц, не дави на него! — сжалилась Искорка. — Ему и без того хреново, черт… Дайте сигарету.

Андрей потянулся к жестяной коробочке, но Витек остановил его руку.

— Э! Хорош фигней страдать! Ты же сказала, что бросила. Сань, ладно, извини. Просто тут характер портится быстрее, чем где бы то ни было, мы все вдыхаем это дерьмо, потому что от того, вдохнем мы его или нет, зависит не столько наша собственная жизнь, сколько жизнь тех, кто идет с нами.

— Вы скидываетесь на него? — прямо спросил я.

— Да как тут скинешься? — пробурчал Макс. — Каждый берет себе несколько доз в батальерке, а потом наниматель из жалованья вычитает. Когда надо, нюхаем.

— В этот раз надо, — поддержал их Андрей.

Ему я поверил. Все же ближе, чем он, напарника у меня не было, не в том смысле, конечно, в котором сейчас принято думать.

— Ну и где мне теперь эту грибную дурь взять? — насупился я. — Трудно было сказать раньше, когда снаряжались и была возможность взять у Ржевского?

— Тебя бы цена удивила, — ответил Андрей. — А нам было бы трудно тебе объяснить необходимость того, с чем ты ни разу не сталкивался.

Он был прав. Я и здесь-то побрыкался, а на Базе, вдали от когтерезов и безумных выкриков птиц, они бы вообще вряд ли меня вразумили.

— Сейчас я отдам тебе одну из своих доз, — Цуцык полез в рюкзак. — Вернешь, когда купишь. Я-то все равно эту дурь впрямую не покупаю, потому что денег впрямую не получаю.

— Как это не получаешь? — удивился я.

— Да так. Служу за безналичный расчет. Тут многие пользуются накоплением денег, боясь растратить впустую. На жизнь мне и так хватает, а тут на счет капает, а что надо, вычитается автоматически. Тут своя бухгалтерия. Андрей вон тоже на кредитах.

— А мне никто такого не предлагал, — пожал я плечами. — Да я бы и не согласился. Еле концы с концами сводил.

— А таким, как ты, и не предлагают, — сказала Ирина. — Мне тоже не предлагали. И Максу, кажется.

— Ага, — кивнул Макс, продолжая орудовать ножиком.

— Ладно, давай свою гадость, — обратился я к Цуцыку.

Он вынул пластиковую коробку, похожую на старинные индивидуальные аптечки, только красного, а не оранжевого цвета, достал оттуда два пакетика из вощеной бумаги, в каких давным-давно детсадовские медсестры выдавали мне аскорбиновую кислоту. Один пакетик он протянул мне, другой раскрыл и поднес к носу.

— Вдыхай резко, обеими ноздрями. Распечатав бумагу, я скривился от резкой отвратительной вони, похожей на запах толуола.

— Не дрейфь, — подмигнул мне Витек и втянул гадость обеими ноздрями. Тут же закряхтел и разразился тяжелым кашлем.

У меня пальцы дрожали, но я собрался с силами и нюхнул изо всех сил. Зловонный, раздражающий, едкий вихрь ворвался в гортань и легкие, заставив внутренности судорожно сжаться. Но это было не самое яркое впечатление. Едва я кашлянул пару раз, как частички порошка проникли еще глубже, волна тяжелого жара родилась где-то под диафрагмой, распухла и через миг рванула термоядерными мегатоннами внутри меня, превращая в плазму не только тело, но и сознание. Я разлетелся на миллион мельчайших светящихся кубиков, оставаясь в то же время чем-то целым, наподобие бесконечной Вселенной. Наподобие разлинованного нормалями ненормально искривленного пространства-времени, о котором бредил Эйнштейн, наверное, утомившись играть на скрипке. Меня разнесло до краев мироздания, до границ, где квазары мчатся полыхающими осколками скорлупы Мирового Яйца, меня растянуло до боли, до треска, до невозможности существования, но упругость все же взяла свое, и меня схлопнуло обратно, да так рвануло, что хрустнули разом все кости. И сразу все кончилось — я стоял там же, где находился до взрыва, внутри «пузыря», рядом с тяжело дышащими друзьями. В голове, правда, шумело, но что это в сравнении с криками умирающих звезд и воем силовых линий Пространства?

Находясь под воздействием наркотика, я как-то вдруг сразу, четко и ясно понял, почему государства запрещают наркотики. Конечно, не о здоровье нации они пекутся. Если бы о здоровье, так не гнали бы водку цистернами и не рекламировали бы сигаретную отраву на каждом углу, не устраивали бы войн, в которых народ мрет вагонами, составами, площадями, небоскребами и мегаполисами. Не в здоровье тут дело. Просто, нюхнув такой дряни, сразу понимаешь весь зыбкий смысл мироздания, понимаешь, что все так, как оно есть, и никакой властитель ничего не изменит — пуп надорвет. Что он, квазары, мать его, остановит? Пространство-время распрямит? Да хер там! А все остальное не стоит внимания. Что он может мне сделать, этот властитель? В тюрьму посадить? Ох как страшно! Расстрелять? Да не смешите мои коленки! Квазары-то от этого не остановятся! Так зачем ходить на завод, горбатиться на дядю, который, сука такая, сам-то все про квазары знает, потому что вся его жизнь только из того и состоит, чтобы обирать тех, кто о квазарах не имеет понятия. В общем, наркомана, в отличие от пьяницы, условностями к станку не приковать, посулами не соблазнить. Он живет в отдельной реальности, в другой плоскости, и припахать его на халяву так же просто, как трахнуть самого себя в задницу.

— Сань, ты как? — Андрей тронул меня за плечо.

— Собираюсь в кучу, — честно ответил я.

— Насколько успешно? — это уже Искорка, кажется.

Хотя почему кажется? Другой женщины у нас в отряде вроде бы нет. Хотя почему вроде бы? Странно как-то внутри прозвучало слово «женщина». Мне показалось, что если бы я не знал русского языка, если бы я был догоном, к примеру, или зимбабвийцем, то слово «женщина» и слово «яичница» звучали бы для меня примерно одинаково. На миг мне показалось, что в этом созвучии есть какой-то сверхглубокий смысл, связанный то ли с рождением Вселенной, то ли с тем, что яйца несут куры, а не петухи. Однако и про кур, и про яйца, и про Вселенную было как бы одно и то же, все это было связанно со шкворчанием перегретой материи Великого Взрыва, разлетающейся, как масло со сковороды.

— Саня! — окликнул меня Цуцык.

Из-за них я потерял мысль, все еще не в силах побороть наркотическое одурение.

— Черт! — ругнулся я вслух. — Я почти понял, что движет звездами, а вы меня дергаете!

— Расслабься, — серьезно сказал Андрей. — Это каждый раз так. Чуть-чуть до открытия не хватает. Самую малость.

— Может, кому-то хватило? — я открыл глаза.

— Наверняка, — Искорка потерла лицо ладонями. — Кто-то ведь придумал, как попасть в сферу взаимодействия.

Это невероятно меня успокоило. Понятно стало, что и у меня есть шанс.

— Ты женщина, — сказал я ей.

— Ты удивишься, но есть нечто не менее важное.

— Что?

— Ты мужчина.

Похоже, ее тоже глючило не меньше моего.

Слово «мужчина» было еще больше похоже на слово «яичница», и я обрадовался, что Искорка помогла мне собрать вместе две противоположности — через то, что яйца, похоже, есть у всех, в более или менее общем смысле. Так что все мы дети галактики.

— Так эту дрянь делают из грибов? — решил выяснить я, постепенно восстанавливая дыхание, а вместе с ним возвращая относительную здравость рассудка.